– Посмотрим, что за дела его сюда привели, – угрюмо проговорил Гутред, как будто появление корабля было ему очень и очень не по душе.
Король приказал своей страже повалить плетеные изгороди и сжечь их вместе с соломенной крышей.
Глядя, как люди начинают работать, Гутред ухмыльнулся мне:
– Посмотрим, что там за корабль?
– Наверняка торговый, – ответил я.
То был датский корабль, потому что никакой другой не приплыл бы к этому берегу, но явно не военный – его корпус был короче и шире, чем у любого военного судна.
– Тогда давай скажем капитану, что отныне здесь больше не будет никакой торговли, – проговорил Гутред. – Во всяком случае, торговли рабами.
Мы с ним поскакали на восток. С нами отправилась дюжина людей, в том числе Ульф и Ивар с сыном. Позади тащился Дженберт, который все время убеждал Гутреда начать отстраивать монастырь.
– Мы должны сначала закончить церковь Святого Кутберта, – ответил ему король.
– Но здешнее здание можно восстановить, – настаивал монах, – и это священное место. Сам Беда Достопочтенный жил здесь.
– Со временем монастырь будет отстроен, – пообещал Гутред.
Потом он остановил свою лошадь у каменного креста, который был сброшен с постамента и лежал, наполовину похороненный в земле, поросший травой и сорняками. То был прекрасный образец резьбы по камню – в узоре переплелись изображения зверей, растений и святых.
– И этот крест тоже будет снова стоять, – сказал Гутред, после чего кинул взгляд за излучину широкой реки. – Славное место.
– Да, – согласился я.
– Если монахи вернутся, мы сможем снова сделать его процветающим: рыба, соль, зерно, скот. Как Альфред получает деньги?
– С помощью налогов, – ответил я.
– Он облагает налогами и Церковь?
– Да, хотя Альфреду подобное и не по душе. Но он делает это, потому что жизнь сурова. В конце концов, церковники должны платить, чтобы их защищали.
– Альфред чеканит собственные деньги?
– Да, мой господин.
– До чего же все-таки непросто быть королем, – засмеялся Гутред. – Может, мне стоит как-нибудь навестить Альфреда? Попросить у него совета?
– Ему бы это понравилось, – ответил я.
– Думаешь, он радушно примет меня? – осторожно поинтересовался Гутред.
– Да.
– Несмотря на то, что я датчанин?
– Благодаря тому, что ты христианин, – пояснил я.
Король обдумал мои слова, а потом поехал туда, где тропа петляла через топь и пересекала маленький мелкий ручей, – там два простолюдина ставили ловушки на угрей. Они опустились на колени, когда мы проезжали мимо, и Гутред приветствовал их улыбкой. Ни один из них не увидел этой улыбки, потому что оба низко склонили головы.
Четыре человека вброд сошли с корабля на берег. Ни один из них не носил оружия, и я предположил, что они хотят просто поприветствовать нас и сообщить, что пришли с миром.
– Скажи, – внезапно заговорил Гутред, – Альфред особенный, потому что он христианин?
– Да, – ответил я.
– Чем именно он отличается от других?
– Он полон решимости быть хорошим человеком, мой господин.
– A наша религия, – сказал Гутред, на мгновение забыв, что он и сам принял христианство, – совсем не такая, да?
– Разве?
– Один и Тор хотят, чтобы мы были храбрыми, хотят, чтобы мы уважали их, но они вовсе не требуют от нас быть хорошими.
– Не требуют, – согласился я.
– Поэтому христиане отличаются от нас, – настаивал король.
Гутред придержал лошадь в том месте, где на низком холмике из песка и гальки тропа заканчивалась.
Те четверо, что сошли с корабля, ждали в сотне шагов отсюда, на дальнем конце берега.
– Отдай мне свой меч, – внезапно произнес Гутред.
– Зачем?
Он терпеливо улыбнулся.
– Эти моряки не вооружены, Утред, а я хочу, чтобы ты пошел и поговорил с ними, поэтому дай мне меч.
При мне был только Вздох Змея.
– Я терпеть не могу оставаться без оружия, мой господин, – мягко запротестовал я.
– Это правило вежливости, Утред, – настаивал Гутред.
Он протянул руку.
Я не шевельнулся. Что-то я никогда не слышал о таком кодексе вежливости, согласно которому полагалось бы отдавать господину свой меч, отправляясь поговорить с обычными мореходами. Я уставился на Гутреда и услышал, как за моей спиной шипят, покидая ножны, клинки.
– Отдай мне меч, – сказал Гутред, – а потом ступай к тем людям. Я подержу твою лошадь.
Помню, как я оглянулся и увидел болото позади и единственный холмик впереди – и подумал, что мне нужно всего лишь пришпорить коня, и я смогу галопом умчаться прочь. Но Гутред протянул руку и схватил поводья моего скакуна.
– Поприветствуй же этих людей от моего имени, – натянуто проговорил он.
Я все еще мог бы ускакать, вырвав поводья из его руки, но тут Ивар и его сын подались ко мне. Оба были с мечами наголо, и скакун Ивара преградил путь Витнеру, который недовольно огрызнулся.
Я успокоил своего коня.
– Что происходит, мой господин? – спросил я Гутреда.
Он молчал одно биение сердца. A потом, отведя глаза, с трудом выдавил из себя ответ:
– Ты как-то сказал мне, что Альфред сделал бы все необходимое, чтобы сохранить свое королевство. Именно это я сейчас и делаю.
– И что же именно ты делаешь?
У него хватило совести выглядеть пристыженным.
– Эльфрик Беббанбургский ведет сюда войска, чтобы помочь мне взять Дунхолм, – сказал он.
Я молча смотрел на него.
– Он идет сюда, – продолжал Гутред, – чтобы принести мне клятву верности.
– Я уже дал тебе такую клятву, – горько проговорил я.
– И я пообещал освободить тебя от нее, – сказал Гутред. – Сейчас как раз настало время.
– Ты собираешься отдать меня моему дяде?
Он покачал головой:
– Сначала Эльфрик Беббанбургский просил у меня в обмен на помощь твою жизнь, но я отказался. Тебя просто увезут подальше, Утред. Вот и все. Ты должен быть далеко отсюда. A в обмен на твою ссылку я получаю союзника, у которого много воинов. Ты был прав. Мне нужны воины. Эльфрик Беббанбургский сможет дать мне их.
– С какой стати я должен отправляться в ссылку безоружным? – возмутился я, тронув рукоять Вздоха Змея.
– Отдай мне меч, – сказал Гутред.
За моей спиной стояли два человека Ивара, оба с мечами наголо.
– С какой стати я должен отправляться туда безоружным? – повторил я.
Гутред взглянул на корабль, потом снова на меня. И все-таки заставил себя сказать:
– Ты пойдешь без оружия потому, что должен стать тем, кем прежде был я. Такова цена Дунхолма.
Одно биение сердца я не мог дышать и говорить, не в силах поверить тому, что Гутред имеет в виду именно то, о чем я подумал.
– Неужели ты продаешь меня в рабство? – наконец спросил я.
– Наоборот. Я заплатил за то, чтобы тебя забрали в рабство. Итак, ступай с Богом, Утред.
Как же я ненавидел тогда Гутреда, хотя краем сознания и понимал, что король должен быть безжалостным. Я мог предложить ему только Вздох Змея и Осиное Жало, тогда как мой дядя Эльфрик пообещал привести целых триста мечей и копий, и Гутред сделал свой выбор. Полагаю, то был правильный выбор. Но каким же я сам оказался доверчивым глупцом!
– Ступай же, – более резко проговорил Гутред.
И в этот момент, поклявшись отомстить, я изо всей силы пришпорил Витнера.
Но конь Ивара мгновенно сбил моего скакуна с ног: Витнер рухнул на колени, а я повалился на его шею.
– Не убивать его! – прокричал Гутред.
Тогда сын Ивара плашмя ударил меня по голове клинком меча – так, что я упал с седла. К тому времени, как я начал подниматься, Витнера уже схватил под уздцы Ивар, а люди Ивара стояли надо мной, приставив мечи к моему горлу.
Гутред не двигался. Он просто наблюдал за мной, но позади него, усмехаясь искривленным ртом, стоял Дженберт – и тогда я понял все.
– Этот ублюдок устроил сделку? – спросил я Гутреда.
– Брат Дженберт и брат Ида – они оба из поместья твоего дяди, – признался тот.
Ну разве можно быть таким безнадежным слепцом? Два монаха давным-давно пришли в Кайр-Лигвалид и с тех пор торговали моей судьбой, а я ничего этого даже не замечал.
Я отряхнул свой короткий кожаный плащ.
– У меня к тебе просьба, мой господин.
– Выполню, если смогу.
– Отдай мой меч и моего коня Хильде. Отдай ей все, что принадлежит мне, и вели сохранить все это для меня.
Гутред помолчал.
– Ты не вернешься, Утред, – ласково проговорил он.
– Пожалуйста, выполни эту просьбу, мой господин, – настаивал я.
– Хорошо, – пообещал Гутред, – но сперва отдай мне меч.
Я отстегнул ножны. Меня так и подмывало обнажить Вздох Змея и начать наносить удары направо и налево его добрым клинком. Однако здравый смысл удержал меня, ибо я погиб бы в мгновение ока. Поэтому я просто поцеловал рукоять и протянул меч Гутреду.
– Хорошо, – пообещал Гутред, – но сперва отдай мне меч.
Я отстегнул ножны. Меня так и подмывало обнажить Вздох Змея и начать наносить удары направо и налево его добрым клинком. Однако здравый смысл удержал меня, ибо я погиб бы в мгновение ока. Поэтому я просто поцеловал рукоять и протянул меч Гутреду.
Затем я снял браслеты – знаки отличия воина – и тоже вручил их Гутреду.
– Отдай их Хильде, – попросил я.
– Отдам, – сказал он, беря браслеты.
Потом посмотрел на четверых ожидавших меня работорговцев.
– Ярл Ульф нашел этих людей, – сказал Гутред, кивнув в их сторону, – и они не знают, кто ты такой. Им известно только то, что тебя следует увезти прочь.
Ну что ж, и на том спасибо. Если бы работорговцы знали, как сильно я нужен Эльфрику и какую сумму Кьяртан Жестокий согласен заплатить за мои глаза, я не прожил бы и недели.
– Теперь иди, – приказал мне Гутред.
– Ты мог бы просто отослать меня прочь, – горько сказал я.
– Твой дядя назначил цену, – ответил король. – И цена его именно такова. Он поначалу и вовсе желал твоей смерти, но взамен все-таки согласился на это.
Я посмотрел мимо Гутреда, туда, где черные тучи громоздились на западе, как горы. Они стали ближе и темнее, и свежеющий ветер холодил воздух.
– Поторопись домой, мой господин, – сказал я, – потому что надвигается шторм.
Король ничего не ответил, и я пошел прочь.
Судьба неумолима. Сидящие у корней древа жизни три пряхи решили, что золотая нить, делавшая мою судьбу удачливой, должна подойти к концу.
Я помню, как мои сапоги скрипели по гальке, помню, как летали надо мной белые свободные чайки.
Как выяснилось, на самом деле четверо незнакомцев все-таки были вооружены, но не мечами или копьями, а короткими дубинками. Они наблюдали за моим приближением, а Гутред и Ивар смотрели, как я иду прочь, ну а я… Я знал, что сейчас произойдет, и не пытался сопротивляться.
Я подошел к работорговцам, и один из них шагнул вперед и изо всех сил ударил меня в живот, чтобы у меня отшибло дыхание. Второй врезал мне сбоку по голове, и я рухнул на гальку. A затем последовал еще один удар, и дальше я ничего не помню.
В тот страшный день я, законный владелец Беббанбурга, прославленный воин, тот самый человек, который убил Уббу Лотброксона и одолел Свейна Белую Лошадь, стал рабом.
Часть вторая Красный корабль
Глава пятая
Капитана судна, моего хозяина, звали Сверри Равнсон. Он был в числе тех четверых работорговцев, что жестоко избили меня.
Вот как он выглядел: ростом ниже меня, на десять лет старше и вдвое шире; лицо плоское, как лопасть весла, основательно сломанный нос и короткая черная бородка, в которой виднелись седые пряди. A еще у него имелось лишь три зуба и совсем не было шеи. Я никогда еще не встречал настолько сильного человека. Сверри не отличался разговорчивостью. Корабль свой он назвал без затей «Торговец». Это было крепкое судно, добротно построенное и хорошо оснащенное, со скамьями для шестидесяти гребцов. Хотя, когда я присоединился к команде Сверри, у него их имелось только одиннадцать, поэтому он рад был заполучить меня, в том числе и потому, что гребцов получилось четное число.
Пятеро свободных членов команды никогда не выступали в роли гребцов, хотя и подменяли Сверри у рулевого весла. Еще они следили, чтобы рабы хорошенько работали и не сбежали, а когда мы умирали, швыряли наши тела за борт. Двое из них, как и сам Сверри, были норвежцами, еще двое – датчанами, а пятый – фризом по имени Хакка. Именно он надел мне на ноги рабские кандалы.
Когда я оказался на корабле, первым делом с меня сорвали одежду, оставив только рубашку, и швырнули мне пару просторных штанов. Закрепив кандалы, Хакка разорвал рубашку на моем левом плече и коротким ножом вырезал выше локтя громадную S – первую букву слова «slave» – раб. Кровь полилась к локтю, смешавшись с первыми каплями дождя, который ветер принес с запада.
– Мне полагалось бы тебя заклеймить, – сказал Хакка, – но у нас на судне негде развести огонь.
Он зачерпнул с днища грязь и втер ее в свежий порез. Рана нагноилась, отчего у меня начался жар, но, когда все зажило, на руке моей осталась метка Сверри. Я ношу ее и по сей день.
Кстати, в ту самую первую ночь мы едва не погибли. Ветер внезапно начал дуть очень сильно, вся река наполнилась маленькими быстрыми волнами – барашками, и канат, удерживавший якорь, задергался. Ветер все крепчал, косой дождь хлестал вовсю. Судно подпрыгивало и содрогалось, да еще вдобавок начался отлив: ветер и течение пытались вынести корабль на берег, а якорь – скорее всего, большой камень, удерживавший судно лишь силой своего веса, – медленно пополз по дну.
– На весла! – закричал Сверри и рассек дрожащий канат, к которому был привязан якорь.
«Торговец» резко дернулся и метнулся прочь.
– Гребите, вы, ублюдки! – закричал Сверри. – Быстрее!
– Гребите! – эхом отозвался Хакка и начал хлестать нас бичом. – Ну же, гребите!
– Хотите жить? – взревел Сверри, перекрывая вой ветра. – Тогда гребите!
Он вывел нас в море. Хотя на реке нас выкинуло бы на берег, но зато мы были бы в безопасности во время отлива, а следующий прилив снял бы корабль с суши. Но Сверри вез много груза и боялся, что, если мы окажемся на берегу, его ограбят угрюмые местные жители, обитающие в лачугах Гируума. Он рассудил, что уж лучше пойти на риск погибнуть в море, чем быть убитым на берегу, поэтому и повел нас навстречу серому хаосу из ветра, тьмы и воды.
Он хотел повернуть на север возле устья реки и укрыться у берега. Вообще-то, задумано было неплохо: мы могли бы остаться под защитой земли и переждать шторм, но Сверри не рассчитал силы отлива, и хотя мы гребли вовсю, да и бич постоянно опускался на наши плечи, однако мы не сумели пригнать судно обратно к устью. Вместо этого нас вынесло в море, и спустя несколько биений сердца нам уже пришлось прекратить грести, закрыть весельные порты и начать вычерпывать из судна воду.
Всю ночь мы выливали воду за борт, и я помню ту страшную усталость – проникавшую до костей усталость и еще страх перед безбрежным невидимым морем, которое высоко вздымало нас на своих волнах и ревело где-то внизу.
Иногда мы разворачивали судно перпендикулярно волнам, и тогда мне казалось, что мы сейчас опрокинемся. Помню, как я цеплялся за скамью, а весла стучали по корпусу корабля и вода перехлестывала через мои бедра. Но каким-то образом «Торговец» выправлялся, и мы вновь выплескивали воду через борт. До сих пор удивляюсь, почему судно не потонуло в ту страшную ночь.
Сверри хорошо умел управляться с рабами. В первые дни мне очень хотелось ввязаться в драку, но подходящей возможности так и не подвернулось. Кандалы с нас никогда не снимали. Когда мы заходили в порт, нас загоняли в помещение под рулевой площадкой и заколачивали выход досками. Там мы могли, по крайней мере, разговаривать, и именно тогда я узнал кое-что о других рабах.
Четырех саксов, бывших фермеров, продал в рабство Кьяртан. Они вовсю проклинали своего христианского бога за беды, которые он им послал. Норвежцы и датчане оказались ворами, приговоренными к рабству своими же соотечественниками, – все они выглядели угрюмыми животными. Я почти ничего не узнал об ирландце Финане, потому что тот держал рот на замке и вообще оказался человеком молчаливым и осторожным. Финан был самым низкорослым из нас, но сильным, с острыми чертами лица, наполовину скрытого черной бородой. Как и саксы, он был христианином, по крайней мере, на шее у него на длинном кожаном ремешке болтались расщепленные остатки деревянного креста. Иногда он целовал эти деревяшки и прикладывал их к губам, молча молясь. Хотя сам Финан и говорил мало, однако он внимательно слушал, когда другие рабы болтали о женщинах, еде и той жизни, которую оставили позади. Осмелюсь предположить, что при этом они лгали самым бессовестным образом. Я предпочитал помалкивать, как и Финан, правда, иногда, если другие спали, он пел печальные песни на своем языке.
Затем нас выпускали из темной тюрьмы, заставляя грузить товары в глубокую клеть, что находилась в центре корабля прямо перед мачтой. Случалось, что команда напивалась в порту, но двое из членов экипажа всегда оставались трезвыми и бдительно сторожили нас.
Иногда, если мы вставали на якорь у берега, Сверри позволял нам остаться на палубе, но при этом сковывал вместе наши цепи, чтобы никто не попытался сбежать.
Свое первое путешествие на «Торговце» я проделал от сотрясаемого штормом берега Нортумбрии до Фризии, где увидел весьма странный пейзаж: низкие острова, песчаные отмели и поблескивающие во время отливов берега, которые скрывались под водой, когда начинался прилив.