– На колени! – снова приказал я.
И когда Свен встал на колени, я наклонился и вынул из ножен два его меча.
Положив их на стол рядом со шлемом моего отца, я окликнул Хильду:
– Хочешь убить этого работорговца? – Я показал ей на мечи.
– Нет, – ответила она.
– Исеулт убила бы его, – сказал я.
Покойная Исеулт была моей прежней любовницей и подругой Хильды.
– «Не убий», – возразила Хильда.
То была христианская заповедь, и я считал ее столь же бесполезной, как приказ солнцу двинуться вспять.
– Болти, – теперь я заговорил по-датски, – убей работорговца.
Я не хотел поворачиваться так, чтобы Гелгилл оказался за моей спиной.
Болти не двинулся. Он был слишком испуган, чтобы повиноваться, но, к моему удивлению, обе его дочери подошли и забрали мечи Свена. Гелгилл повернулся, чтобы броситься наутек, но путь ему преграждал стол, и одна из девочек как-то дико замахнулась и полоснула по его голове. Гелгилл упал на бок. Потом близняшки прирезали его. Я не смотрел на это, потому что сторожил Свена, но слышал крики рабовладельца и удивленный вздох Хильды и видел пораженные лица людей, стоявших передо мной.
Близняшки рубили с надсадными звуками, но Гелгилл умер не сразу, и ни один из людей Свена не попытался спасти его или своего хозяина. Все они были при оружии, и если бы хоть один из них обладал здравым смыслом и отвагой, то понял бы, что я не осмелюсь убить Свена, потому что моя собственная жизнь зависит от жизни Одноглазого.
Если бы я его прикончил, люди Свена разом обрушились бы на меня с мечами… Но они боялись того, что сотворит с ними Кьяртан, если его сын погибнет, а потому бездействовали. Я прижал клинок к горлу Свена еще крепче, и тот издал полузадушенный вопль страха.
За моей спиной Гелгилла наконец зарубили насмерть. Я рискнул бросить туда взгляд и увидел, как ухмыляются перепачканные в крови близняшки.
– Они дочери Хель, – сказал я воинам, наблюдавшим за происходящим.
Я гордился этой внезапной выдумкой, потому что Хель была богиней мертвых, разложившейся и ужасной, которая правила теми умершими, что погибли не в битве.
– A я Торкильд! – продолжал я. – И я наполнил царство Одина мертвецами!
Свен трясся рядом со мной. Его люди, казалось, затаили дыхание, и внезапно моя история обрела крылья, и я заговорил как можно более гулким голосом.
– Я Торкильд Прокаженный! – громко заявил я. – И я погиб уже давно, но Один прислал меня на землю, чтобы забрать нечестивые души Кьяртана и его сына!
И люди поверили мне. Я видел, как они прикасаются к своим амулетам. Один копейщик даже упал на колени.
Мне хотелось немедленно убить Свена. Возможно, мне и впрямь следовало бы так поступить, но я побоялся разорвать паутину волшебной чепухи, которую сплел для этих людей. И в тот миг мне требовалась вовсе не душа Свена, следовало обеспечить безопасность нашего отряда, поэтому я обменял одно на другое.
– Я позволю уползти этому червю, – сказал я, – дабы он мог сообщить страшную весть своему отцу, но вы должны уйти отсюда первыми. Вы все! Покиньте деревню, и я отпущу Свена. Но его пленников вы оставите здесь.
Они просто таращились на меня, и я крутанул клинком так, что Свен снова коротко вскрикнул.
– Ступайте! – велел я.
И они повиновались. Охваченные ужасом, они быстро пошли прочь. Болти с благоговейным страхом смотрел на своих любимых дочерей.
Я сказал обеим девочкам, что они хорошо справились и теперь могут взять по пригоршне монет со стола. A потом они вернулись к матери, сжимая серебро и окровавленные мечи.
– Твои дочери просто молодчины, – сказал я Болти.
Тот ничего не ответил, но поспешил следом за ними.
– Я, вообще-то, могла бы его убить, – заявила Хильда. Она как будто стыдилась своей щепетильности.
– Не важно, – ответил я.
Я продолжал держать меч у горла Свена до тех пор, пока не убедился, что все его люди удалились на порядочное расстояние, отправившись на восток. Несчастные, которых захватили в плен, по большей части совсем еще юные мальчики и девочки, остались в деревне, но никто из пленников не осмелился ко мне приблизиться.
У меня было искушение сказать Свену правду, дать ему знать, что его унизил старый враг, но история про Торкильда Прокаженного была слишком хороша, чтобы вот так от нее отказаться. Еще мне очень хотелось спросить про Тайру, сестру Рагнара, но я боялся, что, если она жива и я выдам свой интерес к этой девушке, жизнь ее не продлится долго. Поэтому я не упомянул о ней. Вместо этого я схватил Свена за волосы и оттянул его голову назад так, что тот уставился на меня снизу вверх.
– Я пришел из-под земли, из самых глубин ада, чтобы убить тебя и твоего отца, – сказал я. – Я найду тебя снова, Свен Кьяртансон, и в следующий раз убью. Я Торкильд, я хожу по ночам, и меня нельзя убить, потому что я уже труп. Поэтому передай мои приветствия своему отцу и расскажи ему, что за ним послали мертвого воина с мечом и что мы все трое скоро поплывем в «Скидбландире» обратно в Нифльхейм.
Нифльхейм был ужасной ямой, куда попадали погибшие бесславной смертью, а «Скидбландир» – кораблем богов, способным складываться так, что его можно было спрятать в маленький кошель.
Потом я отпустил Свена и напоследок крепко пнул его в спину, так что тот растянулся вниз лицом. Он мог бы отползти в сторону, но не осмеливался шевельнуться. Теперь Свен напоминал побитую собаку, и, хотя мне все еще хотелось его убить, я рассудил, что будет лучше позволить ему рассказать мою жуткую историю отцу. Кьяртан, без сомнения, узнает, что Утреда Беббанбургского видели в Эофервике, но он также услышит, что мертвый воин явился, чтобы его убить, и я хотел, чтобы сны его были полны кошмаров.
Свен все еще не двигался, когда я нагнулся и снял с его пояса тяжелый кошель. Потом я сорвал с него семь серебряных ручных браслетов. Хильда отрезала кусок одежды Гелгилла и использовала ткань как мешок, чтобы собрать монеты с подноса рабовладельца. Я отдал ей отцовский шлем, после чего снова сел в седло и похлопал Витнера по шее. Конь высоко вскинул голову, словно понимал, что сегодня показал себя великолепным боевым скакуном.
Я уже собирался ехать, когда в этот и без того странный день произошло нечто еще более странное. Некоторые из пленников, как будто поняв, что они свободны, двинулись к мосту. Но остальные оказались настолько сбиты с толку, напуганы или пали духом, что последовали за вооруженными людьми на восток.
И тут внезапно раздались монашеские песнопения, и из одной из низких хижин с крышей из дерна появилась кучка монахов и священников. Их было семеро, и сегодня им невероятно повезло, потому что, как выяснилось, Кьяртан Жестокий в самом деле ненавидел христиан и убивал всех церковников, которых брал в плен.
Теперь эти семеро были спасены. С ними шел молодой человек в тяжелых цепях раба. Высокий, хорошо сложенный, очень красивый, примерно моего возраста, он был одет в тряпье. Его длинные вьющиеся волосы были такими золотистыми, что выглядели почти белыми, а светлые ресницы, очень голубые глаза и загорелая кожа казались безупречными. Лицо юноши было словно вырезано из камня: удивительно четкие скулы, нос и челюсти, однако резкие черты лица смягчало его жизнерадостное выражение. Судя по всему, жизнь этого человека была полна невероятных сюрпризов и представлялась ему сплошным весельем. Увидев Свена, съежившегося под копытами моего коня, он оставил распевающих псалмы священников и побежал к нам, остановившись только для того, чтобы подобрать меч того человека, которого я убил.
Юноша держал меч неуклюже, потому что у него были скованы руки, но приставил оружие к горлу Свена.
– Нет, – сказал я. – Не надо.
– Но почему?
Молодой человек улыбнулся мне, и я невольно почувствовал к нему симпатию. Лицо незнакомца было открытым и бесхитростным.
– Я пообещал оставить Свену жизнь, – объяснил я.
Молодой человек одно биение сердца размышлял над этим.
– Так это ты пообещал, – сказал он. – A я – нет.
Он говорил по-датски.
– Но если ты заберешь его жизнь, – ответил я, – мне придется забрать твою.
Юноша обдумал эту возможность, продолжая улыбаться.
– Почему? – спросил он без малейшей тревоги, но так, как будто его очень интересовал ответ.
– Потому что таков закон, – пояснил я.
– Но Свен Кьяртансон не признает законов, – заметил юноша.
– Таков мой закон. И еще я хочу, чтобы он доставил послание своему отцу.
– Какое послание?
– Он должен передать Кьяртану, что мертвый воин пришел за ним.
Молодой человек задумчиво склонил голову набок, словно оценивая это послание, и в конце концов одобрил его, потому что сунул меч под мышку. Потом неуклюже развязал веревочный пояс своих штанов.
– От меня ты тоже можешь передать послание, – обратился он к Свену. – Вот оно.
И он помочился на Свена.
– Я крещу тебя, – сказал молодой человек, – во имя Тора, и Одина, и Локи.
Семеро церковников – три монаха и четыре священника – серьезно наблюдали за «обрядом крещения», но ни один не запротестовал против столь явного богохульства и не попытался остановить юношу.
Молодой человек мочился долго, целясь так, чтобы струя основательно промочила волосы Свена, а когда наконец закончил, снова завязал пояс и в очередной раз ослепительно улыбнулся мне.
– Ты и есть мертвый воин?
– Да.
– Перестань скулить, – обратился молодой человек к Свену, потом снова улыбнулся мне. – Тогда, может, окажешь честь и согласишься служить мне?
– Служить тебе? – переспросил я.
Пришел мой черед веселиться.
– Я Гутред, – сказал он, как будто это все объясняло.
– Я слышал только о Гутруме, – ответил я. – И я знаю также Гутверда, а еще встречал пару человек по имени Гутлак, но сроду не слышал ни про какого Гутреда.
– Я Гутред, сын Хардакнута, – пояснил юноша.
Это имя по-прежнему ничего мне не говорило.
– И почему, интересно, я должен служить Гутреду, сыну Хардакнута? – поинтересовался я.
– Да потому, что, пока ты не явился сюда, я был рабом, – ответил молодой человек, – но теперь благодаря тебе я король!
Он говорил с таким пылом, что не всегда легко было разобрать слова.
Я улыбнулся под льняным шарфом.
– Ты король? Но король чего?
– Нортумбрии, конечно, – жизнерадостно заявил он.
– Он король, господин, он и вправду король, – серьезно подтвердил один из священников.
Вот так мертвый воин встретил короля, а Свен Одноглазый в ужасе уполз к своему отцу, и в странной земле Нортумбрии все стало в тот день еще более странным.
Глава вторая
Порой в море, когда уводишь корабль слишком далеко от берега, и начинается ветер, и прилив поднимается со злобной силой, и волны разбиваются в белую пену над колышками, на которые в хорошую погоду вешают вдоль бортов щиты, тебе остается лишь плыть туда, куда влечет тебя воля богов. Парус приходится свернуть, пока он не порвался, а налегать на длинные весла бесполезно, поэтому ты привязываешь их и вычерпываешь воду из корабля, и молишься, и наблюдаешь за темнеющим небом, и слушаешь вой ветра, и терпишь обжигающие удары дождевых струй. И надеешься, что прилив, волны и ветер не пригонят твое судно на скалы.
Вот так я и чувствовал себя, оказавшись в Нортумбрии. Я спасся от безумия Хротверда и покинул Эофервик только для того, чтобы унизить Свена, который хотел теперь лишь одного: убить меня… Если только полагал, что мертвого воина можно убить.
Так или иначе, но мне не следовало оставаться в центральной части Нортумбрии, поскольку здесь мои враги были слишком многочисленны. Но я не мог отправиться и дальше на север, потому что тогда очутился бы на землях Беббанбурга, на своих собственных, по праву принадлежащих мне землях, где мой дядя ежедневно молился, чтобы я умер, оставив его законным владельцем того, что он так бессовестно украл. A я не желал, чтобы его молитвы с легкостью воплотились в жизнь. Поэтому ветра ненависти и мести Кьяртана, Свена и моего родного дяди погнали меня на запад, в глушь Камбреленда.
Мы следовали вдоль римской стены, тянувшейся через холмы. Это удивительное сооружение пересекало здесь всю сушу, от моря до моря. Стена была сделана из камня и поднималась и опадала вместе с изгибами холмов и долин, нигде не прерываясь, неизменно безжалостная и жестокая. Однажды мы встретили пастуха овец, который ничего не слышал о римлянах; он сказал, что стену эту якобы построили великаны в стародавние времена. Он заявил, что, когда настанет конец света, дикари с далекого севера хлынут через это укрепление, словно потоп, сея повсюду смерть и ужас.
Я вспомнил об этом пророчестве в полдень, когда наблюдал за волчицей, которая, высунув язык, бежала по верху стены. Она взглянула на нас, спрыгнула на землю позади наших лошадей и помчалась на юг.
Теперь кладка стены уже осы́палась, между камней распускались цветы, толстый дерн лежал на широком верху укреплений, но все равно стена казалась мне настоящим чудом. Саксы умели строить каменные церкви и монастыри, и мне довелось видеть несколько больших залов из камня, но вряд ли кто-нибудь из моих современников сумел бы возвести такое сооружение.
И ведь это была не просто стена. Вдоль нее тянулся широкий ров, а вдоль рва шла каменная дорога, и каждую милю или две попадалась сторожевая башня. Дважды в день мы проезжали мимо каменных крепостей, где некогда жили римские воины. Крыши давно исчезли, а сами здания превратились в логова лисиц и гнезда воронов, но в одном из таких фортов мы обнаружили голого человека с волосами до пояса. Очень старого. Он заявил, что ему семьдесят лет. Его седая борода была такой же длинной, как и спутанные белые волосы. Старик был, на мой взгляд, жалким созданием – сплошные кожа, кости да грязь, но Виллибальд и те семеро церковников, которых я освободил, опустились перед ним на колени, потому что, оказывается, это был знаменитый отшельник.
– Он бывший епископ, – благоговейно сказал мне Виллибальд после того, как мы получили благословение тощего старика. – Он был богатым и уважаемым человеком, имел жену и слуг, но оставил все это, чтобы в уединении поклоняться Богу. Это великий святой.
– Или просто безумец, – предположил я. – A может, его жена была злобной шлюхой и выгнала его из дома.
– Он дитя Бога, – с упреком возразил Виллибальд. – И со временем его объявят святым.
Хильда спешилась и вопросительно посмотрела на меня, словно спрашивая моего дозволения приблизиться к отшельнику. Она явно хотела, чтобы тот ее благословил, а потому безмолвно взывала ко мне. Но я считал, что это ее личное дело, поэтому только пожал плечами, и Хильда опустилась на колени перед чумазым вонючим стариком. Он злобно уставился на молодую женщину, почесал в промежности, а потом нарисовал знак креста на обеих ее грудях, крепко нажимая когтистыми пальцами, чтобы почувствовать ее соски, и все это время притворяясь, будто благословляет ее. Мне захотелось хорошенько пнуть старого ублюдка, чтобы он немедленно стал мучеником. Но Хильда плакала от избытка чувств, когда он скреб ее волосы, а затем, пуская слюни, проблеял какую-то молитву. Видно было, что она благодарна ему до глубины души.
Отшельник зло посмотрел на меня и протянул грязную лапу, словно ожидал, что я дам ему денег, но вместо этого я показал ему молот Тора, и он сквозь два желтых зуба прошипел в мою сторону проклятие.
A потом мы оставили старца торфяникам, небу и его молитвам.
Вскоре я распрощался с Болти. К северу от стены он был более или менее в безопасности, ибо то были земли Беббанбурга и их патрулировали всадники Эльфрика и датчан, живших в моих владениях.
Мы отправились вдоль стены на запад. Теперь я возглавлял отряд, состоящий из отца Виллибальда, Хильды, короля Гутреда и семи освобожденных священников. Я сумел разбить оковы Гутреда, и на запястьях короля-раба, ехавшего теперь на лошади Виллибальда, красовались два железных браслета, с которых свисало несколько заржавленных звеньев цепи. Он без умолку болтал со мной.
– Что мы сделаем, – сказал он на второй день нашего путешествия, – так это поднимем армию в Камбреленде, а потом перевалим через холмы и захватим Эофервик.
– A дальше что? – сухо спросил я.
– Пойдем на север! – воскликнул он с энтузиазмом. – На север! Сначала возьмем Дунхолм, а потом захватим Беббанбург. Как тебе такая перспектива, а?
Я сообщил Гутреду свое настоящее имя и признался, что я законный лорд Беббанбурга. Однако, на мой взгляд, взять Беббанбург было просто невозможно.
– Неприступная крепость, да? – отозвался Гутред. – Вроде Дунхолма? Ничего, мы что-нибудь придумаем. Но, конечно, сперва нам придется разделаться с Иваром.
Он сказал это таким тоном, словно Ивар вовсе не был самым могущественным датчанином в Нортумбрии и расправиться с ним было парой пустяков.
– Итак, мы покончим с Иваром, – продолжил Гутред, и тут лицо его внезапно просветлело. – Или, может, Ивар признает меня королем? У него есть сын, а у меня есть сестра, которая уже достигла брачного возраста. Они ведь смогут вступить в брак?
– Если только твоя сестра уже не вышла замуж, – вставил я.
– Не могу себе представить, чтобы хоть кто-нибудь захотел взять ее в жены, – отозвался Гутред. – У нее кобылья морда.
– Кобылья или нет, но не забывай: она дочь Хардакнута. И заключить брак с ней очень выгодно.
– Возможно, и было выгодно раньше, пока был жив мой отец, – с сомнением проговорил Гутред. – Но сейчас?