Наконецъ, Мустафа, четвертый выборный сторожъ, желалъ процвѣтанія Яра ради того, что ему за отличіе было обѣщано эсауломъ въ награду то, что было ему дороже всего въ мірѣ, о чемъ онъ мечталъ со дня своего бѣгства изъ крымскихъ предѣловъ. Орликъ обѣщалъ подарить ему перваго лучшаго коня, котораго кто-либо изъ шайки отобьетъ и пригонитъ въ Яръ. Мустафа за хорошаго коня готовъ былъ лѣзть не только въ огонь и въ воду, а на вѣрную смерть. Татаринъ мечталъ теперь и день и ночь объ обладаньи конемъ, какъ женихъ мечтаетъ о своей невѣстѣ и днѣ вѣнчанія. Часовые въ четырехъ сторонахъ Устинова Яра были разставлены во-время: многіе уже изъ шайки пробовали исчезнуть изъ Яра, въ особенности татарва; въ сумерки Мадина, а вечеромъ Мустафа уже застрѣлили двухъ бѣгуновъ изъ башкиръ.
Разумѣется, если бы всѣ, тайно желавшіе убѣжать изъ Яра отъ команды и битвы, собрались въ кучку и двинулись дружно, то часовой самъ-третій или самъ-четвертъ не могъ бы ничего сдѣлать. Но именно этого не было и не могло быть. Взбунтоваться открыто десятку человѣкъ или двумъ было невозможно; всякаго удерживалъ не страхъ, а срамъ; всякаго останавливала «разбойная честь», боязнь позора предъ своими. Тутъ дѣло шло ужь въ открытомъ признаніи себя не трусомъ, а предателемъ.
— Бѣжать, такъ всѣмъ бѣжать на другое мѣсто, разсуждало большинство. — Или оставаться и биться и за себя и за всѣхъ, и за поселокъ и за награбленное добро, которе хоть и у атамана подъ замкомъ, но оно наше собственное иждивеніе; оно принадлежитъ всѣмъ и попадетъ намъ въ руки при первомъ же дуванѣ.
Однако Малина, Черный и другіе, поумнѣе, въ томъ числѣ дядька Ефремычъ, поспѣшили, на всякій случай, распространить въ поселкѣ вѣсть, что эсаулъ Орликъ поклялся такое колѣно надумать, что городской командѣ не видать Устинова Яра какъ своихъ ушей, не только его разгромить. Самъ эсаулъ поѣхалъ на переговоры съ капраломъ команды.
Уваженіе къ Облику и вѣра въ него были такъ велики, что на утро попытки бѣгуновъ прекратились: отчасти дѣйствовали на трусливую татарву и два висѣвшіе на деревьяхъ трупа двухъ башкиръ.
— И команды не дождались — и готовы! шутили на ихъ счетъ устинцы. — Хотѣлось бѣгать, а потрафилось висѣть.
Всю ночь около дома атамана шла работа. Устя съ Ефремычемъ, Ордуньей, Бѣлоусомъ и Гаврюкомъ таскали имущество подороже и закапывали въ чащѣ въ ямы, заранѣе приготовленныя. Если и разгромитъ все команда, то не разграбитъ; а когда уйдетъ она во-свояси оставшіеся въ живыхъ молодцы могутъ прійти послѣ и воспользоваться добромъ.
Среди ночи атаманъ вышелъ одинъ съ ношей, поднялся на верхушку ближайшей горы и тамъ безъ свидѣтелей закопалъ подъ дубомъ свою ношу. Это были деньги. Сдѣлавъ ножомъ зарубку на дубу, Устя вырѣзала съ трудомъ двѣ буквы Е. и С., т. е. Егоръ Соколовскій.
— Если меня убьютъ, пущай утѣшается наслѣдствомъ отъ меня! шепнула Устя, кончивъ работу.
На другой день атаманъ и дядька занялись приготовленіями иного рода. Ефремычъ, по указанію атамана, такъ же, какъ передъ проходомъ бѣляны, раздавалъ оружіе, порохъ и свинецъ.
Теперь, благодаря ружьямъ и зарядамъ, взятымъ съ бѣляны, шайка могла быть вооружена не хуже команды; двѣ дюжины человѣкъ имѣли отличныя ружья и каждый по полсотни готовыхъ зарядовъ въ сумкѣ; это обстоятельство многихъ ободрило. Малина увѣрялъ товарищей, что ихъ дѣло еще не пропащее.
Вдобавокъ, теперь не было новичковъ въ шайкѣ. Послѣдніе, вступившіе въ число разбойниковъ, какъ Кипрусъ, Мустафа и другіе — испробовали себя на битвѣ съ батраками бѣляны.
— Вѣстимо, съ командой биться — не то же, что съ батраками мужиками, увѣрялъ всѣхъ Малина, — за то и на сломъ не лазить! Если атаманъ съ эсауломъ распорядятся ловко, то мы команду издали щелкать будемъ, изъ кустовъ.
Послѣднее обстоятельство многимъ было по душѣ.
— Издали палить — куда вольготнѣе!!
IX
Завидѣвъ еще за версту съ холма расположившуюся на опушкѣ лѣса команду, Орликъ слегка смутился. Не многолюдство и грозный видъ, какъ когда-то на бѣлянѣ, заставилъ его оробѣть, а то, что онъ самъ живьемъ въ руки отдается.
— Неровенъ часъ. Захочетъ Петрынь отплатить за старое — и готово! Живо допроситъ его капралъ и велитъ повѣсить на деревѣ. Поздно, братъ, скажетъ, пришелъ намъ въ помочь; теперь мы и безъ тебя гнѣздо найдемъ и разнесемъ по вѣтру; теперь-то, молъ, вы всѣ охотники помогать и своихъ выдавать — какъ смерть на носу.
Орликъ вздохнулъ и двинулся. Взялся за гужъ, такъ нечего ужъ… Служивые косо и подозрительно встрѣтили всадника.
Чрезъ нѣсколько минутъ эсаулъ разбойничей шайки былъ уже поставленъ предъ капраломъ и отвѣчалъ на его вопросы. Петрынь стоялъ около, и когда капралъ обращался къ нему за подтвержденіемъ словъ вновь прибывшаго — парень подтверждалъ слова Орлика.
Капралъ, начальникъ команды, былъ совсѣмъ молодой человѣкъ, менѣе двадцати годовъ на видъ, хотя въ дѣйствительности ему было около 24-хъ лѣтъ; это былъ начинающій службу недоросль изъ дворянской семьи, по имени Засѣцкій, его лицо, юное, добродушное, не глуповатое, но ребячески умное, т. е. съ наивностью какъ во взглядѣ красивыхъ голубыхъ глазъ, такъ и въ постоянной, не сходящей почти съ губъ улыбки, — все сразу особенно подѣйствовало на Орлика. Разбойный эсаулъ почувствовалъ, что у него на сердцѣ такое ликованіе, такой восторгъ, что, того гляди, онъ выдастъ себя и у него спроситъ кто-нибудь похитрѣй капрала — «чему, молъ, ты обрадовался!»
Но такіе два человѣка, какъ капралъ и Петрынь, ничего не могли увидѣть и понять. Глядя на начальника команды, Орликъ думалъ:
— Чижикъ!.. изъ гнѣздышка вчера выпорхнулъ и еще кормиться самъ не умѣетъ; у маменьки изъ-подъ юбки выскочилъ и ничего мірского не смыслитъ.
Переговоривъ съ капраломъ, котораго звали Александромъ Иванычемъ, Орликъ окончательно убѣдился, что обойти этого командира-птенца ему будетъ дѣломъ не труднымъ, а пустой и смѣхотворной потѣхой.
— Ну, выслали вы на насъ фельдмаршала! внутренно смѣялся полудворянинъ Соколовскій и тѣмъ болѣе былъ ему забавенъ капралъ, что напоминалъ ему лицомъ и голосомъ его брата своднаго, т. е. старшаго сына Соколова, законнаго наслѣдника его покойнаго отца. Это сходство, случайное съ тѣмъ, кто своимъ рожденіемъ на свѣтъ отнялъ все у Егора Соколовскаго, было не на счастье молодому капралу: у Орлика тотчасъ явилось къ нему недружелюбное чувство, и для жалости мѣста уже не было.
— Туда же лѣзетъ воевать, разбойниковъ ловить; ахъ, ты, щенокъ! молоко на губахъ и ужь лѣзетъ въ рфицеры; поди, самъ за этимъ и вызвался въ командировку на Устинъ Яръ.
Орликъ объяснилъ капралу, что онъ, ради помилованія себѣ и ради ненависти къ атаману шайки, явился добровольно въ отрядъ, чтобы помочь безъ всякой возни въ одинъ часъ все повершить: шайку поразстрѣлять и похватать, а поселокъ разграбить и спалить.
— Ну, вотъ за этимъ я и посланъ! наивно отвѣтилъ Засѣцкій; если ты мнѣ поможешь — я тебѣ обѣщаю помилованіе.
— Много благодаренъ! поклонился Орликъ въ поясъ, — я тебѣ слуга; въ одинъ часъ времени все повершимъ, только вѣры дай мнѣ малость и распорядися, какъ я тебѣ, баринъ, буду совѣтъ давать.
— Разумѣется! отозвался юный командиръ.
— Мнѣ порядки и норовы разбойные вѣдомы; я знаю, какъ ихъ и напугать ловчѣе, тоже и взять врасплохъ. Коли пожелаешь, всѣхъ ухлопаешь по одиночкѣ, а нѣтъ, всѣхъ перевяжешь и въ городской острогъ на канатѣ погонишь. Могу я тебѣ тоже указать потомъ, гдѣ у атамана и деньги будутъ зарыты; поди, теперь зарываютъ; ну, да мы все найдемъ.
— Нѣтъ, убивать мнѣ не охота, заговорилъ Засѣцкій; ну, ихъ… кровь потечетъ… мертвые будутъ лежать… спасибо… я когда галку да ворону изъ самопала своего случится убью, то не люблю глядѣть… денегъ тоже мнѣ не надо; пускай мои солдаты раздѣлятъ себѣ; а вотъ ты устрой мнѣ, чтобы всѣхъ перевязать живьемъ. Когда ты это сдѣлать можешь?
— Въ ночь завтра все повершу!
— Завтра! Что ты! И мнѣ во-свояси домой можно будетъ! воодушевился молодой человѣкъ.
— Вѣстимо, что-жь тутъ тебѣ, баринъ, время терять; перевяжемъ всѣхъ и двинемъ въ городъ, привязавъ въ канату.
— Чудесно! Вотъ спасибо… а то я вѣдь капралъ… понялъ ты… я вѣдь не офицеръ еще… какъ вернусь съ порученія должности, такъ я офицеромъ буду; мнѣ это обѣщано.
Засѣцкій оживился, глаза его заблестѣли и легкій, будто дѣвичій, румянецъ выступилъ на его свѣжемъ, молодомъ и отчасти женственномъ лицѣ.
— Вотъ и ладно! сказалъ Орликъ, — жениху эдакому да мѣшкать — не приходится; мы живо повернемъ.
— Какъ же ты это мнѣ сдѣлаешь.
— А вотъ слушай, баринъ, все по порядку…
И Орликъ толково, красно и горячо разсказалъ капралу, какъ онъ все дѣло подведетъ такъ лихо и живо, что атаману и шайкѣ разбойниковъ — мигнуть не успѣть; какъ куръ во щи — всѣ угодятъ; Засѣцкій слушалъ и радовался.
Засѣцкій оживился, глаза его заблестѣли и легкій, будто дѣвичій, румянецъ выступилъ на его свѣжемъ, молодомъ и отчасти женственномъ лицѣ.
— Вотъ и ладно! сказалъ Орликъ, — жениху эдакому да мѣшкать — не приходится; мы живо повернемъ.
— Какъ же ты это мнѣ сдѣлаешь.
— А вотъ слушай, баринъ, все по порядку…
И Орликъ толково, красно и горячо разсказалъ капралу, какъ онъ все дѣло подведетъ такъ лихо и живо, что атаману и шайкѣ разбойниковъ — мигнуть не успѣть; какъ куръ во щи — всѣ угодятъ; Засѣцкій слушалъ и радовался.
— Такъ, такъ; разумѣется! Какой ты умный! восклицалъ юный военачальникъ.
— Я знаю, что я умный! отозвался наконецъ Орликъ, смѣясь; я, кого хочешь, за носъ чрезъ Волгу безъ лодки переправлю.
— За носъ? удивился капралъ, — да, ты въ шутку? и молодой малый сталъ смѣяться ребяческимъ смѣхомъ.
— А съ дураками еще лучше дѣло имѣть и легче орудовать! добавилъ Орликъ; но дерзость сошла съ рукъ — непонятая.
Ввечеру, при вторичной бесѣдѣ, капралъ уже просто влюбился въ Орлика.
— И подумать, что это разбойникъ, душегубъ, думалъ онъ засыпая; просто нашъ дворовый, въ родѣ батюшкинова доѣзжачаго, балагуръ и умница… а разсказываетъ толково, не хуже моего дядьки Терентьича.
— Ну, счастье же намъ, Устя, думалъ и Орликъ, ворочаясь на землѣ въ безсонницѣ отъ радости съ боку на бокъ.
Невдалекѣ, подъ деревьями, разлеглись рядами и храпѣли уже, давно спавшіе солдаты команды. Только этотъ народъ, въ особенности кто постарше, смущалъ Орлика; они были, знать, дальновиднѣе командира, или чутье было у нихъ на лису-предателя, что явился къ нимъ изъ разбойнаго гнѣзда; они косились на Орлика, неохотно отвѣчали и сторонились. Если бы не Петрынь, котораго нѣкоторые изъ солдатъ знали еще съ Саратова, и если бъ не увѣренія парня, что Орликъ спасъ его отъ вѣрной смерти и самъ теперь всей душой за нихъ будетъ орудовать, — то, по всей вѣроятности, дѣло бы Орлика не выгорѣло; впрочемъ, все-таки нашлось двое старыхъ служивыхъ, которые сказали юному командиру.
— А ты, Александра Иванычъ, ему палецъ въ ротъ не давай: они, низовцы, народъ озорной и продувной; православные, а хуже азіята: колдуны и отводныхъ дѣлъ мастера, кожу сдерутъ съ живого — не услышишь и послѣ спохватишься.
— Что-жь онъ можетъ съ нами сдѣлать? спросилъ Засѣцкій;- какъ ему насъ надуть-то? въ чемъ?
Оба служивые отвѣчать ничего не нашлись.
— Да мы такъ это… значитъ! отвѣчали они и тоже пошли спать.
Рано утромъ, до разсвѣта, команда поднялась. Телѣги запрягли, котелокъ уложили, костеръ потушили, всѣ перекрестились, кто зѣвнулъ, кто ругнулся, и команда двинулась. Петрынь сидѣлъ на телѣгѣ въ обозѣ, ради уваженія, такъ какъ его лошадью замѣнили павшую.
Впереди ѣхалъ верхомъ капралъ, а около него Орликъ, въ качествѣ провожатаго. Они бесѣдовали о разныхъ предметахъ, и дворянинъ дивился, какіе бываютъ разбойники низовскіе — молодцы да умницы.
— А вѣдь твой конь краше моего замѣтилъ капралъ, весело улыбаясь;- мой сѣрой мастью хорошъ, а твой — статьями.
— Мой и долженъ быть краше! отозвался Орликъ еще веселѣе. — Твой, баринъ, покупной, а мой ворованный. А у атамана такой Киргизъ есть, какого нѣту и въ Саратовѣ.
Въ полдень, послѣ осьмнадцати верстъ ходьбы, былъ привалъ, за двѣнадцать верстъ отъ ущелья Козьяго Гона. Народъ пообѣдалъ и разлегся спать. Орликъ простился съ капраломъ и снова подтвердилъ вкратцѣ все условленное.
— Быть тебѣ, баринъ, въ самую полночь и ждать, а обозъ, пожалуй, тутъ оставить, чтобы не мѣшалъ. А при обозѣ человѣкъ десятокъ оставь; не ровенъ часъ, выищутся какія другія пташки, не наши вѣстимо, да разграбятъ его, коли безъ охраны бросить. А тебѣ, Петрынь, уйти обходомъ загодя и стать съ отрядомъ на камышинскую дорогу — ловить, а то и хлопать бѣгуновъ. Мы здѣсь ночью начнемъ пьяныхъ да сонныхъ вязать, предъ разсвѣтомъ ужь и покончимъ; а тебѣ быть на Камышинкѣ и ждать насъ. Когда мы придемъ въ Яръ, услышишь нашу пальбу, иди и ты якобы на сломъ, на крѣпость. Какіе и будутъ молодцы да ребятки въ Ярѣ — всѣ попрячутся, какъ мы съ двухъ-то сторонъ ударимъ на поселокъ, уже ведя въ путахъ ихъ атамана и главныхъ озорниковъ. Не напутаете вы ничего?
— Какъ можно! Что ты! воскликнулъ Засѣцкій.
— Ни въ жизнь! подтвердилъ Петрынь. — Я въ полночь ужь буду съ ребятами его благородія на мѣстѣ. Буду ловить да щелкать бѣгуновъ. А какъ проявитесь подъ Яромъ по утру, я и двину своихъ. Ты, знай только, въ Гонѣ своихъ пошибче виномъ угости.
— Ладно; не учи ужь, не порти! сказалъ Орликъ. — Простите! Авось, Богъ милостивъ, мы, какъ дурней какихъ, бѣлены облопавшихся, — всѣхъ отхватаемъ; что смѣху-то будетъ потомъ! воскликнулъ Орликъ. Завтра въ полдень ужь пиръ горой будетъ въ Устиномъ Ярѣ и дѣлежъ добычи! игралъ словами эсаулъ и захохоталъ незлобно, но раскатисто, какъ давно уже не смѣялся. Петрынь понялъ по-своему.
— Егоръ Иванычъ! шепнулъ онъ. Ты все-жь таки Устю не обидь, какъ словимъ. За что?..
— Ладно, ладно; тамъ видно будетъ, что съ кѣмъ учинить. Прости, баринъ.
Орликъ рысью двинулся по тропинкѣ на Козій Гонъ.
— Ты отчего это за атамана просилъ? — не обижать? удивленно обернулся капралъ къ Петрыню, потерявъ уже Орлика изъ виду. Что тебѣ онъ… плевать.
— За что его обижать, выговорилъ Петрынь, — онъ не такой… не простой атаманъ, а диковинный, вотъ что!
— Диковинный. Чѣмъ? Старъ больно?
— Ему девятнадцать либо двадцать годовъ минуло. Старъ?!
— Двадцать? Моложе меня. Полно? А я думалъ ему лѣтъ шестьдесятъ. Мнѣ сказывали, что на низовьяхъ разбойникъ только въ эдакіе года въ атаманы приходитъ, какъ вотъ на службѣ царской въ генералы. А онъ молодчикъ?
— Да еще какой! шепнулъ Петрынь грустно.
— Я его повѣшу. Такъ указано! сказалъ Засѣцкій. Мнѣ указъ — разбойниковъ, елико возможно, въ путахъ въ острогъ доставить; а тамъ ужь судьи да палачъ съ ними расправятся; а атамана повѣсить, для устрашенія, на мѣстѣ.
Петрынь вздохнулъ и понурился… Чрезъ мгновенье крупныя слезы вдругъ выступили у него въ глазахъ, и онъ, быстро отвернувшись, отошелъ отъ капрала.
— Указа такого нѣтъ, думалъ Засѣцкій;- да и быть не можетъ; а я самъ, по совѣту намѣстника, вздерну атамана на дерево… для молвы. До Москвы и царицы молва добѣжитъ: «Ерой, молъ, капралъ Засѣцкій, волжскихъ разбойниковъ разгромилъ, въ полонъ привелъ, а ихъ атамана повѣсилъ».
И юноша радовался, заранѣе воображая, какъ его встрѣтятъ въ городѣ послѣ побѣды на Волгѣ.
Орликъ дорогой также радовался не менѣе капрала.
— Вся сила въ томъ, чтобы раздѣлить народъ на двѣ половины и взять въ розницу! сказалъ онъ юному командиру.
Онъ и обѣщалъ Засѣцкому разбить своихъ на два отряда. Одинъ оставить въ Ярѣ, а другой повести якобы на ограбленіе большого купецкаго обоза, идущаго по дорогѣ, но остановить на ночевку въ ущельи Козій Гонъ. Тутъ Орликъ брался, захвативъ съ собой вина въ дорогу, угостить не въ мѣру свой отрядъ, а затѣмъ уже полупьяная ватага, ночью въ ущельи атакованная командой, такъ перетруситъ, что всѣхъ можно будетъ вязать, какъ дрова, или хлопать въ одиночку, какъ мухъ.
Но юный и добродушный капралъ, радовавшійся, что Орликъ разобьетъ свою шайку на двѣ части, будто не догадался, что его собственная команда будетъ въ томъ же положеніи, такъ какъ онъ согласился отдать Петрыню болѣе дюжины солдатъ для заслона Устинова Яра отъ Камышина, куда, по словамъ Орлика, бросятся бѣгуны изъ поселка, а за нимъ махнетъ и самъ атаманъ, если его накроютъ въ Козьемъ Гонѣ.
Впрочемъ, если Петрынь повѣрилъ предательству есаула, котораго зналъ и еще недавно ненавидѣлъ, то капралъ, всетаки имѣвшій свои понятія о грубыхъ ухваткахъ и глупости волжской голытьбы и сволочи, могъ, и подавно, вполнѣ довѣриться удивившему его краснобаю и умницѣ Соколовскому.
X
Орликъ прискакалъ въ Яръ, едва не загнавъ любимаго коня. Тотчасъ устинцы всѣ были подняты на ноги, и эсаулъ разъяснилъ всѣмъ свое колѣно. Прибыть имъ прежде команды въ Козій Гонъ, разсыпаться по густой чащѣ, на холмахъ, справа и слѣва надъ самой дорогой и ждать… Явится команда въ узкое ущелье, и хлопай въ нее каждый изъ ружья въ кучу; что ни пуля — въ тѣлѣ, а они кидайся, полѣзай въ чащу хоть по одиночкѣ на выстрѣлы. Пока иной доищется, гдѣ засѣлъ молодецъ — въ него можно еще раза два выпалить, а третій зарядъ заколотить и ждать въ своей норѣ, чтобы прямо лѣзущему въ упоръ пустить и на мѣстѣ положить.
— Въ эдакой битвѣ и маленькіе калмычата могутъ отличиться! Это по легче, чѣмъ на бѣляну лѣзть! закончилъ рѣчь Орликъ.
Восторженные крики раздались на сходѣ. Молодецъ эсаулъ такъ хитро все надумалъ, начиная съ похищенья Петрыня, которое онъ теперь разсказалъ и пояснилъ, затѣмъ такъ объегорилъ — благо его самого Егоромъ звать — командира и команду и, наконецъ, такъ теперь описалъ ихъ будущую битву, т. е. хлопанье изъ кустовъ въ тѣсную кучу застигнутыхъ и перепуганныхъ солдатъ, что всѣ устинцы не только обрадовались, но пришли въ восторгъ.