Однако делать нечего. Бульдозеру крылья не приставишь. С семидесятиметровой кручи с уклоном в шестьдесят градусов запросто не сползешь на тяжелой и неуклюжей машине. Потому и невесело было у костра.
Добро бы на этом их вынужденное «туристское» путешествие и окончилось. Но потом предстояло пробить еще три километра просеки на противоположном берегу. Потом возвращаться по своему следу обратно, туда, где река идет по низине, затем снова прокладывать путь отвалами бульдозеров по-над берегом, сделать сбойку просеки и уж потом напрямки к будущей ГЭС.
Объяснить это и то не легко, а творить «мартышкин труд» — еще тяжелее.
Ни к кому особо не обращаясь, Филя-тракторист, подаривший или проигравший когда-то Трофиму прекрасный свитер подводника, сказал:
— Похоже, что проектировщики вели линию электропередачи по старому анекдоту…
Никто не возразил.
— Говорят, будто Николаевская, ныне Октябрьская железная дорога — самая прямая, прокладывалась по указке царя. Взял он линейку, приложил к карте и провел черту. Самый лихой проект.
Тут Сашка не выдержал:
— Ты забыл физику. Я про потери энергии при передаче… Сто километров крюк.
— А ты геометрию забыл. Если бы ЛЭП вести по кривой с самого начала, то она стала бы длиннее всего на двадцать пять километров.
— Тебя не спросили! — огрызнулся Попов.
— Жаль.
— Горе-проектанты вы, — вздохнул Аким Жихарев. — «По кривой», «потери энергии»…
— Чего ж здесь не так? — прикуривая от головни, спросил Филипп. — Все верно.
— Про топографию забыли — вот это точно, — продолжил лениво Жихарев. — ЛЭП идет по возвышенным местам. Как же на марях да болотах столбы держаться будут? А? Зимой — ладно, а летом все скособочатся. Вот ведь какое дело.
— Все равно не нравится мне наша «прогулка», — пробурчал Попов.
Аким рассмеялся вдруг:
— Ты, Саша, припомни что-нибудь из опыта капитана Чекрыгина! Тогда со стланью у вас здорово получилось. Но на этот раз уж без розыгрыша!
После постройки «моста» Лазарев, конечно, не сдержался и рассказал Акиму, что никакой сверхпрочной стлани они с капитаном Чекрыгиным не наводили. Решение пришло с ходу. Простой здравый смысл сработал да физика. Жихарев встретил признание, лукаво улыбаясь: «Думаешь, я не догадался? Догадался я. Назарыч — и тот Сашкин трюк с капитаном Чекрыгиным раскусил. А спорить не стал: видел — дело надежное. Десятилетку-то и я окончил. Но ребята так поверили в опыт капитана, что разочаровывать их не хотелось. Чего ж сомневаться им в том, что Земля вертится? Кстати, за спорами день потеряли бы — ни к чему. Что признался — спасибо».
При упоминании о капитане Чекрыгине и о стлани парни повеселели. До чего тогда ловко получилось, а главное, новички Трошка и Сашка показали себя настоящими работягами.
— Ты, Саша, поройся, поройся в трюмах памяти, — подзуживал Попова тракторист-весельчак. — Быть не может, чтоб у капитана Чекрыгина на этот счет случая не нашлось! Ты думай, Саша, думай.
— Зебры думают.
— Это о чем же?
— В какую они полоску: в белую или в черную, — рассердился Сашка.
Лазарев не расчетливо пошевелился и зашипел от боли: нелегкая его дернула утром пойти на «разведку» в бурелом. Так и не разобравшись, в какую сторону ловчее сдвинуть нагромождение стволов, он поскользнулся, попал в «капкан» меж сучьев и подвернул ногу. Днем боль не особенно донимала Трофима, а вот после часа покоя, похоже, не разойтись, скрутило.
— Что с тобой? — строго спросил Аким.
— Отсидел… Не в этом дело. Похожий случай у капитана Чекрыгина был.
Веселье стало полным.
— «Быво, быво, все быво! — подражая и чуток перевирая горьковского Барона — Качалова, заливался тракторист. — И вошади, и каг’еты, каг’еты с гег’бами! Все быво!» Трави дальше!
— Это правда было!
— Трави, Троша, трави! Мы телеграмму капитану Чекрыгину отобьем. На гаечном ключе. Проверим. Не стесняйся! Додули до горы, с горки — прыгнем!
— Так и было! — Трофим прижал распухшие лиловые руки к груди.
Жихарев вытирал слезы смеха культяпкой, обернутой в сукно.
— Ну трепачи!..
Однако он уже начал прикидывать, есть ли реальная возможность осуществить спуск бульдозера в долину.
— Да мне сам капитан Чекрыгин рассказывал! — упорствовал Лазарев.
— Саш! А тебе он не говорил о летающих бульдозерах? — Поперхнувшись чадным дымом и пересиливая кашель, Филя-тракторист толкал Попова в бок.
У костра всем сделалось вроде теплее, мороз не так уж будто поджимал к ночи, а рдяная заря не выглядела зловещей.
— Гы-гы-гы… — дразнил Филю рассерженный Сашка. — Не сообщал мне этого капитан.
Лазарев смеялся вместе со всеми, но, когда веселье постепенно улеглось, настойчиво продолжил:
— Я все-таки расскажу.
— Давай, пока чай закипит, — кивнул Аким. По размышлении Жихарев про себя уже не отрицал напрочь возможности спуска бульдозера, но многое было не ясно. Стоило послушать, что скажут ребята.
— Ну, спустили они бронетранспортер с кручи на тросе. Вот все.
— Яркая речь, — сказал Жихарев.
— Только круча была высотой двадцать метров. Угол наклона не шестьдесят, как здесь, а под сорок, — добавил Трофим.
— То-то и оно… — вздохнул Аким.
После захода солнца огонь костра стал особенно ярок. Густые тени на задумчивых лицах парней, сидевших в кружок, будто гримасничали. Лиственничные поленья, подобно березовым, хорошо горели и сырые, а на торцах внятно шипела и паровала влага.
— Чего вы набросились на Лазарева? Осмеяли, не выслушали! — взорвался вдруг Сашка.
— Да, — проворчал бывший подводник, а ныне тракторист Филя, — телеграмму капитану Чекрыгину можно не посылать. Не тот случай.
— Почему же «не тот»? — взвился Попов. — У нас есть два конца троса по пятьдесят метров. Трос выдерживает до пятнадцати тонн. Так? Так. Бульдозер весит одиннадцать восемьсот. Этими тросами мы вытягивали машины из топи. При спуске с кручи бульдозер не будет весить больше. Инерции — никакой. В чем же дело? Чем плохо предложение Лазарева? Ты ведь это предлагал?
— Да. Я вот еще что хотел… Чтоб притормаживать машину на спуске, несколько елок к тросу привязать, сучьями вперед. Чтоб подстраховаться.
— Отвал можно опустить в крайнем случае, — серьезно заметил тракторист.
— Ни в коем случае! — воскликнул Лазарев. — Уклон очень крутой. Перевернуться может бульдозер…
— Э-э-э… — протянул Попов. — Про технику безопасности забыли. В инструкции что сказано? На крутых спусках машину надо подавать задом. Отвал противовесом будет, а понадобится — и якорем.
— Якорем! Действительно, якорем! — обрадовался бывший моряк.
Ребята смотрели на Жихарева, ожидая, что скажет Аким, а тот был очень доволен своими парнями, постарался не перехвалить. Он покуривал неторопливо, и лицо его оставалось немо.
Трофим не вытерпел:
— Никакого риску, дядя Аким. А Сашка просто молодец! Как это никто из нас не вспомнил про инструкцию?
Жихарев покосился на него и бросил окурок в костер:
— Никакого? А то, что ты можешь на попа встать да шмякнуться кабиной о камни? Ни тебя, ни машины…
— По-моему, это исключено. Елки, которые будут привязаны к тросу, достаточно тяжелы, чтоб создать противовес.
— А что мы знаем о склоне, скрытом под снегом? Сашка рукой махнул:
— Разведать можно! Спустимся, обследуем трассу…
— Ничего себе «трасса»… — вздохнул Филя. — Пока всю технику таким манером спустим, обязательно какую-нибудь машину разобьем.
— Зачем же все машины спускать? — пожал плечами Лазарев. — Я об одном бульдозере говорил. Об одно-ом!
— А если поломка? — не унимался тракторист. — Нас рядом не будет.
Трофим сказал твердо:
— За свой я ручаюсь. А если что — отремонтируем.
— Это тебе еще бульдозер на запчасти оставлять?
Вспыхнул спор. Основным возражением было: сможет ли один бульдозер расчистить просеку площадью в пятнадцать квадратных километров за месяц, за то время, пока колонна обходным путем выйдет на кручу противоположного берега. Это казалось совершенно нереальным.
— Делать в день пятьдесят на пятьдесят просеки?! Одним бульдозером?
— Взбеситься надо!
— Почему за день? — спросил Лазарев. — И почему одному?
— Прежде чем спорить — посмотри под кручу! Там тебе не редкостойная, лиственничная, как здесь, наверху. В долине — лес. Деревья чуть не в обхват попадаются! — горячились трактористы.
— Трелевать можно, — вступился Сашка.
Лазарев поднял руку:
— Обождите. Давайте об одном. Почему, я спрашиваю, за день, за светлое время? И почему одному? Вон техника сутками стоит и пыхтит не переставая. Если вдвоем с напарником работать по шесть часов, то почему же за сутки не сделать пятьдесят на пятьдесят? А?
— Прежде чем спорить — посмотри под кручу! Там тебе не редкостойная, лиственничная, как здесь, наверху. В долине — лес. Деревья чуть не в обхват попадаются! — горячились трактористы.
— Трелевать можно, — вступился Сашка.
Лазарев поднял руку:
— Обождите. Давайте об одном. Почему, я спрашиваю, за день, за светлое время? И почему одному? Вон техника сутками стоит и пыхтит не переставая. Если вдвоем с напарником работать по шесть часов, то почему же за сутки не сделать пятьдесят на пятьдесят? А?
Попов спросил:
— Платить как будут?
Третий бульдозерист, косматобровый мужик с сивой от седины бородой, сказал:
— По мне, хоть золотом, а такой работы не надо. План есть, вот по плану и пусть все идет. Чего выдрючиваться, хребет ломать? Ни к чему. Начальство знало, что делало Если запланирован обход — обойди. И дело с концом. Прыгать на бульдозере с кручи, а потом ишачить, словно верблюд двугорбый? Блажь это!
Однако двое лесорубов запротестовало:
— Хороша «блажь»!
— Нам больше месяца сидеть без выработки? А в долине дела полно!
— Мы в долине за месяц полторы тысячи кубов на двоих навалим. Поди, плохо!
Сашка Попов поднялся на ноги, вроде бы собираясь пойти в балок спать, и сказал:
— Без хозяина решаем… Что скажет начальник колонны, то и будет. Раскудахтались, будто новгородцы на вече. Можно подумать — Трофиму осталось сесть в кабину бульдозера и начать гонки по вертикальной стене. Цирк!
Аким задрал голову, чтоб получше видеть Сашкино лицо:
— Сам-то ты как думаешь?
— А чего мне думать? Кто предложил, тот пусть и прыгает.
— Я считаю иначе, — прикуривая новую папиросу от пру-гика, сказал Жихарев. — Плохо, когда предложение готов осуществить только тот, «кто его подал». Прямо говорю: этот человек из-за ложно понятой чести — «докажу во что бы то ни стало», из-за тщеславия — «мол, как же так, предложил, а не сделал», и еще по сотне причин, — этот человек, пожалуй, меньше других годится для дела. Судить здраво, критически, учитывать неожиданные вводные, как в армии говорят, человек этот не может. Очень часто при подобных обстоятельствах люди идут на неоправданный, дурацкий риск. Задуманное губят и себя угробить запросто могут… Так что ты думаешь о деле, Попов? Ты ведь тоже защищал предложение Лазарева.
— Я что… Я ничего…
Лазарев слушал Акима опустив голову и молчал, крепко сцепив руки на коленях.
— Невесело говоришь, Попов.
— Не шоколадом угощаете… — буркнул Сашка. — Одно — обсуждать, другое — осуществлять.
— Я не приглашал. Сам напросился.
— Когда? Не припомню.
— Полтора года назад писал мне один солдат: мол, хочу таежную романтику «на зубок» попробовать.
Не поднимая головы, Трофим сказал громко, может быть, громче, чем следовало бы:
— Два солдата вам писали. Но я не могу управлять бульдозером. Копыто подвернул. — И он с трудом вытащил ногу из валенка и развернул портянку. Голеностопный сустав опух и отек.
Попов сказал:
— Дней десять ты не работник.
— Выходит, ты знал, Трофим, что мне на бульдозере прыгать придется… — резко обернулся к другу Сашка.
— Вот что, Попов, — резким, гортанным голосом выговорил Жихарев. — Извинись-ка перед своим другом…
— Или… — спросил Сашка. — «Или» не будет!
Тут произошло неожиданное для всех и больше всего, может быть, для самого Сашки. Он без всякой фанаберии подсел к Трофиму и, положив ему по-братски руку на плечо, сказал задушевно:
— Прости, Троша. Поверь, я не хотел тебя обидеть. Сорвалось по-глупому…
— Чепуха. Я знаю, ты и не думал меня обижать. Сорвалось — так ведь трудно тебе, туго придется. Приказать никто не может. А отказаться тебе совесть не позволит. Черт бы меня побрал с этой «разведкой», надо же этак ногу изуродовать!
— Заживет, пока мы там, в долине, будем устраиваться. Лесорубы, избушку сварганим? Балк-то у нас нетути, — тут же вдруг повеселел Сашка.
— О чем говорить!
— Не враги мы себе… Такое зимовье отгрохаем! Оконца вот только нет…
Аким расплылся в улыбке:
— Дам я вам запасное оконце от балка. Печурку из бочки сделаете. Ну, и пару запасных коленец труб выделю… Теперь ужинать, братва! Вече новгородское прошло без колокольного звона.
Ужинали гречневой кашей с бараниной — вкусной, пахучей на морозе и очень сытной. И больше не говорили о том, что предстоит делать завтра. Даже в сторону обрыва не глядели.
Кое-как, с помощью Попова доковыляв до балка, Трофим забрался на нары. Думал, не уснет из-за боли в ноге, от мыслей, комариным столбом мельтешивших в голове, однако захрапел едва ли не первым. А Сашка лишь несколько раз вздохнул да крутанулся с боку на бок. Он хоть и понимал: спуск по крутой осыпи на бульдозере — штука не шуточная, но и представить не мог, что его ожидает, а потому усталость быстро взяла свое. Скоро смежились веки и у Акима — человека, который лучше, чем кто бы то ни было, осознавал и риск и тягость труда в речной долине, если, конечно, спуск пройдет удачно. Спали без снов и остальные, крепко умаявшись за рабочий день от зари до зари.
Утром пошел редкий снег, стало пасмурно, и мороз отпустил.
Трофим очнулся от сна первым и, припадая на больную ногу, поскорее заковылял из душного балка на свежий воздух. Среди срезанной бульдозерами лесной мелочи он довольно скоро отыскал кривую березовую рогатину и, пользуясь ею, как костылем, принялся разводить костер, готовить завтрак. Хотя дежурил тракторист-балагур, Лазарев старался заняться делом. Очень уж противно было чувствовать себя лишним в такой день, когда от каждого требовалось предельное напряжение сил.
«А больше других достанется Сашке, — подумал Лазарев. — Надо же мне из-за глупой неосторожности такое дело взвалить на плечи друга! То, что Аким говорил о своем отношении к поручаемому делу, ом, наверное, тогда же и выдумал… Сашка, конечно, справится с заданием, но лучше бы мне самому вести машину. Я ведь не из зависти, я так, ради справедливости. Не может другой человек выполнить задуманное тобой столь же хорошо, как ты сам».
После завтрака Аким сказал Лазареву:
— Ты не торчи на обрыве. Себя не трави, не мучай. У нас под ногами не крутись.
— Ладно.
— Обед приготовишь.
— Ладно…
— Сбоку, под балком, в ящике бараний задок лежит. Ты одну ногу отруби и свари. Трудный будет сегодня день, а консервы обрыдли.
— Хорошо, дядя Аким.
— Опять… — рассердился Жихарев. Он был необычно нервен и суров.
Не пошел Трофим к обрыву, но очень хотелось. Он не видел, какого труда стоило очистить трассу от крупных скальных обломков, которые могли помешать спуску. На его глазах Жихарев часа два инструктировал Сашку, показывая, как следует Попову поступать в том или ином критическом положении. Попов, на удивление Трофиму, оказался внимательным и терпеливым. Столько выдержки на тренаже Сашка не проявлял даже в армии.
И тут Лазареву пришла мысль, поразившая его. Прослужив с Сашкой два года в армии и полтора года отработав здесь, прожив с Поповым все это время бок о бок, Трофим весьма мало знал о нем. При всей своей разговорчивости и характере рубахи-парня, Сашка был скрытен. Лазарев не мог припомнить случая, чтоб Попов откровенничал с ним о жизни до армии, или о своих отношениях и чувствах к официантке Анке или зачем Сашке так — ну донельзя! — необходимы машина и моторка. Да, в конце концов, почему Попов столь крепко ухватился за мысль поехать сюда, в Якутию?
Бывает же! Оказалось, Сашка знает о нем все, до мелочи, а он о нем почти ничего. Как же так получилось?
Правда, Александр подружился с Трофимом, как ни с кем другим. Особенно это стало ясно после случая, который произошел еще в армии, на втором году службы. После больших маневров Трофим уехал в отпуск. Попов, не без рекомендации Лазарева, замещал его на должности командира отделения. Вернувшись в часть, Трофим, на радостях, что дома отношения между матерью и его женой наладились, все пошло к лучшему, не проверил бронетранспортера, а ночью поднятая по тревоге машина оказалась не готовой к марш-броску.
— В чем дело, сержант Лазарев? — нахмурился капитан Чекрыгин.
— Виноват, товарищ капитан.
— А если бы вы сапоги свои дали поносить, то приняли бы их обратно грязными?
— Никак нет…
— Пять суток.
Едва Чекрыгин отошел, Сашка прошипел Трофиму:
— Зверь…
— По-настоящему за такое десять полагается, — понурясь, ответил Трофим.
— Что на меня не пожаловался?
— Я виноват. Принял машину, я и виноват. На подобное Сашка не нашелся что ответить.
С людьми, как оказалось, Попов ладить не умел, тем более командовать ими, когда необходимо знать, что каждый может и на что способен. Командиру невозможно отделываться приказами. Пока Трофим отсиживал свой срок на губе, Попов, спрятав ложное самолюбие «в карман», прежде всего извинился перед товарищами за фанфаронство и вздорные мелочные требования, которыми досаждал им, а потом они в полном согласии привели бронетранспортер в отличное состояние.