Хриплый голосок прошептал ему в ухо:
— Я — уже женщина! Так что позвони. Понял?!
Коротко чмокнула в губы влажными, легко расступающимися губами. И тут же отпустила его, и оттолкнула ладошкой в грудь.
— Ну, будь. Поки-чмоки!
И уже товарке, взрослым нетрезвым голосом:
— Пошли, подруга дорогая!
И они, как будто прилипнув друг к другу, пошли прочь, не оглядываясь.
А Санек остался стоять как столб посреди торгового центра. Хорошо, что вовремя вспомнил о подарке для Лилы, а то мог бы так и уйти. Отдавая ему чашку, пожилой мастер деликатно посоветовал стереть с лица помаду.
Идти на Лилкину днюху парни решили все вместе. Еще с утра Темка сбросил Саньку сообщение, что собираются все в пять «на игрушках», то есть на детской площадке в соседнем с Лилиным домом дворе.
— А то пока там будешь отца их и бабку слушать, со скуки подохнешь, — объяснял он по дороге. — Пока все не соберутся, там тоска-тощища, за стол не сядут. А девчонки пока прически сделают, марафет наведут — раньше шести их не жди.
На детскую площадку Санек с Артемом подошли ровно к пяти. Там уже кучковались Гравитц, Залмоксис, Юра Аверин и Кирилл Григорьев. Увидев такую банду, молоденькие мамаши тут же подхватили своих разыгравшихся малышей и ретировались, и вокруг ребят образовалось пустое пространство.
Расположились возле дощатой горки. Подарки и цветы сложили на верхнюю площадку. Гравитейшен достал из кармана куртки бутылку с коричневым напитком.
— Настойка горькая «Аляска», на полезных травах, — объявил он. — Крепость — сорок градусов.
И первым делом обратился к Саньку:
— Будешь?
— Ведь знаешь, что нет, — упрямо мотнул головой Санек.
— Да я просто так спросил, — в голосе Миши при вроде как извиняющихся интонациях слышалась издевка. — А то, думаю, чувак еще обидится, если ему не предложат. Может, ты уже и развязал… Вон, девчонки у нас говорят — кто пить не будет, замуж не выйдет… Так ты как? Нет? — Он заглянул Саньку в лицо. — Во кремень!
— Ладно, не хочет пить — не надо, его дело, — подал голос Лева. — Ну, кто спочнет, челы?
— Давай я, — вызвался Тема. Закинув бутылку, он бойко сделал несколько глотков из горла, передал Залмоксису. Закусил хрустящими чипсами из пакетика, который споро подсунул ему Гравитейшен.
За каждым пьющим внимательно приглядывали:
— Да ты не присасывайся, не присасывайся, воздух подпускай! Да ты и не выпил ничего, в натуре!
Или наоборот:
— Ну, братан, харэ! У тебя и заглот, как у тамбовского волка!
Короче говоря, ребята ловили кайф. А Санек только сглатывал слюну и поглядывал по сторонам, прикидывая, скоро ли это кончится.
Наконец бутылка опустела. Последнюю порцию допивал Мишка.
— Я всегда заканчиваю. Сколько там ни осталось — хоть глоточек, хоть целая бутылка, — все мое, все подберу.
На его долю остались только крошки на серебристой подкладке пакета чипсов. Он аккуратно собрал их щепотью.
— Ну, что, эскадрон гусар липучих, теперь подымим — и в бой? — он явно вошел в роль заводилы.
Ребята достали сигареты, тут уже и Санек присоединился к остальным. С удовольствием покурили.
— Имейте в виду, челы, у Грица в кармане — вторая такая же, — Мишка кивнул на опустевшую бутылку. — Это нам, чтоб подзарядить батарейки, когда танцы начнутся.
Наконец ребята похватали свои подарки и, раскрасневшиеся, шумные, толпой двинулись к дому Лилы. Санек шагал среди друзей и, казалось, заражался от них хмельной безалаберностью.
Семья Варламовых перебралась в Москву из Саратова семь лет назад. Сначала, как и многие приезжие, они всего лишь уцепились за краешек, жили в «хрущобе» на Текстилях в тесной квартирке — мама с папой в комнатке побольше, бабка с Лилей — в другой, где и не повернуться. Но постепенно жизнь наладилась. Дела у главы семьи в столице пошли удачно, он начал с крохотного магазинчика автозапчастей, а теперь уже владел целой сетью. Купил квартиру в хорошем районе на Западе Москвы, единственную дочь, в которой души не чаял, отдал в лучшую в окрестностях школу, оплачивал занятия музыкой, нанимал репетиторов. Лиля была, как он сам шутил, его главным капиталовложением.
В просторной квартире Варламовых было шумно и празднично. Саньку бросилось в глаза, что во всех комнатах горят люстры, хотя за окном еще светло. Лила встречала гостей в прихожей. Длинные волосы ее были сколоты заколкой, казалось, небрежно — но только девчонки понимали, что эта самая небрежность достигается часами парикмахерской работы. На ней был голубой шелковый брючный костюм, лицо чуть тронуто косметикой, но так, что макияж почти незаметен, на шее — тонкая золотая цепочка, в ушах — сережки с бирюзой. Каждый из мальчишек, подарив цветы и подарок, получал право чмокнуть именинницу в щечку. Кто бы отказался! Лилка, конечно, заметила, что ребята уже успели и выпить, и покурить, но виду не подала.
Саня тоже подошел ее поцеловать, но Лила никак не выделила его среди гостей, и это задело. А еще более неприятно ему стало, когда он бросил взгляд на комод, куда именинница складывала, предварительно развернув и вежливо поахав, подарки. Тут были и французские духи, и маленький серебристый ноутбук, и бриллиантовые сережки в бархатной коробочке, и… Среди всего этого великолепия его дурацкая чашка смотрелась дешево, чтобы не сказать — убого.
С горя Сашка принялся рассматривать гостей. Подруги Лилы тоже нарядились — одна другой краше. Пожалуй, лучше всех из них выглядела даже не Ира Погосян в серебристом наряде, явно от модного кутюрье, а Полина Козлова, то есть Коза. На ней было короткое облегающее огненно-красное платье. Загорелая темноглазая Полина была похожа то ли на мулатку, то ли на цыганку. Теперь это сходство еще сильнее подчеркивала яркая косметика и крупные серьги в виде тонких обручей. Глянув на них, Санек обернулся к Теме и посоветовал шепотом:
— Ты скажи ей, чтоб сняла. Как танцы пойдут — заденет за что-нибудь, ухо себе разорвет, в натуре.
— Сам скажи, — только и ответил Артем. Он, кажется, совсем оробел при виде своей подруги.
Остальные девчонки тоже расстарались, как могли. Среди них были Лилины подружки еще по прошлой, наверное, школе, а может, и по оркестру, Саня их не знал. Их как-то забыли представить. Впрочем, почти все, кто был приглашен сегодня — кроме, наверное, одного Санька, — уже встречались здесь раньше, на прошлых днях рождения.
В самой большой комнате у дальней стены был накрыт длинный стол, весь заставленный блюдами с закусками, явно заказанными в хорошем ресторане. Рядом, на журнальном столике, стопкой стояли тарелки и выстроились бокалы, еще один столик, сервировочный, на колесиках, заняли вазы с фруктами и бутылки — газировка, минералка, вино.
— Мы все-таки решили, что лучше сделать фуршет, — объяснила мальчикам Лила. — Ну его, это застолье… Вечно объешься так, что потом и встать трудно. А теперь больше места для танцев останется. У нас все-таки тесновато…
Услышав последнюю фразу, Санек только головой покачал. Вся их квартира целиком, где он жил вместе с мамой, а до определенного времени еще и с отцом, была по площади, наверное, меньше этой комнаты. Ничего себе «тесновато»!
Девчонкам, похоже, уже надоело ждать кавалеров, и общее веселье вспыхнуло сразу, как будто все торопились наверстать потерянное время. Когда стало ясно, что все уже пришли, Лилины папа, мама и бабушка вышли, чтобы поприветствовать гостей. Мальчишки не слишком умело, щедро разбрызгивая пену, открыли шампанское, разлили. Отец сказал тост в честь дочери, частично даже в стихах, все дружно поаплодировали. Потом бабка водрузила на нос очки и зашуршала пачкой каких-то старых писем — но, к счастью, и именинница, и ее родители очень дружно ее уняли. После чего взрослые удалились, а у молодежи началось веселье с танцами, выпивкой и флиртом, ради которого, собственно, все здесь и собрались.
После особенно заводного танца, когда Лила совсем запыхалась, она предложила Саньку:
— Хочешь пепси?
— Да ну его, сладкое очень. От него типа только сильнее пить хочется.
— Тогда просто воды?
— Ага.
Они обыскали комнату, но все бутылки из-под минералки с газом и без оказались пусты.
— Пойдем тогда на кухню, — сказала Лила.
Взяла его за руку и повела по коридору. Он обратил внимание на то, что двери в другие комнаты плотно закрыты, хотя, когда они только пришли, все было распахнуто настежь. Видимо, там развлекались кто как мог.
Зато на кухне никого не было. Горел яркий свет под потолком, работала, тихонько гудя, посудомоечная машина.
Лила открыла дверцу подвесной полки, достала чашку, налила воды из фильтра. Стояла и смотрела, как Санек пьет крупными глотками.
— Еще?
— Ага…
— Здесь хоть тихо…
— Угу.
— Постоим тут.
— Постоим тут.
— Давай.
Санек прислонился к подоконнику. Лила зачем-то щелкнула включателем газовой плиты — зажглась конфорка. Потом прошла к двери, выключила свет и вернулась к Саньку. Голубой огненный цветок отражался в молочно-белой поверхности — это было очень красиво. Света он почти не давал. Лицо Лилы было затемнено, только поблескивали белки глаз и блестки на жакете. Лила стояла совсем близко, глядя на него снизу вверх. А Санька точно заколдовали — он был не в силах пошевелиться. Стоял, смотрел на нее и едва дышал.
— Пятьдесят четыре, — произнесла вдруг Лила.
— Что — «пятьдесят четыре»? — не понял Саша.
— Я досчитала про себя уже до пятидесяти четырех, а ты меня до сих пор еще не поцеловал.
Санек неуклюжим движением потянулся к ней, но пальцы его, намертво сжавшие подоконник, так и не разжались. Он был словно прикован к своему месту.
— Пятьдесят шесть… Смотри, дальше еще хуже будет.
Санек хотел что-то ответить, но из горла раздалось какое-то бульканье. С ней все было не так, как с деревенской Анютой, совсем не так.
— Э-эх, — Лила глубоко вздохнула. Сочувственно? Или издевательски? — Ну хорошо. Замри.
Это ему сделать было проще всего!..
Она придвинулась еще ближе.
— Замри, не шевелись. Замер?
— Угу.
— Точно не пошевелишься?
Санек только мотнул головой.
И вот летящим взмахом она закинула ему руки на плечи — они казались гибкими, как тонкие ветки. Поднялась на цыпочки. Придвинулась вплотную, так что он почувствовал сквозь одежду ее крепкую грудь и где-то далеко внизу — вздрагивающие твердые колени.
И поцеловала его в висок. Прошептала в самое ухо:
— Не шевелись!
Санек чувствовал, как внутри у него все тает и оплывает, как свечка.
Лила поцеловала его в щеку, потом еще раз, пониже. Потом быстрым движением коснулась губ. Потом поцеловала в подбородок… И вдруг — совершенно не вовремя — заговорила.
— Уй-ю-ю-ю-юй! — пропищала она тоненьким девчоночьим голоском. — Уй-ю-юй, как мне это нравится! Санек, ты такой большой, ты такой чудесный!.. Я давно хотела тебя поцеловать! Знаешь, когда захотела?
Санек только разомкнул и снова сомкнул губы со шлепающим звуком.
— Летом!
Он почувствовал, как она гладит его волосы.
— Да, летом, а ты и не знал! Мы тусовались на даче с ребятами, играли в бутылочку. И, знаешь, заигрались, наверное. Они стали хаметь, лезть к нам по-серьезному. А сами — такие противные, все из себя гадкие, приставучие… Санек, ты даже не знаешь! Я едва не заплакала! И тогда вдруг подумала: вот был бы здесь Сашка Сазонов, как бы я хотела его обнять изо всех сил и поцеловать!.. Это случилось, как сейчас помню, вечером четвертого августа. Скажи, ты тогда ничего не почувствовал?
— Не-а, — Санек отрицательно покрутил головой, но Лила схватила его волосы в горсть и больно дернула. И снова на ухо:
— Не шевелись и не говори ничего.
Санек послушно замер, как деревянная кукла.
— Молодец. Так и стой. А я тебя сейчас поцелую. Пять раз. Это мне подарок будет ко дню рождения.
Руки Лилы соскользнули с его плеч, вниз по Саниным рукам. Ее ладошки накрыли его пальцы, намертво вросшие в край подоконника. Теперь она была еще ближе. Санек чувствовал все ее длинное горячее тело. Она поцеловала его в нос.
— Раз.
Поцеловала в щеку.
— Два.
Проскользив губами по лицу, поцеловала в другую щеку.
— Три.
Губы ее сползли вниз. Она поцеловала его в шею и выговорила, казалось, издалека, откуда-то снизу:
— Четыре.
И вдруг влажные мягкие губы ее легли наискосок на крепко сжатые, одеревеневшие губы Санька. Тесно приникли, раздвинулись. Высунулся остренький кончик языка, ткнулся меж его губами, словно обжигающий язычок пламени. Прежде чем Санек сообразил раздвинуть губы, она уже оторвалась от него.
— Пять. Отомри.
Только теперь он оторвал наконец руки от подоконника. Обхватил Лилу и сжал в объятиях так, что сам испугался — как бы у нее кости не захрустели. Но она вытерпела молча.
А у него больше уже не было сил терпеть. Его руки жадно заскользили по ее телу, по шелку костюма, потянулись к пуговицам. И Лила, казалось, была не против, она совсем не сопротивлялась, когда он стал торопливо и неловко расстегивать ее жакет…
Но тут под потолком вспыхнул ослепительный белый свет, и в кухне появилась Лилина бабушка.
— Ой, извините… — пролепетала она. — А я хотела чайку согреть.
Сашка пулей вылетел из кухни, на автопилоте добрался до ванной, которая, на его счастье, оказалась свободна, открутил до предела холодный кран и сунул голову под мощную струю.
* * *— Ну и дура же ты, Лила! — говорила Полина. — Вот уж дура так дура! Просто непонятно даже, как я с тобой дружу, с такой круглой дурой! Разве можно так с парнями? А если бы он тебя трахнул после этого?
— Ну нет, не стал бы… — возражала Лила. — Он не такой…
— Много ты понимаешь!..
Был, наверное, уже второй час ночи. Лила позвонила подружке и со всеми подробностями рассказала ей, как они с Сашкой целовались на кухне. Подружки часто созванивались перед сном и трепались порой часами, к большому неудовольствию родителей той и другой, которые были солидарны во мнении, что спать нужно ложиться вовремя. Строгий Полинин отец даже к компьютеру после одиннадцати вечера ее не подпускал. Но запреты и нотации все равно ни к чему не приводили. Ведь это так здорово — пожелать родным спокойной ночи, уйти в свою комнату, плотно закрыться и, улегшись в постель, вдоволь болтать по сотовому с подругой.
Вот и теперь они подробно обсудили всех гостей и гостий, особенно — гостий: кто в чем был одет, у кого какие туфли, много ли косметики наложила каждая из них, и к лицу ли ей такая помада и тени на веках. И где, интересно, ребята умудрились распить бутылку чего-то крепкого, и почему они все (кроме Сашки, конечно!) к концу вечера на ногах уже едва держались.
И, когда все косточки были перемыты, Полина снова вернулась к теме кухонных поцелуев и сказала со вздохом:
— Теперь он от тебя точно никогда в жизни не отлипнет…
— Угу.
— Что-что?
— Я говорю: и пусть не отлипает! Я же только этого и хочу.
— Ты сама не знаешь, чего ты хочешь.
— Почему не знаю? Все я знаю.
— И чего же?
— Ну… Хочу встречаться с ним, быть вместе. Гулять, целоваться…
— Трахаться…
Лиля фыркнула. Потом задумалась.
— Нет, к сексу я еще не готова, — заключила она наконец.
— А раз не готова, то и нечего парня провоцировать, — голосом строгой дуэньи сказала Полина. — Чем больше ты будешь ему позволять, тем быстрее он тебя бросит.
— Ну да, наверное, так… А чего делать-то? Знаешь, я вот даже не представляю, как в понедельник в школу приду, как в глаза ему посмотрю…
— А тут и представлять нечего. Веди себя так, будто ничего не случилось. И даже более того — будто ты к нему совершенно равнодушна.
— А… А это его не отпугнет?
— Да наоборот! Еще сильнее к тебе привяжет. Как моя сестра говорит, это лучшая политика. Называется «пойди сюда — пошел отсюда». Действует на убой. Поняла?
— Угу, — проговорила Лила после паузы.
— Что ты все угукаешь, как сова? — спросила подруга раздраженным голосом.
«Это не как сова, это как Сашка угукает», — хотела было сказать Лилка, но промолчала.
* * *В понедельник Санек летел в школу словно на крыльях. По дороге ему пришла в голову мысль пересечься с Лилой и Козой — он знал, что девчонки встречаются по утрам возле газетного киоска, чтобы идти в школу вместе. Он помчался туда и ждал пятнадцать минут, нетерпеливо поглядывая на часы, но не дождался, они как-то разминулись. Пришлось бежать до школы бегом, и то он опоздал на литературу минут на десять. Лила и Коза сидели на своих местах, а вот Темки не было — он звонил накануне вечером, хрипя и сопя, объяснял, что простудился в бассейне.
На первой же перемене Лилу плотным кольцом обступили девчонки и затрещали, как сороки. Родители подарили ей на день рождения айфон — и теперь подружки листали инструкцию и с умным видом нажимали кнопки. Откуда-то повылезли черные извивающиеся проводки, колодки и адаптеры, сверкающие мини-диски.
Все мальчишки класса поглядывали на их стайку издалека и только и ждали, чтобы их призвали на помощь. Но нет, девчонки, кажется, и сами вполне освоились с новейшими техническими достижениями, со всеми их примочками и прибамбасами.
До самого конца занятий Лила на Санька даже не взглянула. Если подруги рассредотачивались, то Коза надежно прикрывала ее, словно телохранитель — американского президента. Даже до грубости доходило:
— Ты чего смотришь. Пойди покури. Ах, уже покурил? Ну так пойди и покури еще.
И после уроков девочки ушли целой толпой — не иначе как домой к Лиле, налаживать звонки, записывать эмпэтришки в память и телефоны в записную книжку. Оставалось только надеяться, что и его, Санькин, номер тоже уляжется на какую-то неведомую электронную полочку в стильном матовом серебристом корпусе.