И, смеясь, она побежала к трамплину, и подпрыгнула, и воспарила, и изумительно точным движением вошла в воду. Я прыгнул следом. Мы плавали от края до края бассейна, поддразнивая друг друга, нащупывая пределы возможного и не находя их. Мы ныряли, и встречались глубоко внизу, и сцеплялись руками, и радостно устремлялись вверх. Потом мы лежали под теплыми кварцевыми лампами. Потом отправились в сауну. Потом оделись.
И пошли в ее номер.
Она не сняла амулет, даже когда мы занимались любовью. Обнимая Селену, я грудью чувствовал его холодное прикосновение.
Но как же бизнес? Как же наращивание капитала? Мой милый маленький секрет, джокер в колоде Уолл-стрита, сообщения издалека, с помощью которых я выдаивал миллионы из рынка? На четверг контакт с моими другими «я» не планировался, но если бы это и имело место, я не смог бы его осуществить. Селена полностью рассеивала мое пси-поле. Критическое расстояние составляло двадцать футов. Если мы удалялись друг от друга хотя бы чуть дальше, мне удавалось пробиться, в противном случае — нет. Как это происходило? Как? Как? Как? Случайная несовместимость пси-вибраций? Трагическая потеря моей силы из-за близости к ней? Нет! Нет. Нет…
В четверг мы метались по Лондону, словно разрушительный пожар, врываясь в галереи, бутики, музеи, пабы, кинотеатры, Никогда в жизни я не был так влюблен! Долгие часы я даже не вспоминал о своей проблеме. Разделение с собой, в первое мгновение вызвавшее ощущение шока, сейчас казалось тривиальным. Зачем нужны они, если у меня есть она!
Они были нужны мне, чтобы делать деньги. Страсть делать деньги — болезнь, которую любовь может смягчить, но не вылечить. И если в самое ближайшее время я не возобновлю контакт, может случиться беда.
Ближе к вечеру в четверг, когда мы, пошатываясь, с трепещущими ноздрями, вышли из наркокабачка на Хай-Холборн, я снова ощутил контакт. (Сейчас +n) сумел прорваться ко мне на тот краткий миг, пока Селена рванула через улицу наперерез мчащимся машинам, а я замешкался на этой стороне.
— Все дело в амулете, — быстро произнес он. — Я получил это сообщение от…
Селена ринулась обратно на мою сторону улицы.
— Что ты тут топчешься, глупыш? Пошли!
Два часа спустя, когда она лежала в моих объятиях, я провел рукой от ее атласного бедра до шелковистой груди и двумя пальцами зажал эту напасть из красного металла.
— Дорогая, ты не могла бы снять эту штуку? — с невинным видом спросил я. — Это неприятно — чувствовать между нами кусок холодного, скользкого металла, когда…
В ее темных глазах вспыхнуло что-то похожее на ужас.
— Не могу, Арам! Не могу!
— Ради меня, любимая?
— Пожалуйста. Считай это моим маленьким суеверием.
Ее губы нашли мои. Она искусно сменила направление разговора. Ее явный испуг, даже ужас — это заставляло задуматься.
Позже мы гуляли вдоль Темзы, глядя, как на крыльях туманного рассвета рождается новый день, пятница. Я понимал, что сегодня непременно должен сбежать от нее хотя бы на час, это диктовали законы времени. Ведь в среду между шестью и семью часами вечера по центральноевропейскому времени я принял передачу от себя, бывшего тогда (сейчас +n) и говорящего из пятницы. И вот пятница наступила, и я стал тем самым (сейчас +n), который должен пробиться к своему двойнику из среды, (сейчас –n). Я понятия не имел — да и не хотел узнать, — что произойдет, если мне не удастся организовать эту встречу во времени. Вселенная, надо полагать, ничего не заметит. А вот останусь ли я в здравом уме и смогу ли сохранить свое место в ней… это вопрос.
Всю эту незабываемую пятницу я ломал голову, как разлучиться с прелестной Селеной во время часа коктейлей, который она, естественно, захочет провести со мной. И в конце концов нашел простое решение.
— В семь минут седьмого, когда я буду в Небесном зале, — сказал я консьержу, — пришлите посыльного с сообщением, что срочно требуется мое присутствие в компьютерном зале, где установлена межконтинентальная связь. По чрезвычайно неотложному делу. Понятно?
— Мы можем установить панель коммутации и в Небесном зале, — ответил консьерж.
Я решительно покачал головой.
— Сделайте, как я сказал. Пожалуйста.
И я перекачал на счет консьержа пять фунтов чаевых. Он улыбнулся.
В семь минут седьмого в Небесный зал поспешно вошел робот-посыльный и направился прямиком к столику, за которым сидели мы с Селеной.
— Межконтинентальный вызов, мистер Кеворкян, — заявил робот. — Срочно. Лично. В компьютерном зале.
— Прошу прощения, дорогая, — сказал я Селене. — Мне очень жаль, но я должен идти. Срочное дело. Всего пять минут.
— Дорогой, нет! — Она нежно сжала мою руку. — Вызов подождет. У нас же сейчас юбилей. Сорок восемь часов с тех пор, как мы встретились.
Я мягко высвободил руку и продемонстрировал ей усыпанные драгоценностями часы.
— Еще нет! Еще нет! Мы встретились в среду в половине седьмого. К этому времени я вернусь, и мы отпразднуем. — Я поцеловал ее в изящный носик. — Смотри, не улыбайся незнакомцам в мое отсутствие.
И я выбежал вслед за роботом.
Но пошел вовсе не в компьютерный зал, а в вестибюль, где купил «Гералд трибьюн» и заперся в кабинке мужского туалета. По расписанию предстоял контакт с (сейчас –n) из среды, который не подозревал, какое чудесное приключение ждет его вечером. Я прочел цены на бумаги, двадцать позиций, от «Аризонской агрохимической» до «Западной офшорной». Переключился и взглянул на часы. Теперь (сейчас –n) закрывает семь длинных позиций и осуществляет срочную продажу «Британской телевещательной». Я нынешний попытался установить контакт с (сейчас +n) из вечера воскресенья. Никакой реакции. Вообще ничего.
Теперь я потерял контакт и с (сейчас –n). Что и следовало ожидать, поскольку именно в этот момент в среду я впервые оказался рядом с Селеной, обладающей способностью гасить пси-поле. Я терпеливо ждал. Вскоре (Селена –n) должна отправиться в туалет, и тогда контакт восстановится.
(Сейчас –n) говорит:
— Спокойно. Что тебе известно такого, о чем следует знать мне?
— Мы влюбились, — отвечаю я.
Остальная часть разговора повторяется один к одному. Чему быть, того не миновать. Я рассказываю о предполагаемом воздействии амулета Селены. Следует ли мне поторопиться, опасаясь, что контакт разорвется? Совершенно ни к чему. Беседа протекает, как и в прошлый раз, до того момента, когда я говорю:
— Мне кажется, я знаю, как она это делает. Существует…
Опускается стена молчания. (Селена –n) вернулась к столику (сейчас –n). Следовательно, я (сейчас) могу вернуться к столику Селены (сейчас). Я спешу в Небесный зал. Селена с хмурым видом сидит одна, потягивает вино. При моем приближении ее лицо озаряется.
— Видишь? — восклицаю я. — Успел вовремя. Наш счастливый юбилей, дорогая. Счастливый, бесконечно счастливый!
Проснувшись утром в субботу, мы решили поселиться в одном номере. Пока Селена принимала душ, я спустился в фойе, чтобы организовать еще одну передачу. Конечно, я мог организовать что угодно по телефону, не вылезая из постели, но предпочел сделать это лично, в отсутствие Селены. Сами понимаете почему.
В фойе я связался с (сейчас +n) из понедельника, 12 октября.
— Дело определенно в амулете, — сказал он, — Не знаю, как именно он работает, но, совершенно очевидно, это какое-то механическое устройство для подавления пси-поля. Бог знает, зачем она носит его, но если мне удастся сделать так, что она его лишится, с нами все будет в порядке. Определенно дело в амулете. Передай это дальше.
Эти слова напомнили мне о кратковременном контакте, который произошел в четверг, когда мы с Селеной вышли из наркокабачка. Я понял, что должен передать еще одно сообщение тому, кто теперь стал (сейчас –n).
Позже субботним днем я связался с (сейчас –n) всего на одно мгновение. И снова, чтобы осуществить предначертанное судьбой, пришлось прибегнуть к хитрости. Мы с Селеной стояли в коридоре, дожидаясь лифта. Были там и другие люди. Наконец дверь лифта открылась, Селена вошла, а следом за ней и прочие. Демонстрируя преувеличенно рыцарское поведение, я пропустил вперед остальных и «случайно» не успел войти до того, как дверь закрылась. Лифт с Селеной поехал вниз, я остался в коридоре один. Время было рассчитано точно; спустя мгновение возникло ощущение внутренней теплоты, свидетельствующее о соприкосновении наших разумов — моего и (сейчас –n).
— Все дело в амулете, — сказал я. — Я получил это сообщение от…
И снова возникло ощущение полного одиночества.
Начиная с понедельника 12 октября на протяжении недели я вообще не получал никакой опережающей информации о изменениях на рынке ценных бумаг. Ни разу за последние пять лет я не был до такой степени отрезан от информации. Мимолетные контакты с (сейчас –n) и (сейчас +n) практически ничего не давали. Мы успевали сказать предложение-другое, обменивались несколькими торопливыми словами — и все. Конечно, каждый день случались моменты, когда я не находился в непосредственной близости от прекрасной Селены и, следовательно, мог принять сообщение. Хотя и я, и она были поглощены нашей взаимной страстью, мне удавалось время от времени оказаться за пределами двадцатифутового радиуса действия ее амулета. Беда в том, что моя возможность отправлять сообщения не всегда совпадала с возможностями (сейчас –n) и (сейчас +n) принять их. Мы оставались в связке с шагом в 48 часов, и, чтобы изменить этот шаг, требовались огромная дисциплинированность и весьма тщательная координация. Вот их-то обеспечить на данном отрезке времени мы и не могли. Ведь д ля любого контакта между нами требовалось, чтобы все мы в один и тот же момент находились на значительном удалении от Селены.
Я испытывал острое сожаление по этому поводу. И тем не менее общество Селены меня утешало. Дни и ночи приносили нам лишь радость и удовольствие, а когда уже совсем одолевала усталость, мы на пару часов проваливались в глубокий сон, приходили в себя, и все начиналось сначала. Я достиг пределов экстаза и верил, что она тоже.
Лишенный своего уникального преимущества, я на протяжении этой недели все же играл на рынке. Отчасти потому, что необходимость делать это превратилась в навязчивую идею. А отчасти по настоянию Селены.
— Тебе не стоит из-за меня забрасывать свою работу, — мурлыкала она. — Не хочу мешать тебе делать деньги.
Деньги. Я обнаружил, что они зачаровывали ее почти также сильно, как меня. Еще одно доказательство нашей общности. Она и сама много знала о рынке и в качестве восторженной зрительницы каждый день наблюдала за тем, как я перетасовываю свой портфель акций.
В понедельник рынок был закрыт: День Колумба. Во вторник, действуя на ощупь, во мраке — тошнотворное ощущение, — я продал «Аризонскую агрохимическую», «Объединенную Луну», «Восточную энергетическую компанию», «Западную офшорную» и сделал капиталовложения в «Меккано лизинг» и «Голографическое сканирование». К моей досаде, «Трибьюн» за среду принесла новости о том, что «Объединенная Луна» получила коммерческую концессию Коперника и в последний час торгов во вторник подскочила на 9¾ пункта. «Меккано лизинг», правда, дала отпор попытке захвата со стороны «Робомейшн» и поднялась на 4½ пункта с тех пор, как я купил ее. Я поспешно связался со своим брокером и продал «Меккано», чье падение продолжилось и утром. Мои убытки составили 125 000 долларов плюс еще 250 000 долларов, которых я лишился, поторопившись продать «Объединенную Луну». После закрытия рынка в среду директора «Меккано лизинг» неожиданно объявили о процессе раздела корпорации пять за два и О специальных дивидендах один к десяти применительно к наиболее обесценившимся ценным бумагам. В результате «Меккано» восстановила все потерянное за вторник-среду и даже прибавила 5 пунктов.
Эти детали я от Селены утаил. Она видела лишь внешнюю, чарующую сторону моих действий: телефонные звонки, быстрые подсчеты, перемещения сотен тысяч долларов. Я скрывал от нее свои неудачи, опасаясь, что это может подпортить мой имидж.
В четверг, чувствуя себя как побитая собака и рассчитывая, что безопаснее оперировать дешевыми бумагами, я купил акции «Юго-Западной энергетической», 10 000 по 38, всего за несколько часов до взрыва принадлежащей ЮЗЭ магнитогидродинамической генераторной станции в Лас-Крусес. Этот взрыв уничтожил половину округа и откусил от моих инвестиций 90 000 долларов, когда акции ЮЗЭ в конце концов поступили в продажу в пятницу, с небольшой задержкой начала торгов. Я продал их Позже пришло сообщение, что страховка станции покрывает все. ЮЗЭ набрала потерянное, а вот «Голографическое сканирование» упала на 11½, что стоило мне 140 000 долларов. Я не знал, что дочерняя компания «Голографического сканирования» была главным страховщиком ЮЗЭ на случай катастрофы.
Короче говоря, за эту неделю я потерял более 500 000 долларов. Мои брокеры были в шоке. Я имел у них репутацию непогрешимого. Большинство из них разбогатело, просто на свой страх и риск копируя мои финансовые операции.
— Дорогой, что случилось? — спрашивали они меня.
На следующей неделе мои убытки достигли 1 250 000 долларов. И по-прежнему никаких новостей от (сейчас +n)! Брокеры намекали, что мне нужен отпуск. К этому времени даже Селена знала, что я проигрываю по-крупному. Любопытно, но мои неудачи, казалось, лишь воспламенили ее страсть. Может, потому, что из-за серьезных потерь я приобрел трагический, «байроновский» вид.
Мы проводили вместе неистовые дни и еще более неистовые ночи. Я жил в пульсирующем тумане сладострастия. Куда бы мы ни шли, везде к нам было приковано всеобщее внимание. От нас исходило сияние, испускаемое только истинными влюбленными. Мы излучали полный спектр удовлетворенности и счастья.
При этом я продолжал терять миллионы.
Чем больше я терял, тем безрассуднее действовал на бирже — и, соответственно, лишь усугублял свое положение.
Если так будет продолжаться и дальше, мне угрожала реальная опасность разориться.
Я должен был оторвать себя от Селены.
Понедельник, 26 октября. Селена приняла снотворное и уснула крепким сном; ближайшие два часа смоют ее усталость, накопившуюся за три разгульных дня и ночи без отдыха. Я же лишь сделал вид, что принимаю снотворное. Как только она уснула, я встал. Оделся. Упаковал вещи. Нацарапал ей записку. «Деловая поездка. Скоро вернусь. Люблю, люблю, люблю, люблю». И успел на дневную ракету до Стамбула.
Минареты, мечети, византийские храмы. Накачавшись снотворным, следующие полтора дня я провел в постели и самым банальным образом дрых. Когда я окончательно проснулся, прошло ровно сорок восемь часов с тех пор, как я расстался с Селеной. Одиночество! Горькое одиночество! Однако почти сразу же я ощутил в сознании присутствие (сейчас +n).
— Запиши, что я скажу, — бесцеремонно бросает он. — Купи пять тысяч ФСП, восемьсот ККГ, сто пятьдесят ОЛ, двести Т, тысячу ТКН, сто БВИ. Продай двести БА, пятьсот УСМ, двести ЛОК. Понял? Прочти, что записал.
Я читаю и тут же бросаюсь к телефону. Меня ничуть не волнует, какие конкретно компании стоят за перечисленными сокращениями. Раз (сейчас +n) говорит, что это надо сделать, я делаю.
Спустя полтора часа из коммутатора раздается:
— К вам мисс Хыоз, сэр.
Она выследила меня! Полная катастрофа!
— Скажите, что меня нет, — отвечаю я, бегу на крышу й улетаю на вертолете.
Потом коммерческим рейсом отправляюсь в Тель-Авив. Снимаю номер в «Хилтоне», оставляю категорические инструкции «Не беспокоить!». Ем в номере, туда же мне каждый день приносят «Гералд трибьюн» и ни по какому другому поводу не беспокоят.
Изучаю ситуацию на рынке. В пятницу мне удается дотянуться до (сейчас –n).
— Запиши, что я скажу, — бесцеремонно бросаю я. — Купи пять тысяч ФСП, восемьсот ККГ, сто пятьдесят ОЛ, двести Т…
Потом я звоню брокерам. Закрываю длинные позиции среды, выкупаю краткосрочные ценные бумаги. Прибыль выше миллиона. Потери компенсированы. Но мне ужасно недостает Селены.
Уик-энд провожу в номере отеля, в мучительном одиночестве.
Понедельник. Возникает (сейчас +n) из среды с новыми инструкциями. Я все выполняю. Во время ленча под крышкой ячменного супа плавает записка от Селены.
«Дорогой, почему ты бегаешь от меня? Я люблю тебя все сильнее. С.»
Прикинувшись коридорным, покидаю отель и еду в Каир. Напряженный, взвинченный, присоединяюсь к группе туристов, осматривающих пирамиды, хотя во многом выпадаю из общего ряда. Экскурсия организована евреями, обслуживание нормальное. Запираюсь в отеле. «Гералд трибьюн» мне доставляют. В среду посылаю инструкции себе из понедельника, (сейчас –n). И жду инструкций из пятницы, от (сейчас +n). Вместо этого передача оборачивается ничем — шум, помехи. Что происходит? Куда теперь бежать? В Бразилию, Макмурдо-саунд[1], Анкоридж, Иркутск, Маоград? Она везде найдет меня. У нее свои источники. Для того, у кого есть воля, не существует тайн. Как она находит меня?
Она находит меня.
Записка: «Жду тебя на „Абу-Симбел“. Будь там в пятницу днем, или на закате я брошусь с крыши. Люблю. В отчаянии. С.»
Я проиграл. Она меня разорит, но без нее я не могу.
В пятницу я отправляюсь к «Абу-Симбел».
Она стояла наверху, такая соблазнительная в развевающемся на ветру белом хлопчатобумажном платье.
— Я знала, что ты придешь, — сказала она.
— Что еще мне оставалось?
Мы поцеловались. Ее гибкое тело воспламенило меня. Солнце медленно опускалось.
— Почему ты бегаешь от меня? — спросила она. — Что я делаю не так? Почему ты разлюбил меня?
— Я не разлюбил тебя.
— Тогда… почему?
— Ладно, я открою тебе тайну, о которой неизвестно ни одному человеку.
Слова хлынули потоком. Я рассказал ей все. О том, как обнаружил свой дар, о раннем периоде хаотических передач из других времен, о сложности жизни на час впереди времени, на час позади времени и одновременно в настоящем. На то, чтобы развить мой дар, ушли месяцы тренировок. Упорная борьба за расширение области экстрасенсорного восприятия до пяти часов, десяти, двадцати четырех, сорока восьми. Радость от беспроигрышной игры на рынке. Сложная система биржевых спекуляций; ограничения, которые приходится накладывать на себя, чтобы не обанкротить весь мир; удовольствие владеть огромным состоянием. И одиночество. И незабываемый вечер, когда я встретил ее.
— Когда я с тобой, ничего не получается, — закончил я. — Я не могу связываться со своими другими «я». За последние две недели я потерял миллионы, играя на рынке обычным способом. Ты разоряешь меня.