В Сибири Никки заметила лесную реку — очень извилистую: Робби пояснил, что речкой поток размывает рыхлые берега, что приводит к нестабильности русла. Никки убрала лидарные отражения от деревьев и оставила лишь точки земной поверхности. Словно другая планета возникла перед её глазами!
На обнаженной земле стали видны русла ручьев, углубления тропинок и придорожных канав. Старые рудники, развалины зданий, пещеры и какие-то геометрически правильные траншейные узоры — массу тайн скрывал густой лес. А вокруг нынешней реки обнаружились десятки петель сглаженных сухих русел. Они клубились на многие километры вокруг реки. Кто жил на древних берегах? Кто пил воду давно пересохших рек?
«Это узоры истории реки, как годовые кольца на срезе дерева!» — подумала Никки. Но Робби не смог датировать бывшие берега — двести, пятьсот лет назад?
— Не хватает информации, — признался он. — Нужно знать прочность пород, скорость и глубину реки. Да и повозиться с моделированием разрушения берегов придётся. А у меня и так хлопот полон рот! — блеснул пословицей Робби. Заразился у своего приятеля Вольдемара, любителя афоризмов.
Никки с удовольствием добавила переплетения речных русел в домашнюю работу, аккуратно обойдя вопрос их возраста.
В башне Леопардов давно посапывала ночь. Но реферат рос быстро. На экране мелькали лесистые горы и долины, в следующее мгновение теряющие зелёный покров и показывающие свои тайны. Жерла вулканов, метеоритные кратеры, застывшие лавовые реки — Никки с трудом отрывалась от заманчивых геологических зрелищ, стараясь оставаться в заданных берегах.
Вот взгляд девушки зацепился за край карибского острова Пуэрто-Рико. Обычно вдоль его берега тянулась одинокая песчаная дюна, отмечая край прибойных волн. Но на южном полуострове, под содранными зарослями обнаружилось более десятка древних дюн, параллельных берегу: сильно сглаженные гребни отстояли друг от друга на сотню метров. Друзья долго ломали извилины мозга и электронные цепи над многорядным рельефом, пока Никки не осенило.
— Это ураганные дюны! Я видела профили берегов после урагана: он разрушает обычную дюну и создаёт новую, вдали от берега, где её не достаёт рядовой прибой. Этот ряд дюн связан с сильными ураганами!
— Почему же их так много? — скептически откомментировал Робби. — Каждый новый ураган должен разрушать прошлую штормовую дюну.
— Правильно, но из-за течений и роста коралловых рифов площадь этого пляжа увеличивается, и береговая линия отодвигается в океан. Поэтому новый ураган не размывает старую дюну, а лепит рядом свою. Этот набор дюн может быть геологической летописью крупнейших ураганов Карибского моря! За последние века или за тысячи лет?
Увы — Робби снова не смог датировать отдельные песчаные гребни.
Но это не помешало прибрежным дюнам занять достойное место в заключительной части реферата.
— Не уверен, что здесь замешаны ураганы, — пробурчал Робби. — Это лишь гипотеза. А может, за многорядную дюну отвечают колебания уровня океана или периоды ускоренного роста кораллов?
— Не будь занудой, — ответила девушка. — Конечно, гипотеза. Школьная работа — не диссертация, не будем много на себя брать.
Никки надиктовала последнюю строчку, утомлённо откинулась в кресле:
— Я и не знала, что подавляющее большинство людей на Земле живут на берегах — океанов, озёр или рек.
— Ты поднаторела в географии!
— А ты знаешь, что все люди на Земле — родственники?
— Конечно, знаю — это следует из кроличьих чисел Фибоначчи и теории вероятности. Тебе интересен факт, что ты десятиюродная внучка одного из французских президентов? Или что японский рыбак из Кобе твой кузен в пятнадцатом колене?
— Да! Когда на лекции по демографии я услышала про это всемирное родство, то у меня закружилась голова. Оказывается, у меня такая огромная семья…
— Они не считают тебя родственником и равнодушны к факту твоего существования.
— Ну… у всех в семье свои недостатки. И, думаю, ты преувеличиваешь взаимное равнодушие людей. Если японский рыбак увидит, что я голодна и у меня нет денег, разве он не поделится со мной выловленной рыбой?
— Ну… может, и поделится.
— Вот я и говорю: мы — родственники. Я тоже, когда представится случай, позабочусь и о японском рыбаке, и о французском президенте.
— Нужна ты им очень!
— Нужна, даже если они не подозревают об этом.
Никки встала из-за рабочего стола, потягиваясь и смотря на карту мира. Возможно, под влиянием усвоенной лавины географических данных, девушка вдруг ужаснулась:
«Как они там выживают, бедняги? Они строят своё жильё и жизнь на крышке кипящего котла! Континенты расползаются, как скользкие льдины; землетрясения ломают земную кору; вулканы заливают города огненной лавой и засыпают горячим пеплом… А торнадо и наводнения? А сезонные кошмары — так называемые зима и лето? То жара с засухой навалится, то снегом и льдом засыплет. Жить на Земле могут только герои. Из дома страшно выходить без скафандра высокой защиты — на тебя могут броситься крокодил или автомобиль, грипп или град. Космический астероид — это тихая заводь по сравнению с Землёй».
— Ложись спать, — приказал Робби. — А то завтра будешь бродить как привидение.
— Я хочу попасть на Землю побыстрее… — невпопад своим мыслям сонно пробормотала Никки, проваливаясь в такой заслуженный, но такой короткий сон.
Утомлённой девушке приснился старый кошмар: родители уходят куда-то навсегда, даже не замечая её. Она хорошо знала, чем кончится сон — глухой дверью одиночества, но всё-таки, безъязыкая и бессильная, отчаянно тянула руки вслед родителям — и вдруг увидела, как мама обернулась. Сердце девочки забилось быстрей птичьего — и она мигом сбросила ярмо слабости. Родители взяли её за руки, и они пошли вместе.
Она была так счастлива, что смотрела только на маму и папу и не обращала внимания — куда они идут.
А шли они долго. Говорили и смеялись. Наступил вечер — тёмный и даже моросящий, но девочка была готова идти под дождём всю жизнь.
Не одна! Не одна!
Дорога кончилась у стены из тёмно-красного кирпича. Каблуки маминых туфель, звонко простучав по мокрому асфальту, остановились возле открытой двери.
За ней клубился лишь слабо светящийся туман. Никто не сказал ни слова — лишь отец торопливо сжал плечо Никки и подтолкнул её вперёд.
Она переступила порог и обернулась. Родители стояли с той стороны двери и улыбались сквозь слёзы и тревогу. В прошлом осталась и пустынная ночная улица с неяркими жёлтыми фонарями.
Девушка поняла, что родители не могут перейти порог, но желают ей столько счастья, сколько может вместить душа человека.
И ещё она поняла, что вернуться назад невозможно и не нужно, ведь её дорога — впереди. Она чувствовала, что сейчас поймёт что-то важное, от чего вся её жизнь приобретёт смысл и значение.
Вокруг светился жемчужный туман, завивающийся в столбы и воронки. Он странно и хорошо пах.
«Куда дальше?» — подумала Никки, глядя на клубящуюся под ногами дымку.
Что скрывает туман? Паркет, капкан, пропасть?
Пока не пойдёшь вперёд, не узнаешь.
Девушка смело сделала первый шаг — и почувствовала прочную и одновременно мягкую поверхность. Что-то вроде лужайки, поросшей короткой травой.
Никки откуда-то поняла, что секунду назад под ногами ничего не было. Это её шаг создал опору.
Она уверенно двинулась в жемчужную дымку, и, обгоняя её шаги, вперёд устремилась надёжная земная твердь.
Девушка взмахнула рукой — и в тумане возник прямой как стрела тоннель, нацеленный вверх. Секунда — и в туманном окне засияло голубое небо. «Да будет свет!» — подумала Никки и раздвинула небо пошире.
Очередной взмах вывел на небо горячее солнце. Девушка прищурилась, засмеялась и обернулась на родителей. Они были уже далеко, в маленьком прямоугольнике дверей, плавающем в тумане. Отец махал ей одной рукой, а другой держал маму за плечи. Мама плакала и улыбалась. За их спинами мягко мерцали светляки уличных фонарей.
Никки поняла, что всё делает правильно.
Горячее солнце разгоняло туман и открывало просторное поле, заросшее сочной лохматой травой. Движение ребром ладони — и на лугу возник ручей, искрящийся на солнце. Он прыгал и оскальзывался на мокрых валунах.
Туман рассеивался и отступал. «Эй, приятель, послужи ещё!» — решила девушка, поймала уползающие куски тумана и слепила из них деревья и лес.
Сорвала веточку клёна, смяла её в кулаке, а потом расправила в жёлтую птичку. Выпорхнувшая из ладони птица засвистела что-то радостное и знакомое.
И под утреннюю песню канарейки Никки проснулась. Переполненная чувством своего могущества. «Смысл жизни человека — стать богом», — подумала она.
Поправилась: «Создателем!» — и быстро вскочила с кровати. Лежать было совершенно невозможно от распиравшего сердце восторга.
Поправилась: «Создателем!» — и быстро вскочила с кровати. Лежать было совершенно невозможно от распиравшего сердце восторга.
Родители взяли её с собой! Они были с Никки до конца, и они любят её.
Ей больше никогда не приснится кошмар брошенного ребёнка.
На доске объявлений появилось красное и суровое:
3—11 января для второкурсников состоится плановая учебная экскурсия на Марс. Явка всех обязательна!
Школьники, не желающие лететь на Марс, должны принести объяснительные записки от родителей. Уклонившиеся от посещения Марса получат дополнительный тест по планетологии и горько пожалеют, что пренебрегли экскурсией!
Отправление 3 января, в 7 часов утра.
Время в полёте: 75 часов — туда и 72 — обратно.
Пребывание на Марсе включает однодневные экскурсии в Марсополис, на ферму Большого Каньона и в пещеры Северного ледника.
Ответственный преподаватель, тренер-профессор Бенто Нджава.
Никки показала Джерри на объявление:
— Летим?
— Конечно. Это интересно. Да и объяснительные записки для нас писать некому…
Никки только вздохнула. Такая же мысль рождалась у неё всегда, когда в Колледже появлялись сообщения о родительских собраниях или ещё о чём-нибудь, где требовалось участие матерей и отцов.
Невероятные счастливчики — те, у кого есть и мать, и отец.
Никки могла заработать миллиарды, Джерри мог сотворить умнейшего робота.
Они вдвоём могли свернуть горы, — но ни он, ни она не могли вернуть родителей.
Родители — это необратимое счастье.
Профессор Тур приняла Никкину работу по береговым рельефам, похвалив студентку следующим образом:
— Не ожидала такой прыти от такой невежды! Потом помолчала и спросила:
— А вы не хотите серьёзно заняться географическими исследованиями?
— Хочу, — с готовностью сказала Никки. — Но, к сожалению, не могу. Спать хочется всё больше и больше.
Профессор географии не удивилась.
— А вы не возражаете, если я поручу другим студентам изучить происхождение многорядной дюны? Очень любопытная структура.
— Не возражаю, если потом расскажете её историю.
— Если сумеем расшифровать эту тайнопись, то непременно!
В глазах профессора Тур зажегся огонёк энтузиазма, и она посмотрела на зал, полный притихших школьников.
— Ну, кто из вас хочет провести зимние каникулы на Пуэрто-Рико?
Каникулы приближались верхом на черепахе со связанными ногами.
Студенты изнемогли, ожидая конца семестра. Наконец, черепаха доползла, виновато улыбаясь беззубым ртом. Уф-ф!
Рождественский Бал! Рождественский Бал!
Вся школьная мучёба была мгновенно забыта, и время помчалось ошалевшим зайцем. Бал завтра, а костюм ещё нужно ушить, а туфли ещё не прибыли, а платье оказалось тесным в талии и везде, а пояс — не в тон, а фасон каблуков — от мамонта, а на носу не только бал, но и прыщик! А-а-а!
Вечером в холле десятого этажа башни Леопардов собрались Джерри, Дмитрий и Бим. Джентльмены ожидали своих дам, поправляя в сотый раз бабочки и галстуки, то и дело, а то и без дела, поглядывая на часы и на дверь с изображением девочки с зонтиком.
Наконец дверь открылась, и выпорхнули сразу трое: Никки, Изабелла и Лора.
Возгласы возмущения застыли на губах, и юноши молча зашли за девушками в лифт.
Дмитрий перевёл дух и сказал жалобно:
— Как вам удаётся превратиться из обычных девушек в стайку богинь?
— Глупыш! — величественно сказала крупная Лора в апельсиновом платье и с пышной смоляной причёской. — Мы — всегда богини! Исключительно из жалости к вам, мы в рабочие дни превращаемся в обычных девушек. Чтобы вы могли сфокусироваться на учёбе.
Бим принюхивался сразу к трём духам, и глаза его разбегались за ноздрями.
Никки надела голубое платье с серебряными полосками, струящимися в таком прихотливом узоре, что взгляд гипнотически следовал их изгибам.
Джерри смотрел на Никки и бестактно не обращал внимания на других девушек, хотя Изабелла в чёрном платье с обильным золотым шитьём была весьма эффектной. Её белокурые волосы были собраны модельером Луизой в конструкцию с такой причудливой топологией локонов, что, при смене ракурса, прическа Изабеллы выглядела минимум как пять совершенно новых причёсок.
Изабелла выглядела отлично, но не для Джерри — он ничего с собой сделать не мог, одержимый бедняга. И не хотел.
Он видел только свою драгоценную Никки, которая светилась в его глазах.
Он ощущал в воздухе только запах её любимых жёлтых роз.
Никки, улыбаясь и не отрываясь, тоже ласково смотрела на юношу.
Изумительная поездка в волшебном лифте — наедине в шумной компании друзей. Видеть только друг друга, выстраивать серебряные ажурные мосты, посылать своё горячее дыхание и обжигаться ответом, опутывать и запутываться в прозрачных крепких паутинках.
Лифт остановился и с облегчением выпустил из себя шестерых молодых людей, окружённых облаком ароматов и ещё каких-то сияний и искр.
Юноши провели своих дам в зал приёмов. На пороге все дружно охнули и остановились.
Нынешний Рождественский Бал превзошёл все предыдущие.
Зал был разбит на четыре зоны. В одном углу раскинулся рождественский парижский Монмартр — в сияющих деревьях, увитых гирляндами лампочек, и в уютных кафе, где и в самом деле можно было закусить. В другом углу высилась легендарная Русская Ёлка — вся в расписных национальных игрушках. Засмотревшийся на чудесное дерево имел шанс попасть ногой в полынью в антарктическом углу зала, где ледяные гроты и скалы образовывали полупрозрачный сверкающий дворец, по коридорам которого бродили пингвины и носились на коньках студенты. Ещё один угол зала выглядел нью-йоркским Таймс-сквером со знаменитым стеклянным шаром, разбивающимся с двенадцатым ударом новогодних часов. В лунном Таймс-сквере и вокруг Русской Ёлки студенты уже вовсю танцевали, а в пещерах ледяного дворца с визгом развернулись подозрительные игры — то ли прятки, то ли догонялки.
Зал изнуряюще благоухал модным запахом «Цветок винограда» и блистал цветными платьями девушек и элегантными костюмами юношей — полной коллекцией фраков и смокингов. Немало высадилось, прискакало и присеменило карнавальных пиратов, ковбоев и придворных щеголей разных эпох.
В этом году среди девушек вошли в моду волосы цвета чёрного жемчуга — всех оттенков чёрности, зелёности и жемчужности. А самой писк-причёской считались зеркальные волосы а'lа «ртутный цветок». Слишком блестящие причёски ослепляли окружающих, и некоторые юноши позволяли себе ехидные шуточки.
Но быстро жалели об этом.
Студенты ели, танцевали и развлекались. В парижском кафе «Таверна» Олени поздравляли именинницу в бледно-лиловом платье. Девушка с раскрасневшимся лицом дула на торт со свечами. В соседнем кафе компания Леопардов дискутировала о полётах и машущих крыльях. Кто-то кричал, что сил человека не хватит на долгий машущий полёт даже на Луне; другие возражали, что никто не против восходящих терминов, позволяющих парить, но взмахи крыльев дадут пилоту маневренность и свободу. Группка спорящих Драконов стояла возле красивого светящегося фонтана, но не обращала на него внимания, углубившись в сложный политический спор. Раскрасневшиеся Драконы давно вышли за рамки дипломатического протокола; из фонтанного булькания выныривали отдельные колкие реплики:
— Слава богам, я — не шотландец!
— Я, шотландец, тоже этому рад…
— Ты беспробудно туп!
— Вижу, что себя прощать легко и даже приятно…
— Взрослые — они взрослые и есть. Что с них взять, кроме генетического материала…
— Инфляция, амплификация… иллюзия понимания — это главный враг понимания…
— Я бы купил твой мозг для исследования. Он меня заинтересовал!
Все преподаватели тоже пришли на Рождественский Бал.
Профессор Дермюррей, одетый в унылый коричневый костюм, брюзгливо осмотрел сложную причёску и замысловатый наряд из жемчужной парчи профессора Майсофт и высказался:
— Теперь я понимаю, почему вы вовремя не предоставили полугодовой отчёт!
Эксмин, стоявший неподалёку, быстро обернулся и сказал:
— Как удачно, что ношение шпаг вышло из моды — мужчины теперь могут безбоязненно хамить дамам.
Майсофт поглядела на профессора Эксмина с таким чувством благодарности, что воздух между ними засветился.
— Не учите меня этике! — вспыхнул Дермюррей.
Профессор Эксмин презрительно скривил губы:
— Мне это не под силу — насколько я наслышан об известной бразильской истории. Речь идёт всего лишь об этикете. Это должно быть не очень сложно даже для вас.
Дермюррей побагровел, резко развернулся и ушёл.