Пикеты партии «мутантов» выглядели не так внушительно, зато они раздавали больше красивых листовок и брошюр, а их рекламные ролики крутились по всем тиви-каналам. За принятие закона выступали не только аристократы, но и средний класс, а также большинство интеллектуалов. Пресса и аналитики уверенно прогнозировали победу закону; политика ведь делается не на уличных демонстрациях — это лишь паровой свисток на крышке, а сам котёл, в котором варится горячая политическая каша, скрыт от посторонних взглядов — как и кочегары у котла.
Наступил день голосования за новый закон.
Никки и Джерри следили за происходящим из кинозала башни Леопардов. Там был самый большой экран, и возле него собрались студенты — сторонники «натуралов».
Вместе было легче терпеть жгучее и тягучее время.
Сторонники «мутантов» заполнили башню Драконов, и там тоже царило наэлектризованное ожидание.
По всему миру сторонники и противники закона собирались на площадях и в скверах — возле огромных экранов.
Уличные музыканты играли бесплатно, пели отчаянно-весёлые песни.
Драк и стычек больше не было — всем было ясно, что уже ничто не может повлиять на представителей государств, сидящих в огромном зале ООН и готовящихся нажать кнопки в согласии с волей своих правительств и народов.
Мир притих в ожидании. В тех странах, где уже наступила ночь, никто не спал, на площадях жгли факелы и костры. Самым шумным подлеском в любой толпе были дети — они веселились, запуская воздушных змеев и не понимая происходящего.
Хотя именно их судьба решалась сегодня.
Наконец седобородый индус в длинных белых одеждах объявил с трибуны ООН начало голосования, на которое отводилось пять минут. Результаты должны были отражаться на двух экранах — зелёные цифры слева отмечали число стран, проголосовавших за закон; красные цифры справа были против.
Миллиарды людей по всему миру замерли у экранов.
Наступили пять самых важных минут в истории Земли.
Как только первые цифры появились на табло, людское затишье мгновенно кончилось.
Земная атмосфера никогда не слышала такого вопля.
Одновременно закричали города и поселки, людные площади и скверы, фермы в прериях и ранчо в саваннах.
Летучие мыши попадали в траву, оглушённые звуковой волной.
Зелёные цифры сначала отстали от красных, но потом догнали их.
Красный тяжеловес и зелёный скакун мчались рядом, храпя и сверкая друг на друга бешеными глазами-нулями.
Мир кричал, голосил, улюлюкал, плакал от счастливого волнения, выл, схватившись за сердце, радостно визжал от ненависти, строчил автоматами воздух, взрывал тысячу тонн петард и фейерверков, царапал от горя перекошенное лицо.
Зелёное число быстрее листало цифры и добавляло разряды в наэлектризованную атмосферу. Но и красное делало стремительные рывки.
И вот голосование закончилось.
Мир перестал кричать и застонал.
«Мутанты» победили. Седобородый индус объявил об этом и заплакал.
Закон о генной свободе был принят. Человечество долго шло одной дорогой. Теперь оно будет расколото на две неравные и смертельно враждебные половинки.
В момент голосования люди в башне Леопардов встали от невыносимого напряжения. Победа «мутантов» была встречена яростными криками.
Никки воскликнула:
— Джерри, мы не должны допустить такую несправедливость! Нужно что-то сделать!
Юноша вздохнул. Ну что тут можно сделать, если земляне общим голосованием решили ступить на путь активного изменения своей природы?
— Никки, почему ты берёшь на себя заботу о всём человечестве? О нём есть кому побеспокоиться — пусть ООН о нём думает, оно уполномочено на такую работу.
— Джерри, ты вырос среди людей. В тебе с детства живёт подспудная уверенность, что кто-то, умный и всесильный, придёт и вовремя обо всём побеспокоится. Но я выросла одна, и у меня нет иллюзий по этому поводу. У человечества НЕТ могущественных тайных защитников. У него есть ты и я, Дзинтара и Хао, и ещё другие — умные и не очень, но старающиеся помочь. И это всё. Если мы не спасём мир — его никто не спасёт.
Глава 14 Элиза
Группа стран, противников закона о геносвободе, подала апелляцию в Совет Безопасности ООН, требуя наложить вето на принятый закон, угрожающий самому существованию человечества. Согласно мировой конституции, вступление закона в силу приостанавливалось на время рассмотрения апелляции.
Мир получил тревожную передышку.
А жизнь в Колледже шла своим чередом.
Наступила весна — и очередной день рождения Никки.
Люди скорбно ценят дни рождения, имеющие нулевой оскал, — тревожные тридцать, бодрящиеся сорок, унылые пятьдесят или прескучные сто.
Совершенно зря.
Даже смешно — ну какая разница между сорокадевятилетним субъектом, полнеющим и лысеющим, и им же пятидесятилетним? Если сдать его целиком на анализы, то выяснится, что за год тела стало на два процента больше, а волос — на три процента меньше. А душевную разницу вообще невооружённым глазом не увидишь, а различишь — так лучше смолчишь. Где рубеж, чего отмечать-то? Вот если бы человек к пятидесяти годам вырастил себе крылья хотя бы нетопыря…
Не-ет, главными днями рождения в жизни каждого человека являются вовсе не круглые даты, а любой год между десятью и двадцатью.
Уникальные жизненные рубежи! Десятилетний человек — ребёнок; двадцатилетний Хомо Сапиенс вполне взросл. За это ключевое десятилетие с человеком происходят поразительные превращения — он вырастает на футы и пуды, становясь из хрупкого детёныша матёрым существом. Интеллектуальный уровень тоже совершает качественный скачок. Ну… почти всегда.
В десять ты собирал цветные картинки. В одиннадцать ты, открывая взрослую книгу, с улыбкой вспоминаешь вчерашнего ребёнка.
Когда тебе двенадцать, то сердце готово к подвигам и дуэлям.
Тринадцать ранят сердечной тоской.
Четырнадцать учат выбирать жизненный путь.
Пятнадцать лет — середина, рубеж, отделяющий детство и отрочество от юности и от взрослой жизни. Вчера тебе было четырнадцать, и ты пускал деревянные кораблики в лужах или бумажных змеев в небе. В пятнадцать тебе к лицу штурвал, если не космического корабля, то хотя бы бригантины.
Шестнадцать — у многих совершеннолетие. Радуга возможностей и проблем. Удостоверение взрослой личности, права на вождение автомобиля, неограниченность путешествий, раны от взрослых поступков.
У других совершеннолетие наступает в семнадцать — время шагов, навсегда определяющих будущее.
Восемнадцатилетние имеют полное право умереть с оружием в руках, решая мучительно сложные уравнения своих и чужих жизней.
Девятнадцатилетние печалятся, глядя на последние песчинки юности, убегающие из рук.
На двадцатилетнего взваливают взрослую ношу, не спрашивая — готов ли он.
Для любого человека совершеннолетие — ключевой рубеж и важнейший повод для праздника.
Что же говорить про совершеннолетие юной королевы?!
Прошлый день рождения Никки не захотела праздновать — и не стала. Но времена изменились: что разрешено безвестной девушке, то не позволено знаменитой королеве. Quod licet Jovi, non licet Bovi.
Наивная Никки не собиралась устраивать пышного дня рождения, но обстоятельства столпились вокруг и стали диктовать условия.
Началось необычно: от директора пришло приглашение — не по Сети, а в сжатых челюстях личного директорского кентавра. Последняя встреча с профессором Миличем закончилась провалом Никкиного плана по бесплатному обучению и очередной угрозой её исключения. Вообще, Никки не помнила приятных бесед в кабинете директора, поэтому от нового вызова она ничего хорошего не ждала.
Но директор был настроен миролюбиво, разговаривал любезно и даже с заискивающими интонациями — видимо, ссориться с королевой-студенткой ему совсем не хотелось. Директор предложил Никки использовать самый большой зал Колледжа для проведения официального приёма по поводу её дня рождения.
Никки удивилась — она не планировала никаких приёмов.
Директор удивился на Никкино удивление и оставил в силе своё предложение.
На следующий день Никки позвонил адвокат Дименс и тоже стал спрашивать о планах на день рождения.
— Зачем мне этот официальный приём? — спросила Никки.
— Вам нужны сторонники и союзники, — сказал адвокат. — Я приглашу от вашего имени ряд королевских фамилий, и они пришлют на приём своих представителей. Видимо, это будут молодые принцы и принцессы — вполне логично для знакомства с королевой вашего возраста.
Никки обещала подумать. Но через два дня на экране появилась физиономия коммодора Юра Гринина с тем же вопросом — куда и когда он, как официальный представитель Спейс Сервис, должен приехать на приём по поводу дня рождения королевы Николь?
Никки обещала подумать. Но через два дня на экране появилась физиономия коммодора Юра Гринина с тем же вопросом — куда и когда он, как официальный представитель Спейс Сервис, должен приехать на приём по поводу дня рождения королевы Николь?
Традиция победила наивность, и Никки воспользовалась любезностью директора Милича.
Утро дня рождения началось рано: Никки позвонил ведущий Первого Лунного телеканала.
— Ваш пресс-секретарь очень несговорчив и разрешил задать только один вопрос.
— Мой секретарь? Ах да, Робби — твёрдый парень. Задавайте свой вопрос.
— Появившись среди людей, вы натворили много дел: выдвинули новую теорию Большого Взрыва; обнаружили опасность, грозящую Оберонским обсерваториям; нашли жизнь на Марсе. Как вам удалось опередить в интеллектуальной гонке взрослых, опытных учёных?
— Один такой вопрос стоит двух интервью! Но вы ошибаетесь — никакой интеллектуальной гонки не было. Я медленно шла по пустой дороге. Разве кто-то искал жизнь на Марсе? Фонды на эту тему давно не выделяются. Случайный робот, упавший в трещину, имеет больше шансов найти марсианскую жизнь, чем весь МарсоИнститут, который — пусть по уважительным причинам — эту жизнь не ищет. Никто из учёных не считал стабильность Королевского плато на Обероне — такая задача не ставилась, деньги на её решение не выделялись. А специалисты по Большому Взрыву так давно переливают вакуум из пустого в порожнее, что остановить круговое движение их сплочённого коллектива уже невозможно, зато их может обогнать даже школьник, обнаруживший, что король гол и заблудился.
— Поясните. Значит, науке нужно больше денег? Но у вас их тоже не было.
— Мои аналитики занимались исследованием эффективности научных исследований в рамках… э-э… одного благотворительного проекта. Они доказали, что науке — особенно теоретическим исследованиям — кроме денег, нужна свобода. Свобода индивидуального поиска и личного любопытства. Теоретик, чьё существование зависит от демократического голосования коллег или от мнения авторитетов, — это мёртвый теоретик. Зависимый учёный бесполезен: из флюгера не сделать парус.
— Анархичная точка зрения!
— Государство, требующее с учёных планы работы на несколько лет вперёд, обрезает ветки с живого дерева науки и делает из него бревно… Вы навели меня на мысль — надо создать ассоциацию независимых учёных. Каждый из них сможет работать совершенно свободно. А деньги они будут получать, публикуя статьи в журнале, который назовём… э-э… «Свободная наука». Скажем, пятьдесят тысяч за статью. Для начала запустим журнал в двести статей… это десять миллионов в год… сущие мелочи, клянусь кривой улыбкой Немезиды. Мы сумеем разработать независимую оценку значимости поступающих работ. А собственником практически важных идей, опубликованных в этом журнале, станет моя династия — конечно, с отчислением процентов авторам.
У ведущего глаза загорелись и рот снова раскрылся, но Никки успела раньше:
— Спасибо за вопрос, мы прекрасно поговорили!
Она выключила экран и зевнула. Рановато всё-таки позвонили.
Официальная часть дня рождения началась после обеда, в четыре часа. В шесть часов планировалось неофициальное продолжение с танцами.
Фрейлины оказались вполне полезными: подготовили зал, встретили гостей и тщательно пересчитали всю дюжину принцев, прибывших на приём к королеве Никки.
Джерри мрачно наблюдал, как вокруг Никки кружится стая блестящих аристократов — острят, хвастаются, крадут внимание молодой королевы. Юноша чувствовал себя чужим на ярмарке юного тщеславия.
Подарки вручались поразительные: изумрудное колье в миллион долларов, античная китайская ваза, цену которой Робби затруднился определить, картина классика модернизма, которая не понравилась Никки, но была самой дорогой из десятков подношений. Девушка вежливо благодарила, с тёплым чувством вспоминая первые скромные подарки, присланные друзьями на прошлое Рождество.
Дзинтара официально представляла династию Шихиных и подарила Никки роскошное кресло красного бархата, принадлежавшее ранее бельгийской королеве Беатрикс.
— Оно будет теперь твоим троном! — торжественно сказала Дзинтара.
Никки раскланивалась и разговаривала с гостями, но её голова была занята сообщением группы аналитиков Гринвич-Центра. Информационный меморандум Тхимсота, срочно покинувшего Колледж месяц назад в связи с ухудшением здоровья, оказался весьма ценным. Его данные были обработаны и включены в компьютерную футурологическую модель Михаэля Уолкера, которую за невероятно короткий срок подготовили Джерри с Хао.
Мощные компьютеры — все, которые Гринвич-Центр смог арендовать на Луне за немалую сумму, — рассчитывали модель трое суток, не понимая, впрочем, над чем они работают. Вихри математических символов, нанизанных на лазерные лучи, стремительно летали между пятнадцатью тысячами процессорных блоков, разбросанных по всей Луне, стелились терабайтной электронной позёмкой по зеркальным скрижалям записывающих кристаллов и оседали сверкающим цифровым инеем в кремниевых мозгах Робби и Тамми, командующих этой киберармией.
Выводы были получены ещё вчера, но они до сих пор не умещались у Никки в голове, и их приходилось всё время перетряхивать. Это делало лицо девушки более отстранённым, чем обычно, что несколько обижало приглашённых гостей.
На приём вместе с коммодором Грининым пришёл космонавт Граффин. Отведя Никки к столу с закусками, он попробовал уговорить её на крупный вклад в Межзвёздный фонд. Королева обещала обсудить это предложение на совете директоров и сказала, что считает межзвёздные полёты весьма важной сферой для инвестиций.
Студенты заметили знаменитого Граффина и аплодисментами приветствовали космопроходца.
— Какие новости о нашем проекте «Двойная комета»? — улучив момент, спросила Изабелла. Все окружающие навострили уши.
— Жюри фактически уже подвело итоги конкурса, и я могу кое-что вам сообщить… — откашлялся космонавт. — К сожалению, ваш проект не стал победителем…
— У-у-у… — разочарованно загудел зал.
— Уж очень он… фантастический. Мы, конечно, не просили вас разработать двигатели, но, тем не менее, ожидали, что вы останетесь в рамках реалистичного дизайна, который можно будет превратить в настоящий проект в течение ближайших лет…
— А чей проект выиграл? — расстроенно спросил Тмин-Дракон.
— Извините, это наш маленький секрет… — загадочно улыбнулся космонавт. — Клянусь всеми спиралями М31, я не могу раскрыть его до объявления официальных итогов конкурса! Скажу только, что моим личным фаворитом стал очень милый дизайн вращающейся многоярусной оранжереи-сада…
— А как они обошли проблему встречной радиации? — спросила Изабелла.
— И ресурсов? — добавил какой-то гоблин.
— Их проект, конечно, не разрешил всех трудностей межзвёздного полёта, — ещё шире улыбнулся Граффин, — но, честно говоря, никто и не ждал от школьников реального прорыва в столь сложных задачах… Конкурс носил скорее пропагандистский характер и в этом смысле превзошёл наши ожидания — мы получили более восьмидесяти проектов и отличное освещение в прессе.
— Обычное взрослое враньё… — крикнул кто-то. — Нам говорили одно, а в голове держали другое…
Директор Милич строго посмотрел в сторону выкрикнувшего.
— Кто-нибудь из жюри поддержал «Двойную комету»? — спросил Мин-Дракон.
— Извините, это снова наш маленький секрет! — продолжал сиять президент фонда «Межзвёздная инициатива».
Зал продолжал разочарованно гудеть, а лица «Веганских гоблинов» были мрачнее тучи. Какие-нибудь никчёмные сады получат премию!
Неожиданно вперёд выступила Никки, взмахом руки остановила шум и звонко сказала:
— Гринвич-Центр готов купить дизайн межзвёздного корабля, разработанного студентами Колледжа, за миллион долларов!
В зале на секунду воцарилась тишина, а она потом взорвалась ликующими криками и аплодисментами. В крики «гип-гип-ура!» и «банзай!» вплеталось непонятное «мазератти! мазератти!».
— «Веганские гоблины» — все согласны?
Никки и Робби осмотрели зал и, соблюдая юридические формальности, аккуратно зафиксировали энергичные кивки всех участников команды. После чего королева-именинница продолжила:
— Более того, Гринвич-Центр считает предложенную идею корабля столь ценной, что выплачивает премию в семь с половиной миллионов долларов…
Никки сделала расчётливую паузу, и зал замер, не дыша. «Семь с половиной миллионов золотых долларов» — это была самая часто упоминаемая денежная сумма в разговорах эйнштейнианцев. О-хо-хо… полная стоимость обучения в Колледже — деньги, которые многие родители студентов получали, закладывая всю семейную недвижимость и залезая в пожизненные долги к хищным банкам.