И делала для нас ожерелье из обрывок старых веревок, как говорится в песне, не зная действительного смысла этих слов. Мелодия была очень простая и хорошо ложилась на слух. И положенная на музыку, она запомнилась мне после нескольких напевов.
Неожиданно, моя мама схватила ожерелья из веревок и сильно кричала на моего отца. Я начала плакать, потому что моя мать никогда не кричала, а потом заплакала Прим, и я побежала наружу спрятаться. Поскольку у меня был только один тайник - на Лугу под кустарником жимолости - мой отец незамедлительно нашёл меня.
Он успокоил меня и сказал мне, что все было хорошо, только у нас, лучше больше не петь эту песню . Моя мать просто хотела, чтобы я забыла ее. Тогда конечно же, каждое слово было немедленно и безвозвратно заклеймено в мой мозг.
Мы не пели ее больше, мой отец и я даже не заговоривали об этом. После его смерти я все чаще вспоминала её. Будучи взрослой, я начала понимать смысл текста. В начале, это звучит как будто парень пытается уговорить свою подругу
тайно встретиться с ним в полночь. Но это странное место для свидания, у виселицы,на которой за убийство был казнен человек.
Возлюбленная убийцы, должно быть, имела какое-то отношение к убийству, или, может быть, они просто собирались
наказать ее в любом случае, потому что его труп крикнул ей бежать. . Очевидно странно, что труп говорящий, но после третьего куплета "Висилицы" приходит осознание присутствия духа. Я поняла, что поёт песню мёртвый убийца
Он по-прежнему висит на виселице. И хотя он сказал своей возлюбленной, чтобы она бежала, он спрашивает, будет ли
она приходить к нему навстречу.
Фраза Где я говорил тебе бежать, и мы были бы свободны самая туманная, потому что сперва, вы думаете, когда он говорит ей спасайся, что вероятно это защита. Но потом вы понимаете, что он имел ввиду когда говорил ей бежать к нему. К смерти. До смерти .. В конце строфы становится ясно, что этого и он ждет.
Его возлюбленная, с петлей из веревки, висит мертвая рядом с ним на дереве. Раньше я думала что убийство - самое страшное что можно прдеставить.
Теперь, с некоторым опытом Голодных Игр за моей спиной, я решила не судить его не зная более подробной информации.
Может быть, его возлюбленная уже приговорена к смертной казни, и он пытается сделать это проще. Чтобы дать ей знать, он будет ждать. Или, может быть, он думал, что место, где он оставляет ее было действительно хуже, чем смерть.
Разве я не хочу, убить Пита этим шприцем, чтобы спасти его от Капитолия? Неужели это мой единственный вариант? Наверное, нет, но я не мог думать о другом в данный момент. Я предполагаю, что моя мать думала, что все же это было слишком запутанным для семилетней.Особенно для той, кто сделала себе петлю из веревки. Это не было как повешенье, это было только то, что произошло в песне.Многие люди были казнены таким образом в 12.(дикстрите) Вы можете быть уверенными в том, что она не хотела, чтобы я это спела на уроке музыки. Вероятнее всего ей бы не понравилось и то, что я пою это здесь, для Поллукса, но я не.. .жду, я не ошиблась.
Когда я посмотрела в сторону, я увидела, Кастора на расстоянии вытянутой руки от меня.Все пристально за мной наблюдали. И по щекам Поллукса вниз по щекам сбегали слезы, потому что без сомнения моя сумасбродная песня выудила из памяти какой-то ужасный инцидент из его жизни.Великолепно.
Я вздохнула и оперлась спиной об ствол. Вот тогда сойки-пересмешницы начали свою интепретацию "Виселицы". В их исполнении, это довольно красиво. Сознавая, что меня снимают, я стояла спокойно, до того как Крессида сказала
"Снято!". Плутарх крестит меня и смеется.
"Откуда ты взяла такой материал? Никто бы не придал этому большое значение, если бы это придумали мы!" Он хватает меня в объятия и целует меня в макушку с громким прочмокиванием.
"Ты золото! "
"Я делаю это не ради камеры", говорю я.
"К счастью они были здесь" говорит он.
"Давайте, все, обратно в город!" Мы устало идем через лес обратно,но когда мы достигли большого камня, я и Гейл резко поворачиваем наши головы в одном направлении, мы как пара собак которые ловят запах на ветру.
Крессида замечает и спрашивает, что находится там. Мы признаемся, что это наше старое место встречи для охоты. Она хочет видеть его, даже после того, как мы говорим ей это пустяки. Ничего, кроме места, где я была счастлива, подумала я. Наш утес открывает вид на долину. Быть может, она не такая зеленая, как обычно, но здесь много кустов черной смородины, с которых свисают тяжелые фрукты.
Здесь начинались бесчисленные дни охоты и установления ловушек, ловли рыбы и сбора ягод, брождение вместе по лесу, избавление от забот, когда мы наполняли наши мешки. Это был выход добыть пищу и не потерять рассудок. И мы были друг для друга ключом. Больше нет Дистрикта 12, из которого нужно спасаться, никаких Миротворцев, которых нужно обманывать, и никаких голодных ртов, которые нужно накормить. Капитолий забрал все, и я также нахожусь на грани потери Гейла. Клей взаимной необходимости, что связывал нас так крепко все эти годы тает. Между нами начинают возникать темные пятна.
Как могло случиться так, что сегодня, перед лицом ужасного упадка 12, мы слишком сердиты, чтобы даже говорить друг с другом? Гейл столь хорошо лгал мне. Это недопустимо, даже если он был обеспокоен моим благополучием. Хотя его
извинение, казалось искренним. И я бросила обратно, ему в лицо, оскорбление чтобы убедиться, что это задело его.
Что случилось с нами? Почему теперь мы всегда имеем разногласия ? Это все так запутано, но я так или иначе чувствую, если я вернулась бы к корню наших проблем, мои действия лежали бы в основе этого. Действительно ли я хочу прогнать его? Мои пальцы делают круг вокруг ежевили и срывают ее с ветки.
Я кручу ее между большим и указательным пальцем. Вдруг я поворачиваюсь и бросаю ягоду в его сторону.
"Может удача ..." говорю я
Я бросила высоко, поэтому он имеет достаточно времени чтобы решить отбросить ее в сторону или принять. Глаза Гейла прикованы ко мне, не к ягоде, но в последний момент он открывает рот и ловит ее.
Он жует, глотает и это длинная пауза перед тем как он должен сказать "... повернётся в вашу сторону"
Но он этого не говорит. Крессида усаживает нас в уголок скал, где есть возможность скрыться от всех, и выманивает нас на разговор про охоту. Что побудило нас пойти в лес, как мы встретились, наши любимые моментв. Мы становимся дружелюбней, начинаем немного подшучивать о том как мы неудачно связались с пчелами, с дикими собаками и со скунсами.
Когда речь заходит о том каково это чувство, когда наше умение обращаться с оружием переходит в участие в бомбардировке в Восьмом, я перестаю говорить.
Гейл только говорит, "Давно пора".
Ближе к вечеру мы доходим до городской площади. Я веду Крессиду на развалины пекарни, чтобы попросить ее снять кое-что. Единственное чувство, которое у меня появляется - это истощение.
"Пит, это твой дом. Никого из твоей семьи не было слышно после бомбардировки. Двенадцатого нет. И ты призываешь к отступлению?" Я смотрю вокруг пустоты.
"Никого не осталось, чтобы услышать тебя".
Когда мы останавливаемся перед металлическим помостом, который был виселицей, Крессида спрашивает, был ли кто-то из нас наказан таким образом. В ответ Гейл снимает свою рубашку и поварачивается спиной к камере. Я смотрю на следы ударов бича и снова слышу свист кнута, вижу как его окрававленое тело бессознательно висит на его запястьях.
"С меня хватит," заявляю я.
"Я буду ждать вас в деревне Победителей.
Кое-что для ...моей мамы."
Думаю что я гуляла здесь, но когда я пришла в себя, я уже сидела на полу в передней части кухни нашего дома в Деревне Победителей. Аккуратно складываю в коробку керамические кувшины и стеклянные банки. Тля того чтобы не разбить их, я кладу между ними хлопковые бинты. Упаковываю пучки сухих цветов. Вдруг я вспоминаю про розу на моем столике. Было ли это реально? Если это так, она все еще там? Я должна воздержаться от соблазна проверить. Если она там, это только напугает меня снова. Я тороплюсь с упаковкой.
Когда шкафы пусты, я подымаюсь и обнаруживаю на моей кухне Гейла. Он так беззвучно может появиться, что это тревожит. Он опирается на стол, его пальцы расстилаются по зернистой древесине. Я ставлю ящик между нами.
"Помнишь?" - спрашивает он.
"Здесь ты меня поцеловала."
Неужели той изрядной доли морфия, которую ему ввели после порки, было недостаточно, чтобы стереть это с его сознания. Я не думала, что ты помнишь, говорю я.
" Я должен умереть, чтобы забыть. может даже и тогда нет," говорит он мне
Возможно, я стану как тот человек в "Виселице" Всё ещё ждущим ответа".
У Гейла, которого я никогда не видела, плачущим, слезы на глазах. Чтобы удержать их от разлития, я предвигаюсь вперед и касаюсь губами его губ. Вкус тепла, пепла, и страдания. Удивительный вкус настолько нежного поцелуя. Он отрывается первым и усмехается.
Возможно, я стану как тот человек в "Виселице" Всё ещё ждущим ответа".
У Гейла, которого я никогда не видела, плачущим, слезы на глазах. Чтобы удержать их от разлития, я предвигаюсь вперед и касаюсь губами его губ. Вкус тепла, пепла, и страдания. Удивительный вкус настолько нежного поцелуя. Он отрывается первым и усмехается.
"Я знал, что ты меня поцелуешь"
Как? спрашиваю я. "Потому что я и сама этого не знала".
"Потому что мне больно," говорит он
"Это единственный способ получить твоё внимание."
Он берет в руки коробку.
"Не беспокойся, Китнисс. Это пройдет."
Он уходит до того как я могу ответить. Я слишком изнурена его последним побуждением, чтобы работать. По дороге в Тринадцатый, я свернулась в кресле, стараясь игнорировать Плутарха с его любимой темой для разговора - оружие которое человечество больше не имеет в своем распоряжении.
Высокого полета самолеты, военные спутники, сотовые дезинтеграторы, беспилотные летательные аппараты, биологическое оружие со сроком действия. Потерянные в результате разрушения атмосферы или отсутствия ресурсов или нравственной этики.
Вы можете услышать сожаления Распорядителя Игр, который только и мечтает о подобных игрушках, который должен мириться с воздушным кораблем, земными снарядами и просто старого оружия.
Сняв свой костюм Сойки Пересмешницы, я иду прямо в постель, без еды. И все равно, Прим должна трясти меня сутра, для того чтобы поднять меня с постели.
После завтрака, я игнорирую мое рассписание и иду вздремнуть в шкафчик с канцелярскими принадлежностями. Когда я просыпаюсь уже обеденное время, и я вылажу из коробок с мелом и карандашами.
Я получаю невероятно большую порцию горохового супа и отправляюсь обратно в отсек Е, но Богс перехватывает меня.
"Сейчас заседание в Управлении. Пренебрежение текущего графика", говорит он.
"Хватит", говорю я.
"Ты вообще следовала ему сегодня?" - спросил он раздражительно.
"Кто знает? Я эмоционально дизориентирована."
Я подняла запястье, чтобы показать свой медицинский браслет, и обнаружила, что его нет.
"Видишь? Я даже не могу вспомнить когда с меня сняли браслет.Зачем меня хотят видеть в Командном зале? Я что-то пропустила?"
"Думаю, что Крессида хотела показать тебе ролик из Двеннадцатого. Но думаю ты увидишь его, когда они его запустят" говорит он.
" Это то, что мне от рассписания нужно. Когда они запустят репортаж," Говорю я
Он наградил меня взглядом, но удержался от дальнейших комментариев. Люди собирались в Управлении, но они оставили мне место между Плутархом и Фиником.
экраны уже на столе, показ очередного "корма" Капитолия.
"Что происходит? Разве мы не смотрим ролики Двенадцатого?" - спрашиваю я.
"О, нет," - говорит Плутарх.
"Я имею в виду, возможно. Я не знаю точно, какие кадры Бити планирует использовать.
"Бити думает, что он нашел способ взломать общенациональный канал", говорит Финник.
"То есть, наши ролики будут вещать и в Капитолии Он сейчас внизу, работает над этим в Управлении Обороны. Это будет сегодня вечером в прямом эфире. Сноу появляется, или что-то в этом роде.Я думаю, оно начинается."
Появилась панорама Капитолия, сопровождаемая исполнением гимна. Затем я смотрю прямо в змеиные глаза Президента Сноу, который приветствует нацию. Его подиум сильно огорожден, но белая роза в его петлице видна отчётливо. Камера отступает, чтобы включить в кадр Пита, который находится с проекцированной картой Панема. Он сидит на приподнятом кресле, к его обуви прикреплены металические кольца. Ступня его протеза стучит в нерегулярном ритме. Капельки пота проступают через слой пудры на верхней губе и на лбу. Но его взгляд - болезненный и несосредоточенный - пугает меня больше всего.
"Ему стало хуже" - прошептала я.
Финник берет меня за руку, чтобы поддердать меня, и я пытаюсь держаться. Пит начинает говорить сорванным голосом о необходимости прекращения огня. Он подчеркивает ущерб нанесённый ключевым объектам инфраструктуры в различных районах, и когда он говорит светом на карте показывают разрушения
Разрушенной дамбы в 7. Поезд сошедший с путей в луже токсичных отходов, выливающихся из цистерн. Амбар
рушится после пожара. Все эти атрибуты повстанческих действий.
Бам! Без всякого предупреждения, я вдруг по телевидению, стою на руинах пекарни. Плутарх вскакивает с места
"Он сделал это! Бити ворвался!" Гудение комнаты с реакцией, когда пит вернулся, отвлекло
Он видел меня на экране монитора. Он пытается возобновить свою речь, переходя дальше к бомбежке водоочищающего завода , когда изображение Финника, говорящего о Рут, заменяет его И затем все это разламывает эфир, поскольку технические владельцы Капитолия пытаются парировать нападение Бити. Но они не готовы к такому, и Бити, очевидно ожидая, что он не держался бы, чтобы управлять, имеет в распоряжении пяти - десятисекундные клипы, чтобы работать. Мы видим, что официальное представление ухудшается, поскольку оно наперчено отборными выстрелами из propos. Плутарх сходит с ума от восторга и почти все аплодируют Битти, только Финник молча остается рядом со мной.
Через всю комнату я встречаю глаза Хеймича и вижу в них зеркальное отражение моего страха. Ужас в том, что с этими аплодисментами Пит все дальше ускользает от нас. Ужас в том, что с этими аплодисментами Пит все дальше ускользает от нас Печать Капитолия, сопровождаемая плоским звуковым сигналом.
Это длится около 20 секунд, потом Сноу и Пит возвращаются. Народ в смятении. Мы слышим яростный спор на подиуме.
Сноу продвигается вперед, заявляя, что повстанцы в настоящее время пытаются сорвать распространение информации которую они находят разоблачающей. Но правда и справедливасть восторжествует. Трансляция будет возобновлена после восстановления безопасности. Он спрашивает Пита, что ему хотелось бы сказать на прощание Китнисс Эвердин. При упоминании моего имени лицо Пита стало напряжённым.
"Китнисс...как ты думаешь это будет конец? что останется? Никто не в безопасности. Ни в Капитолии. Ни в дистриктах. И ты...в Тринадцатом..."
Он резко вдыхает, как будто борясь за воздух; его глаза выглядят безумными.
"Умрешь до утра!" За камерой Сноу приказывает "Хватит!" Битти наносит еще несколько ударов с интервалом в 3 секунды. На экране на мгновение появляюсь я стоящая перед больницей.
Но между заставками мы наблюдаем за продолжением прямого эфира. Пит пытается продолижить говорить. Камера направлена вниз, показывает белый кафель. Удар сапогами. Воздействие удара, которое неотделимо от крика боли Пита. И его кровь брызжет на плитку.
Часть Вторая. Нападение. 10
Крик зарождается в животе и прокладывает себе путь через все мое тело и комом застревает в горле. Задыхаясь от горя, я онемела. Даже если бы я смогла расслабить мышцы шеи и испустить крик,заметил бы это кто-нибудь? В комнате гам. Вокруг раздаются вопросы и предположения,в попытке расшифровать слова Пита.
"И ты...в Тринадцатом...к утру будешь мертва!"
Все же никто не говорит о том, кто, невзирая на опасность, сообщил эту новость. Чей-то голос призывает остальных.
"Заткнитесь!" Каждая пара глаз уструмляется на Хеймитча.
"Это не такая уж большая загадка! Мальчик только сказал, что на нас нападут. Здесь. в Тринадцатом"
"Откуда у него эта информация?"
"Почему мы должны ему верить?"
"Как ты это выяснишь?"
В отчаянье Хеймитч зарычал
"Пока мы здесь с вами разглагольствуем, его избывают. Какое еще доказательство вам нужно? Китнисс, помоги мне!"
Я выхожу из оцепенения и говорю.
"Хеймитч прав. Я не знаю откуда Пит получил эту информацию. И правда ли это. Но он верит в это. И они ..." - я не смогла произнести вслух, что Сноу делал с ним
"Вы его не знаете" - говорит Хеймитч Коин.
"Мы знаем. Держите ваших людей в состоянии готовности."
Президент не выглядела взволнованной, лишь слегка озадаченной таким поворотом событий. Она обдумывает все сказанное, подносит палец к пульту управления, находящегося перед нею. Когда она говорит, то спокойно обращается к Хеймитчу.
"Конечно, мы подготовились к такого рода сценарию. Хотя ми уже десятилетиями педпологаем, что прямые нападения на тринадцатый контрпродуктивны для Капитолия. Ядерные ракеты выпустили бы радиацию в атмосферу с непредсказуемыми результатами для экологии. Даже обычная бомбежка может нанести огромный урон нашему военному составу, которым как мы знаем, они надеются снова завладеть. И, конечно, они вызовут контрнаступление. Учитывая наш союз с мятежниками, эти действия могут быть рассмотрены как приемлемый риск."
"Вы так думаете?" - спрашивает Хеймитч.
Это - слишком искренний намек, но тонкая иронии часто игнорируется в 13.