Показания к применению:
– избыточные жировые отложения, вызванные болезненным повышением аппетита, неудовлетворяемым чувством голода, либо повышенным чувством голода при физических и эмоциональных нагрузках.
– профилактика ожирения при гормональном дисбалансе, вызванном нарушениями деятельности щитовидной железы.
– профилактика ожирения, вызванного иными эндокринными патологиями.
Дозировка:
– по 1-2 капсулы за десять минут до еды 2-3 раза в день.
Внимание!
Препарат назначается индивидуально. Не следует применять препарат бесконтрольно или по совету третьих лиц…
102.
Возвращаюсь. Объект «304», конференц-зал, он же наносборочная. Вон в том углу ждёт-гудит агрегат, в который надо всыпать белый кристаллический порошок…
– Лиса!
Оборачивается с неудовольствием. Она оттирает морду Скифа. Сейчас она его погонит в душ…
Погнала.
– Чего тебе?
– Твои пилюли от лишнего сала – они с эфедрином?
– Да.
– Дай парочку. А то уже ноги не ходят.
– Допинг-контроль тебя завалит.
– А хрен бы с ним, всё равно скоро на пенсию. У тебя их там ещё много?
Она взмахивает пеналом. В пенале стучит, но не обильно.
– На наш век хватит.
Эфедрин и правда понадобился бы мне, но я засовываю себя в тесное тёмное нутро «душевой кабинки». Агрегат тихонько гудит невыключенный. Высыпаю содержимое в приёмник. Звук чуть меняется. На дисплейчике возникают цифры. Потом – комментарии. Сырьё имеет примеси и поэтому должно быть очищено. До конца процесса осталось… осталось… – крутятся нарисованные стрелки часов. – Осталось двадцать шесть минут.
Ну что ж. Я успею убить Фестиваля и вернуться.
103.
– Что ты там делаешь? – ко мне заглянула Лиса. Она подозрительна. В смысле, она меня подозревает. В чём-то. Всё равно в чём.
– Да вот, решил проверить пока одну идею, – сказал я. – Кстати, если тебе не жалко той дури, как его… «стрип-шоу», что ли… всыпь-ка её вон туда. Только капсулки расковыряй.
– Зачем?
– Док нёс какую-то пургу, вот я и решил проверить. Любопытства ради. Давай сыпь пока, а я схожу разомнусь.
– Хочешь перерезать глотку маленькому засранцу?
– Нет, просто пристрелить.
– Раньше ты говорил про глотку. Ещё тогда…
– Я понемногу становлюсь добрее.
– Фест какой-то другой, – сказала Лиса. – От него перестало пахнуть. Будь осторожнее. Он валяет дурака, но он совсем другой.
– Спасибо, я заметил, – соврал я. – А остальные? С остальными всё в порядке?
– С остальными… пока в порядке. Пока ещё в порядке. Это вот так начинается, да?
Я кивнул:
– Наверное. Ладно, не скучай. Принюхивайся пока.
104.
Интересно, а на самом деле я заметил бы, что Фест уже другой? Скорее всего да, но… но вероятность того, что я дал бы маху, всё-таки существовала. Фест очень хорошо маскировался.
А вот Лиса почуяла…
От неё не уйдёшь.
Каждый оставил при себе то лёгкое оружие, с которым пошёл на операцию: я – две «гюрзы», а Фестиваль – АКСУ. Мы пожали друг другу руки, вышли из лабораторного блока, перешли в жилой и тут разбрелись: я направился к спортзалу, а он – к столовой.
Крысобоязнь у Феста волшебным образом исчезла.
Потом погас свет. Похоже, Фест прихватил с собой ноктоскоп.
А кроме того, он прихватил дистанционный терминал интеркома. Я услышал щелчок, а потом хихиканье этого паршивца. Звук шёл из-под потолка.
– Слушай, Гудвин, ты ведь всё знаешь. А мне Спама об этом спрашивать было ну совсем… не того. У него же ножичек в руках был. Маленький такой. Но очень острый.
– И что?
– Как ты думаешь, они с Любой спят, взявшись за руки? Или как ложечки?
– Я тебе загадку встречную загадаю, – сказал я, пропихивая свои щупальца в коридоры, переходы и вентиляционные колодцы. Их было чертовски много, больше, чем могло показаться. – Почему крокодилы, живущие в реке Лимпопо, гораздо длиннее, чем крокодилы, живущие в реке Иордан?
– Э-э… – он даже остановился – по крайней мере, я перестал слышать по интеркому его шаги. – А они длиннее?
– Намного длиннее.
– Лимпопо, Лимпопо, Лимпопо… (шаги заклацали снова; где это он идёт, по какой лестнице?..) – Это в Африке?
– В Африке.
– А в Африке, а в Африке, на жаркой Лимпопо лежит и плачет в Африке несчастный гиппопо. Любовь и страсть в глазах его, тоска в изгибе губ…
Я услышал (уже не понимая, по интеркому ли – или с помощью моих распластанных повсюду щупальцев) мягкий щелчок предохранителя – и понял, что Фест видит меня, а видеть меня он мог только с одного места, сквозь решётку вентиляции в торце коридора, как раз за моей спиной.
Я сделал движение корпусом вправо, а сам шагнул влево, в дверную нишу. Это было что-то вроде кладовки.
Фест не выстрелил. Я снова услышал движение предохранителя.
– Так что насчёт загадки? – спросил я.
– А в Иордане вообще-то водятся крокодилы?
– Водятся. Но они короче, чем те, которые в Лимпопо.
– А бегемоты?
– Тоже короче.
– Интересная речка.
– Уссышься, до чего интересная.
В стенке кладовки была железная дверь, и я подбирал к ней ключ. По плану, за этой дверью должны быть очистные сооружения.
Дверь открылась, потянуло затхлостью, но не вонью, как можно было ожидать. Пахло, как в давно не проветриваемом сыроватом гардеробе, и где-то в углу стояли вёдра с половыми тряпками…
Я медленно пошёл по трапу. Справа и ниже находились три круглых бассейна, прикрытых мутно-прозрачными колпаками. Под колпаками медленно кружились с трудом различимые тёмные карусели.
– Молчишь? – спросил я. – Сдаёшься?
– Только в смысле разгадки.
– Это потому, обезьяна, что в реке Иордан водятся только обрезанные крокодилы.
Фест заржал. Под это ржание я встал на перила трапа, нащупал решётку вентиляции и подтянулся, повиснув на ней. Вогнал носок ботинка между прутьями. Фест как раз отсмеялся…
Универсальным инструментом я открутил все гайки, кроме одной, верхней левой, на которой решётки и повисла. Аккуратно, не слишком шумя, перенёс своё тело в канал. Там было очень пыльно.
(Фест «активизировался» позже меня, и он ещё не всё знал и не очень ориентировался в своих новых возможностях. Он полагал, что стал очень умным, хитрым и чертовски коварным, и становился всё более умным каждую минуту, и поэтому вот решился на обрезание, чтобы потянуть время и стать ещё умнее – да только ползать ему сейчас трудновато… Он залез в вентиляционную камеру, там можно стоять, а я к нему именно подползал, и в этом было одно из моих преимуществ…)
– А почему ты меня так хотел шлёпнуть, командир?
– Шлёпнуть? Не хотел, нет. Это другое…
– Другое?
– Ну да. Рассматривай это как быстрое повышение по службе.
– Спешка нужна только когда? При ловле блох да при ебле офицерских жён.
– В смысле – раньше начнёшь, раньше кончишь?
– Жизнь без спешки летит слишком быстро, командир. Ты не слышал, кто-нибудь замечал, как она кончается?
– Вот ты мне сейчас и расскажешь…
– Кстати, командир! Наконец-то ученые открыли секрет долголетия ежей. Оказывается, никакого секрета нет. Да и живут они, собственно, недолго…
Иногда склонность к старым, проверенным временем вещам очень помогает. Объясняю: современные гранаты, что РГО, что БШГ
– взрываются при ударе о препятствие. А старенькие РГД-5 – просто через четыре секунды после того, как отскочит спусковой рычаг. Так вот, если бы я запасся не антиквариатом, а модерном, то сейчас пролетал бы, как фанера: мне нужно было катнуть гранату по каналу, как бильярдный шар: от двух бортов в лузу: канал здесь изгибался под прямым углом, и за углом Фест меня ждал.
А кроме того, он сделал ставку на технику, поэтому уши его были закрыты наушниками, а руки заняты пультом интеркома; я же старательно направлял голос назад (учили нас когда-то и сценической речи, и было дело – старик Куценко тащил меня на профессиональную сцену, да вот не срослось) – в результате Фесту казалось, что я всё ещё где-то там, в зале очистных сооружений; возможно, вожусь с вентиляционной решёткой…
Хорошо, что я не бросил гранату, а быстренько «прощупал» то место, куда она должна была попасть. Феста там не было, был только пульт и пищащий брелок (один из переносных терминалов интеркома, его Фест подобрал где-то в жилых помещениях или вообще снял с трупа, он прихватывал всё блестящее, как сорока или как цыганка; вот, пригодилось).
Отлично. Я быстро, уже не таясь, переместился на то место, откуда недавно убрался Фест.
Где же он сам?
– Ты ведь всё ещё рассчитываешь смыться отсюда, Фест, – сказал я. Мой голос разнёсся по всем точкам громкой связи бытового отсека. – Но как? И зачем? Нам в лучшем случае осталось двенадцать часов жизни и часов восемь сознания. На что же ты рассчитываешь?
На пульте слабо мигнул один из огоньков.
– Ровно на то же самое, на что и ты, командир. Ты ведь тоже намерен выжить.
– Не понимаю, – сказал я.
– Набрасываю схему, – сказал Фест, заворачивая куда-то за угол. – Идея с пуском ракет была дурной, признаю. Но. Берётся кусок чего-то, содержащего вирус. А лучше – берётся живая крыска. Берётся она подмышку. Крыска – под мышку. Под другую мышку берётся агрегат, который стоит в углу. Всё это вместе со мной выдвигается на поверхность, начальству даётся сигнал…
– Знаешь, Фест, – сказал я, – ты какой-то странный. Умный, а дурак. Если это было возможно – почему док этим не воспользовался?
– А он не настоящий, командир. Он – как в том кине про чужого. Помнишь кино?
– Это где всех съели?
– Ага. Вот я и понял: наш док – тоже типа терминатор. Он потом оживёт. Ты обратил внимание: все нормальные люди в голову себе палят, а он – в грудную клетку?
– Профессионал, знает, куда бить. Нет, Фестиваль, тут другое… Ты не задумывался, почему так чётко собрали нашу группу – именно тех, кто тогда в доме был или около? Хряп и Гризли в холодке валялись, их и не включили в состав.
– А Соболь?
– Про Соболя я долго думал. Ты обратил внимание, что он всё время где-то вне поля зрения оказывался? И до операции, и после? А на операции – в самом центре?
– Ну и что?
– А то, что Соболь кормился с двух рук. Компренэ?
– Не компренэ. Никак я этого не могу компренэ. Да и врёшь ты всё.
– Не всё. Я никогда не вру всё. Это бессмысленно. Так вот, я тебе точно говорю: нас собрали по полстране и засунули сюда, глубоко под воду, откуда мы точно не уйдём – почему?
– Ну… почему? Ты сам-то знаешь?
– Догадываюсь.
– Поделишься?
– Это ты, скотина, должен был со мной поделиться – ещё в прошлом году. Тогда бы мы так позорно не влипли.
– В прошлом году… А что было в прошлом году?
– Легалайз.
– А это ещё при чём?
– Что ты перестал возить и что начал возить?
– Ну так это не только тогда. Да я вообще много чего тогда возил. И потом возил. Командир, не говорите загадками, вы меня изводите…
– Ты же наверняка умнеешь минута за минутой. А, Фест? Я прав? Ты умнеешь, да? Вирус действует. Ты будешь умнеть, а потом сойдёшь с ума. А потом будешь как та Мальвина.
– Почему же ты против моего плана, командир?
– Потому что уже слишком поздно, и это факт природы, против которой не попрёшь. Потому что нас засунули сюда специально, чтобы гарантированно уничтожить, – это факт оперативно-тактический. А сделано это, чтобы обеспечить сохранение в тайне некоей информации, которую мы получили на той операции – независимо от собственного желания. Ну и чтобы заодно зачистить спалившуюся площадку, поскольку дело сделать надо, а дело-то смертное. Вот теперь, наконец, компренэ?
– А ты сам-то почему здесь?
– Потому что я, дружище мой Фестиваль, только здесь и начал умнеть, а до того был полный кретин. Правда, начал умнеть я задолго до тебя. И сейчас я намного тебя умнее. И гораздо больше могу.
– Так ты тоже, да?..
– Да. Я вот, например, сообразил, что все чемпионы по бегу – негры, а по стрельбе – белые. А, Фест? Как тебе такое наблюдение? И ещё я, если хочешь знать, могу командовать крысами. Я теперь типа крысиный король. Мои маленькие хвостатые подданные следят за тобой из темноты… видишь их красные глазки? Вон, справа?
Ударила короткая очередь.
…Вот теперь Фест был обречён.
Не хочу рассказывать, как добивал его. Он меня тоже зацепил, чуть повыше левого локтя, паршивец.
Он очень вырос в моих глазах. Простил ли я его? Тогда ещё нет. Просто скинул в шахту.
(Да, а что касается загадки, что это мы там такое увидели, чего нельзя видеть… Расскажу чуть позже, когда дойдёт черёд до Скифа. Он во всём виноват.)
105.
Когда я вернулся, Спам и Люба играли в карты. На патроны. Возле Спама их лежала целая горка, а Люба как раз выщёлкивал из магазина очередной проигрыш. Они оглянулись на меня, Люба ухмыльнулся, и Спам, покачав головой, передал Любе свёрнутую бумажку. Люба бумажку развернул, проверил, та ли эта бумажка или не та, и сунул во внутренний карман.
– И какие ставки? – спросил я.
– Я проспорил сотню, – сказал Спам. – Не думал, что он тебя поцарапает. Давай перевяжу.
– Ну, перевяжи… Как ты думаешь, Фест там уже среди гурий?
– Угу. Только он теперь ничего не может…
Дырка была не дырка, а полноценная воронка, в выходное отверстие поместилось бы не очень крупное яйцо – но, к счастью, не задеты оказались ни нервы, ни крупные сосуды, ни кость. Спам засунул во входное наконечник баллончика ПИАА и заполнил пулевой канал тугой пенкой, содержащей мощные анестетики, антисептики и кровоостанавливающие препараты; потом замотал мне плечо перевязочным пакетом; через пару часов, заглотив из раны попавшие туда нитки и прочую грязь, пенка спадётся, превратившись в эластичную дренажную полоску, по которой из раны будет отходить гной (это если я не попаду на хирургический стол); в общем, ПИАА– гениальное изобретение. Но всё равно руку мне надолго отключило, поскольку пуля 5,45 – это вам не комар чихнул.
Лиса подошла, через плечо Спама полюбопытствовала, отошла – всё молча.
Я встал, зафиксировал себя в пространстве – определённая неустойчивость имела место быть, и этого не следовало показывать хотя бы самому себе, – и бросил свой жетон в кашпо.
– Может, пропустишь? – спросил Скиф. – Никто, я думаю…
– Нет, – сказал я. – Ни за что.
106.
Следующая пара оказалась – Люба и Спам.
Почему?
Ну, а как ещё? Других комбинаций у меня не было.
Но перед тем, как идти в коридор, мы все решили перекусить. А заодно ещё выпить. В фестовой фляге покамест основательно булькало, а Люба, оказывается, помимо стандартного пайка прихватил добрый шмат копчёного сала и брусочек прессованного суджука. Всё это было завёрнуто в льняную салфетку, Люба своим «баргузином» настрогал то и другое тонкими ломтиками, мы хлопнули по глоточку рома и съели мясо – даже я, которого основательно мутило.
– Ребята, – сказала Лиса, – может, переиграем? Вам друг с другом…
– А что? – спросил Спам и посмотрел на Любу. – По-моему, всё нормально.
Они отошли к лифту.
– Без глупостей? – спросил Спам.
– Дык, – пожал плечами Люба.
Оба разошлись шага на три и подняли автоматы.
– О, слушай, – спросил Спам. – Всё забывал спросить. Ты на самом-то деле пидор или нет?
– Да нет, – сказал Люба. – С чего бы?
– Да просто ты единственный, кто Лису не порол.
– А-а… Не, просто… ну…
– Чего? Давай, рожай.
– Ну, она такая… не знаю… красивая, что ли. И умная. А я…
– Вау! Я так почему-то и думал… Фест – точно козёл. И не гурии ему на том свете будут, а Иблис.
– Да ладно, – сказал Люба. – Пусть лучше гурии, не жалко.
– Как скажешь… На счёт три? – предложил Спам.
– Ага.
– Раз… два… три!..
Очереди ударили одновременно.
107.
Кряхтя, я забрался в кабинку лаборатории. На дисплейчике высветилось, что все сто процентов загруженной смеси отцентрифугированы, и в заправочный картридж синтеза поступило одиннадцать сотых грамма д-КПГА. Это было явно меньше количества вещества, заявленного в сопроводительной листовке. Но такое сплошь и рядом случается со всякими там пищевыми добавками и сжигателями жира. Где-нибудь в Албании или Молдавии жирные неопрятные девки на глазок всыпают в капсулы на глазок же составленную смесь, а потом это продаётся в полулегальных лавочках «спортивного питания» и «фитнес-диет».
Впрочем, и одной десятой грамма по количеству хватило бы на всех нас – на восьмерых. Другое дело, производительность аппарата была, скажем мягко – не промышленной.
Я запустил процесс синтеза. Формулу вбил в память аппарата несчастный покойный сукин сын Тихон – так что мне оставалось только нажать на кнопку. Я и нажал.
Процесс пошёл.
Скиф принёс жетоны Любы и Спама. Прихватив жетоны Пая и Фестиваля, он повесил их все вместе на тот цветок, у которого мы забрали кашпо. Наверное, таким способом он попытался перед цветком извиниться.