Словно кончики чьих-то пальцев прикоснулись к моему воспаленному лицу и охладили его. Я вдруг начисто забыл все слова, в изобилии заготовленные по дороге.
– Что ты расселась? Встань-ка! – сказал господин старшей дочери, сидевшей с краю.
Она поднялась, улыбаясь мне одними глазами, а я, сам того не желая, сел на ее место. Не успел я перевести дух, как старший сын обратился ко мне:
– Может, ты сначала уберешь посуду и приготовишь чай?
Тут я вскочил и, не помня себя, заговорил так, будто кубарем покатился в пропасть:
– Хватит валять дурака! Я не обязан! Больше того, я попрошу вас убраться восвояси. Отныне не уступлю ни в чем. Благоволите собираться!
– Собираться? И не подумаем! – с явной издевкой откликнулся второй сын.
Все громко засмеялись, даже младенец покатился со смеху. Меня кинуло в дрожь, и в глазах закололо.
– Человек не имеет навыков современного образа жизни. Смеяться над ним жестоко, – такими словами девушка смягчила обстановку. Если бы не она, со мной наверняка случились бы конвульсии, как у больного истерией.
– Ты права, – сказал господин. – Надо быть демократичными. К-кун еще не привык к демократическим порядкам. Хоть и скучно, но придется приучать его к атмосфере демократии, периодически устраивая собрания. Давайте для наглядности изберем сейчас председателя и вынесем решение: обязан К. убирать посуду, готовить чай или не обязан. Кто будет председателем?
– Просим! – дружно закричали дети.
– Повинуюсь, – сказал господин. – Ну, вам ясно, в чем обязанности К-кун? Пусть те, кто считает, что он обязан, выразят свою волю поднятием руки.
При этих словах вся шатия уставилась на меня, в их взглядах ясно можно было прочесть: вот болван, который сомневается в очевидной истине. От дружно взметнувшихся рук всколыхнулся воздух. И что самое удивительное – младенец, который еще не выговаривал «мама», незамедлительно вздернул ручку.
– Ну вот и решение, принятое подавляющим большинством. Прошли времена, когда господствовало меньшинство. Человеческий разум прогрессирует. Приобрела справедливый вес воля большинства, и это логично, резонно, это, прямо надо сказать, по-человечески. – Потирая руки, господин с гордостью посмотрел на меня.
– Отец, дай-ка табачку! – подал голос второй сын.
– Табачку? Да будет тебе известно, что у отца не табачная лавочка. Не проси чего не следует.
– Оставь шутки, отец. Я три часа не курил. Думаю, вам понятно, что я могу и вспылить от таких лишений!
– Ладно, Дзиро! – сказал старший. – Хватит препираться. Лучше подумаем, что предпринять. Делить отцовский табак – это ведь тоже не дело… Лучше поищем кардинальное решение, в финансовом смысле. Отец тут вскользь упомянул, что, к счастью, у К-куна сегодня получка. Так вот давайте и прикинем наш бюджет. К-кун, где твой конверт?
Самые худшие мои опасения сбылись. Мне стало так жарко, словно сквозь меня пропустили электрический ток.
– Не знаю, на каком основании вы это говорите, только получка мне самому была бы кстати. Если бы я и получил ее, так не спешил бы отдавать вам.
– Не мели, – оборвал господин. – Порядочный человек не должен лгать. Кого ты хочешь обмануть? Даже если твоя версия и выглядит правдоподобно, тебя же видно насквозь. Ладно, пора прибирать посуду, а у Дзиро уже кровь кипит от никотинного голодания, так что выкладывай-ка поживее. А потом на досуге мы проведем собрание насчет распределения бюджета. Время – деньги, будешь мешкать – заплатишь проценты.
В последних словах прозвучала угроза.
– Чего нет, того нет, – отрезал я.
– Придется ему научно доказать, что значит «есть» и что значит «нет», – сказал старший.
В мгновенье ока они с обеих сторон заломили мне руки. Я пытался сопротивляться, но их сила была ужасающей. Ее никак нельзя было сравнить с моей. Поскольку при мне все равно ничего не было, я перестал сопротивляться. Пусть делают что хотят и одержат легкую победу.
С удивительной сноровкой господин обшарил меня с головы до пят. Обнаружил сезонный билет, передал его дочери.
– Странно, – сказал он, склонив голову. Посмотрел на одного сына, посмотрел на другого. А я про себя думал: «На-ка, выкуси!»
В этот момент дама выхватила у дочери проездной билет и увидела в нем фотографию С.
– Ах, какая мерзость! Опять фотография этой женщины. До чего же гадко!
– Что вам нужно? – закричал я.
– Мама, отдайте! – сказала девушка.
– Постой, мама, это нам пригодится. На обороте есть подпись: «С». Видно, та самая девица, чью карточку вы разорвали вчера. Ясно. Не кажется ли вам, что мы напали на след, где этот фашистский молодчик припрятал конверт с получкой? Верьте мне, съевшему собаку на службе в частном сыскном обществе.
С этими словами старший сын освободил мою руку, намереваясь выхватить у матери сезонный билет.
Второй сын преградил ему дорогу.
– Постой-ка, брат. Мы тебе, конечно, доверяем, но, когда дело касается денег, лучше пойти вдвоем во избежание взаимных подозрений.
– Пойду один. Представь, ведь там, в незнакомом доме, придется проводить розыск. Как за это взяться? Самое милое дело – закрутить мозги этой зеленой девчонке.
– Как раз по моей части! – не отступал брат. – Почему я должен уступать девчонку?
– Хватит, – сказал господин. – Таро пойдет один. Разве мы ему не доверяем? Мы даже обещаем впредь и пальцем не тронуть эту девицу С, правда, Дзиро? Конечно, при условии, если Таро добьется цели.
– Ладно. Молоденькие девочки меня не очень волнуют, – ответил второй брат.
– Гадость! – томно выкашлянула госпожа.
– Ну, я пошел! – Старший нагло ухмыльнулся мне в лицо.
У меня было такое чувство, будто сердце мое покатилось вниз и рассыпалось в прах под ногами, словно старое дерево, подточенное червями. Почувствовав испытующий взгляд девушки, я поспешно отвел глаза и, шмыгнув носом, проглотил навернувшиеся слезы…
Второй брат проводил старшего до прихожей с напутствием:
– Давай там покороче!
Потом, не обращаясь ни к кому конкретно, заявил:
– Я тоже подался, обещал той вдовушке. Можно бы и наплевать на нее, да надо стрельнуть сигаретку, так что цель – чисто гигиеническая…
Спрятав руки в карманы, я тупо уставился в окно. Темнело. Над соседней крышей показалась жуткая луна – желток в недожаренной глазунье. Без всякой цели, почти бессознательно, я двинулся к прихожей.
– Куда? – рявкнул господин.
Я обернулся, и в тот же миг что-то мягкое и влажное шлепнуло меня по лбу. Младшие брат и сестра, прячась за бабку, захихикали. Это была жевательная резинка.
Господин наставительно сказал:
– Ты бы не слонялся, а взялся за дело. Думаешь, сыновья ушли, так можно распоясаться? Не беспокойся: у меня пятый разряд по дзюдо, я был инструктором в школе полицейских. Так что пошевеливайся, не будем портить друг другу жизнь!
Вступилась дочь, до сих пор наблюдавшая эту сцену со стороны.
– Отец, он не привык вести хозяйство. И это не его вина, таким его воспитало старое общество. Он еще не освободился от феодальных понятий: мыть посуду – это, мол, женское дело. Для первого раза я возьму над ним шефство.
Господин недовольно возразил:
– Чего ты, дура, заступаешься!
– Не заступаюсь. Только ведь он перебьет всю посуду. А кроме того, демократия – это гуманизм. Никакого насилия.
Как заведенная кукла, я взял большую корзину с посудой и пошел за девушкой. Меж серых стен, провожаемый любопытными иголочками глаз местных хозяев, я проследовал к серой водопроводной колонке.
Если отбросить эмоции, работа как таковая была пустячной. Девица сказала:
– Кто бы подумал, что вы такой ловкий! – Она говорила еще что-то подбадривающее. Я молчал как камень. Мне с трудом верилось, что я вообще еще живу на белом свете.
Возвращаясь, мы прошли мимо третьего номера. Оттуда доносились недвусмысленные звуки.
– Ваш братец! – ядовито заметил я.
На этот раз промолчала девушка.
В комнате стояла пыль столбом: двое младших затеяли борьбу. Дама спала, прислонившись к стене; из-под задравшейся юбки торчали ее гигантские ноги. Старуха у окна любовалась луной и при этом загадочно улыбалась. Младенец у нее на коленях орал, будто его поджаривали. Господин сидел за моим столом, погруженный в чтение.
– Управился? – спросил он, выплевывая потухшую сигарету. – Давай чаю.
– Нет чаю, – отрезал я.
– Я тебя не спрашиваю, есть или нет. Говорю: давай. Так-то ты налаживаешь коллективную жизнь?
– Откуда же его взять, если нет?
– А ты постарайся. И в Писании сказано: твори добро без устали. И если твои усилия будут неослабны, придет время, и ты пожнешь плоды. Для общего блага трудов не жалей. Христос учил: счастье в том, чтобы давать, а не в том, чтобы получать. Так пойди же к соседям, добудь это счастье. Извинись, скажи: неужели вы нам настолько не доверяете? Это, мол, для нас оскорбление.
– А ты постарайся. И в Писании сказано: твори добро без устали. И если твои усилия будут неослабны, придет время, и ты пожнешь плоды. Для общего блага трудов не жалей. Христос учил: счастье в том, чтобы давать, а не в том, чтобы получать. Так пойди же к соседям, добудь это счастье. Извинись, скажи: неужели вы нам настолько не доверяете? Это, мол, для нас оскорбление.
Я молча отправился. Но господин, словно передумав, остановил меня.
– Постой-ка! У тебя такой вид, будто ты чем-то недоволен. Может, ты надумал удрать? Так знай, что из этого ничего не выйдет. Лучше разведи-ка здесь огонь. А чай уж дочка где-нибудь раздобудет. Не удастся, тогда продаст пять-шесть книжек из тех, что здесь есть.
IV
Шел двенадцатый час, когда неверными шагами возвратился старший сын. Он был вдребезги пьян. Семейство ощетинилось. Второй брат смотрел на старшего с такой злобой, что, казалось, сейчас бросится на него. А тот, вытаращив глаза и громко икая, бормотал:
– Лягушка под карнизом, птица в небе… Чего уставились? Переживаете? Не сомневайтесь! Бросьте, бросьте!
Господин шагнул вперед.
– Где деньги? Деньги где, спрашиваю!
– Деньги? Кажется, я пропил их.
– Пропил? Вы слышите, он пропил! Ну, смотри, ты меня знаешь!
– Что такого? Выпил и закусил, и все тут. Отвяжитесь!
Слово за слово, прения разгорались. Ввязался второй брат. Кто из жаждущих крови первым пустил в ход руки – неизвестно, только комната превратилась в поле битвы. Снизу стучали в пол палкой от метлы. Соседи барабанили в стену кулаками. Весь доходный дом пробудился от сна и загудел, как потревоженный улей.
Наконец бойцы, видимо, устали. Руки опустились. Тут старший, захохотав во все горло, выбросил белый конверт.
– Что это?
Господин, вылупив глаза, схватил конверт и начал лихорадочно считать тысячные бумажки.[5] Сравнил с цифрой, проставленной на конверте.
– Чудак, сказал бы сразу: так, мол, и так, и обошлось бы без этой бессмысленной траты калорий.
Старший все еще продолжал хохотать.
– Ничего, хорошая зарядка. Полезно для души. У вас у всех не варят котелки. Неужели вы думаете, я стану пить на свои? Меня девчоночка угощала. Славная крошка, эта С. – Он покосился в мою сторону. – Я просто влюбился, завтра пойдем с ней в кино.
– Гадость, гадость, – рыдающим голосом проговорила дама. – Со мной теперь уж никто не считается.
Старший, проглотив остатки холодного чая, завалился спать. Семейство мало-помалу угомонилось, то из одного, то из другого угла доносился тяжкий вздох.
Господин крепко держал конверт с моей получкой, но все не мог успокоиться. Я же и вовсе был взвинчен до предела. Внезапный приступ ярости заставил меня вскочить и броситься на него. Результат вряд ли нужно описывать. Собрание, большинство голосов, резолюция: деньги принадлежат им. И вдобавок – отвратительная шишка под моим правым глазом, кулак второго сыночка.
– Фашист! – с горечью сказал господин. – Легче собаку научить говорить, чем его вразумить. К-кун, ты бы все же старался привыкать к жизни современных культурных людей. Для твоего же блага. Вот я изучаю возможность обучения собак речи. – И с заметной гордостью добавил: – Завершение моего исследования принесет большие перемены во всем общественном укладе. Можно бы рассказать подробнее, да ты вряд ли поймешь. В основу я положил учение Павлова, открывшего физиологический механизм речи. При помощи гипноза я воздействую на мозговую кору собаки и таким образом добиваюсь эмпирического возбуждения речевого центра. Ну как, соображаешь? Не я один, в нашей семье все ведут какую-нибудь выдающуюся научную работу на благо общества. Старший сын специализируется по криминалистической психологии, в экспериментальном плане. Второй сын ведет специальное исследование женской сексуальной сферы. Моя жена служит ему великолепным подопытным объектом. Моя мать, теперь-то она несколько сдала позиции, но в свое время была большим специалистом по части мужской психологии. Параллельно она исследовала «слепые пятна»[6] у продавцов в универмагах. Эту специализацию усваивают по наследству двое моих младших детей, хотя они еще и глуповаты. Старшая у меня немного в другом роде: пишет стихи. В ближайшее время выходит ее сборник «Вселенская любовь». Самый младшенький, правда, еще не умеет и говорить, но путем тренировки уже обучен участвовать в единогласном голосовании. Кроме того, он являет собой великолепный экспериментальный материал к теме: речь у собак.
– Вот тебе жизнь культурной семьи нашего времени. Небось не ожидал? Если бы ты с нами сотрудничал, была бы и польза для наших исследований, и ты приобрел бы навыки культурного человека.
Тут я заметил, что все уже погрузились в сладкий сон, кроме девушки, которая тихо всхлипывала.
– Ты чего? Что за меланхолия? – Господин отвел волосы со лба девушки. Лицо ее было бледным и печальным.
– Не думать, не сомневаться! – с нажимом проговорил господин и оглядел погрузившееся в сон семейство.
– Спи! – Затем обернулся ко мне: К-кун! Я следую принципам демократии и не хочу оказывать на тебя давления. Я тебе лишь намекну, надеюсь, ты поймешь. Комната нам тесна. Для десятерых в ней даже на одну ночь недостаточно ни площади, ни кислорода. Между тем днем я установил, что на чердаке пустует кладовка. Как поступил бы в этом случае скромный человек, будь ему об этом известно?
Всю ночь напролет я воевал с мышами в кладовке, сплошь затянутой паутиной. Не сомкнув глаз, весь разбитый от страха, унижения, бессонницы, я размышлял. Я дал себе клятву отомстить и выработал план действий, к которому приступлю завтра. Вот что я решил: во-первых, пойти на свидание с С. раньше, чем туда отправится старший сын (она в опасности, я должен объяснить ей ситуацию, должен начать борьбу вместе с ней); во-вторых, найти какого-нибудь порядочного адвоката; в-третьих, расклеить обращение к соседям по дому. (Недавно моряк из второго номера повесил листовку с протестом против повышения квартирной платы, и соседи поддержали его).
Прозвенел первый трамвай. Я решил, что пора выбираться из кладовки. Но тут кто-то прошел в уборную, и пришлось подождать, потому что лестница с чердака проходит как раз мимо уборной. В этот короткий промежуток времени меня свалила усталость. Потеряв над собой власть, я заснул.
V
Я проснулся от стука в крышку люка, через который проникали в кладовку. По пробивавшемуся откуда-то свету я понял, что уже рассвело.
– Скорее, скорее! – торопил чей-то голос.
Я утер выступившую на губах слюну и открыл крышку. Передо мной стояла девушка.
– Я за вами, – сказала она и присела рядом. – Верно, проголодались? – Она протянула мне кусок хлеба с маслом.
– Который час?
– Уже за полдень.
– Вот проклятие! – Я вскочил, она с легкой улыбкой остановила меня.
– К С? Опоздали!
– Что они со мной делают?
– Таковы человеческие отношения. Древний грех.
– Воры!
– Мне вас жаль.
– Сумасшедшие!
– Кто? Они? Своеобразные люди, но сумасшедшими их вряд ли назовешь. Разве что мать. Та-то ненормальная. Твердит одно: гадость, гадость! Воображение у нее, видно, гадкое. Она забыла все другие слова. И всегда повторяет что говорит отец.
Я был удивлен.
– Ты мне сочувствуешь?
– Да, я тебя люблю.
Я сходу решил изменить первый пункт намеченной программы. Взять в союзники Кикуко и тем подорвать вражеский лагерь изнутри!
– Ты мне поможешь?
– Конечно, я за этим пришла.
– Мне надо найти какой-то выход, ты с этим согласна?
– Да, надо поскорее ускользать.
– Ускользать… Ты права. Ускользать. Нельзя дальше жить с подавленным рассудком.
– Любовь! Дело не в рассудке, в любви. Лишь сила любви дает нам жизнь.
– Согласен, согласен. Но там, где нет разума, нет и любви.
– Ты ошибаешься. Наоборот, именно в любви находит свое завершение разум.
– Да, пожалуй, – с готовностью согласился я. – В общем, наши взгляды совпадают. Отныне мы должны во всем помогать друг другу. С первого раза я почувствовал, что ты в этой семье особенная. Поэтическая натура. Ты и красива, как ангел. Будь ты независима от этой семьи, я бы, пожалуй, тебя полюбил.
– В демократическом обществе каждая личность независима.
– Тогда давай подумаем, как нам вышвырнуть эту компанию.
– Вышвырнуть? Убежим мы с тобой.
– Ну зачем же? Получится что мы уступили. Их надо выгнать, ведь комната-то все-таки моя. Куда ни беги, везде жилищный кризис. Куда денешься!
– Я говорю в другом смысле. Бегство – это проблема духа. Бегство на пути любви, которая одна дает нам силу вынести все.
– Как тебя понимать? Выходит, ты все одобряешь?
– Не одобряю. Но изменить ничего нельзя. Каждому свое.
– Ах так? – Я встал, смахнул паутину с лица. – Все-таки на поверку ты мне враг. Может, ты вообще шпионка, а я-то доверился?