— Значит, так, — продолжил Владимирский. — Я тут уже некоторое время приглядываюсь к тому, чтобы нам как-то диверсифицировать свой бизнес. А проще говоря, хочу я заняться фарфором.
Догилевич хмыкнул.
— Что не так? — резко повернулся к нему босс.
— Да нет, ничего, в общем, — протянул первый зам. — Просто ты как-то так официально начал… Я уж подумал, что такое?
— «Такого» — ничего, — отрезал Владимирский. — Считай, это моя фантазия. А официально начал потому, что решение уже принял.
— Но почему именно фарфор? — удивился Вайнштейн. — Там возни много, а рынок узкий. Спрос предсказуемый, ограниченный. Это все равно что в алмазы лезть. Все квотировано, лишнего не вбросишь — подорвешь спрос. Нет, это я спонтанно говорю, вопрос не изучал, — заюлил он, видя тяжелый взгляд шефа.
— Это я знаю сам, — сухо проговорил Владимирский. — Но кое-кто на этом рынке очень неплохо поднялся. Хочешь знать, как?
Он кивнул Косте. Тот откашлялся:
— Есть такой Серебряков. Немногие слышали, да и немудрено. Ниша. Направление деятельности узкое. Но в общем среди специалистов известен.
Начинал так себе, ничего особенного. Можно сказать, свой свечной заводик был. Поначалу занимался всем, но потом «накрыл» небольшую мастерскую экспериментальных керамических форм. Ну, там различные светильники, вазочки, украшения… Все умирало, потому что продавать не умели. А он проникся интересом. Пару заказов пристроил немцам, потом вышел на постоянную линию с ними. Тем временем организовал сбыт по России, перестроив производство. Далее то ли он на украинцев вышел, то ли они на него — стал дилером Коростеньского завода. Постепенно стал дилером еще нескольких. Одновременно выстраивал собственное производство на испанских и английских технологиях.
Загалатий прервал речь, отпил чаю. Из чашки английского фарфора.
— Имеется в виду, что в этом деле очень многое зависит от глины — потому фарфор локализован в небольшом количестве мест.
Наша глина, кстати, не особо. Потому, в частности, в России вместо сервизов начали игрушки делать.
Плюс — деколи, то есть вот эти вот рисунки на посуде. У нас их делать тоже не умеют, грубоватые получаются. А Серебряков сумел выгодно договориться с испанцами, стал получать рисунки от них и — наш человек! — клеить на наш… ну, или украинский… фарфор. На те места, где проявлялись недостатки нашей глины. А поскольку недостатки — в разных местах, то он взял и попросту отказался от унификации украшений на сервизах. Таким образом получилось как бы развитие его же экспериментальной фабрички. А на рынке появилась собственная оригинальная… ну, не знаю — фарфоровая школа, что ли. Модели Серебрякова. Хотя это не модели, а, в общем, обычная продукция. Украинцы, пока он их не построил, несколько лет так и гнали советский ширпотреб.
Но именно с этим он и попал в точку. Оформляя «совок» под Испанию, он захватил нишу ширпотреба. Пока солидные заводы, европейцы, немцы особенно, по чайной ложке открывали здесь элитные магазины для элитной продукции, Серебряков затаривал всю страну до Владивостока по приемлемым для массового потребителя ценам. А поскольку у него один сервиз не повторял другой, то каждый из этой массы получался как бы эксклюзивным. И считал себя как бы элитой.
— Хм, — покачал головой Вайнштейн. — Я бы взял парня на работу. У него еврейская голова!
— Давай дальше, — указал Владимирский помощнику.
Загалатий вновь откашлялся.
— Собственно, сбытовая сеть у него обычная. С центральными магазинами на договорах. По стране — по-разному. Кто-то уже у него на договоре, где-то он долю откупил. Где-то филиалы открыл, как со стопроцентным участием, так и с частью. Но в таких филиалах везде держит контрольный пакет. В общем, сочетает собственную сеть и франшизу. Часть реализаторов сама к нему приезжает, закупается и дальше уже распространяет самостоятельно. Раньше давал на реализацию, но в последние годы этого уже не практикует. Список объектов по городам я Борису Семеновичу передал, — кивнул он на Владимирского.
Тот кивнул в ответ:
— Да, Костя. Большая работа. Благодарю тебя. Но давай главное.
— Ну, про его потуги сделаться дилером западных фирм я говорить не буду, — продолжил Загалатий. — Похоже, он делал их, имея в виду, что в перспективе европейцы все равно сами к нам придут. Типа: не вышло — и ладно. Зато сам открыл, по моим данным, три магазина в Европе — во Франкфурте, в Каталонии под Барселоной и в Голландии.
Он еще глотнул из чашки и снова откашлялся.
«Заболел, что ли?» — с беспокойством подумал Владимирский. Он был подвержен ОРЗ, боялся заболеть, потому что всегда очень тяжело выходил из этого неприятного заболевания.
— Но три-четыре года назад он начал подниматься всерьез, — продолжал, однако, вполне здоровым голосом Костя. — На кхитайцах.
Китайцев он отчего-то не любил искренне и слово это всегда пытался произнести с этаким — как он считал, издевательским — придыханием.
— Ну, про китайский фарфор все слышали, они его изобрели…
Все закивали.
— Эх, — с ностальгическими нотками протянул Догилевич. — Помню, было у нас несколько китайских предметов еще со времен советско-китайской дружбы. Не поверите, сквозь бока чашки чаинки можно было видеть!
Молодой Нагонченков, родившийся уже во времена песенки про письмо тамбовских рабочих китайским гегемонистам, уважительно покачал головой.
— Продолжай, Костя, — прервал воспоминания Владимирский.
— Так вот. Кто был инициатором, не знаю, но китайцы начали проявлять интерес к нашему рынку. Ну, о таких чашках, как была у вас, Семен Моисеевич, — повернулся он к Догилевичу, — речь не шла. Слишком дорого, а Серебряков, видно, раскладку по западным оборотам у нас им дал. Но на то они и кхитайцы, — на сей раз звук «х» был произнесен с явственным нажимом, — что у них номенклатура по всему спектру присутствует. Словом, они предложили нашему герою ряд позиций с низкими ценами. А тот их за руки и ухватил. В смысле, тут же пожал и договор заключил. И теперь он у них эксклюзивный дилер, представитель и тэ дэ. Все довольны. Он позиционирует настоящий китайский фарфор как товар для массового потребителя, а они получают очередной рынок. Маржу делает на том, что дешевый китайский фарфор продает дорого, как китайский настоящий. При этом никого не обманывает — он и есть китайский. Он даже подгреб под себя китайские ресторанчики. Те закупают у него… ну, не все, а которые в верхнем секторе работают. А что — и китайское, и не жалко, если разобьется, дешевое. Как только диаспора у него это дело не перехватила, не пойму…
— А он не боится, что кто-нибудь вывезет сюда продукт более высокой категории и тем его подрежет? — поинтересовался, видимо по ассоциации, Алиев. — Скажем, раз уж наш уважаемый шеф так хочет, то мы могли бы, скажем, вложиться…
Константин взглянул на Владимирского — можно, мол, ответить? Тот кивнул.
— Нет, он и тут продумал… Чтобы ничего не терять. Во-первых, другие ценовые категории он тоже ввозит. Даже секцию в ЦУМе откупил. Для высококлассного эксклюзива. А во-вторых, это ему ничем не грозит, даже если кто-то его эксклюзив порушит. Он просто маржу срежет, немного вниз откатится, но возьмет массовостью…
Все помолчали.
— Да, — резюмировал Владимирский. — Спасибо, Костя. Ты громадную работу проделал…
Он один — да сам Загалатий — знал, насколько это была громадная работа. Да еще за такой короткий срок. Костя сумел не только поднять свои связи в УБЭПе и на таможне, а также проникнуть в кое-какие банковские файлы (тут Владимирский ему помог, как и со знавшими Серебрякова людьми в РСПП), но и даже завербовал информатора из окружения фарфорового дельца. За немалые деньги. На этого человека Владимирский твердо решил сделать ставку в дальнейших своих планах, касающихся нового бизнеса.
— И все же поясни, Боря, — мягко произнес Догилевич. — Зачем тебе это нужно? Какие там объемы этого бизнеса? — повернулся он к Загалатию.
— Ну, сейчас годовой оборот у Серебрякова около двадцати миллионов, — ответил тот, взглядом спросив разрешения у шефа.
— Это же копейки, Боря, — увещевающее обратился Догилевич к Владимирскому. — Ты же не можешь всерьез хотеть заработать эту сумму, создав себе такие проблемы. И где ты возьмешь специалистов? И тебе надо будет перекупать у него его заводы. А это, как ни крути, капиталовложения. И что-то я не помню его бумаг на фондовом рынке. Абульхаз, может, ты помнишь?
Алиев подумал:
— Как называется его фирма?
— Непритязательно, — позволил себе высказать мнение Константин. — «Серебряковский фарфор».
Алиев подумал еще. Он всегда предпочитал подумать лишнюю пару секунд, зато потом действовать верно и бить жестко.
— Нет, я его бумаг не знаю.
Алиев подумал еще. Он всегда предпочитал подумать лишнюю пару секунд, зато потом действовать верно и бить жестко.
— Нет, я его бумаг не знаю.
— Нет у него бумаг, — устало подтвердил Владимирский. — Он вообще все еще знаете кто? ООО! Даже в ЗАО преобразоваться не пытался. Акций, естественно, не выпускал.
— А кто у него в учредителях?
— Трое. Сам, главный бухгалтер и некий прежний партнер. Но тот в прошлом году умер.
— Сам? — тут же осведомился Алиев.
— Сам, — впервые подал голос Логовенко. — Мы проверяли. Впрочем, он в делах фирмы не участвовал к тому времени уже несколько лет.
Возникла пауза.
— Ну, хорошо, — продолжил свое наступление Догилевич. — Я все же не понимаю, какой толк в этих данных. Мелкий коммерсант делает свой маленький гешефт. Делает его остроумно, согласен, но что нам с того?
— Не нам, Сеня, — с долей металла в голосе поправил Владимирский. — Мне.
Заместитель воззрился на него.
— Ну, хорошо, — сказал он после паузы. — Мы тебя уважаем, ты душа нашего маленького коллектива. Но тогда скажи, зачем это надо тебе. Иначе я совсем не понимаю, отчего ты нас сюда собрал, а не просто пошел и купил дело у этого человека. Нет, ты меня, конечно, прости, Боря, — начал заводиться Догилевич, — но если ты хочешь делать этот бизнес для себя, то что тогда должны делать мы? Добывать тебе глину? Или рисовать эти, как их… деколи?
Владимирский смотрел на него молча.
— А если это таки бизнес для нашей структуры, — продолжал его первый зам, — то объясни мне, старому, зачем мы должны заняться производством тарелок, когда мы сейчас вполне успешно занимаемся тем делом, которое хорошо знаем? Тебе нужны двадцать миллионов? Таки сделаем их с теми же китайцами, прокредитовав их под открытие их собственной торговли здесь!
Загалатий поморщился. Владимирский — тоже.
— Ну, ладно, я знаю, — горячо ответил на это выражение чувств Догилевич. — Не надо мне рассказывать, где утверждаются такие решения. Я говорю это для примера, как… То есть я хочу сказать — мы всегда можем у себя добиться тех же результатов своими способами. Это же не тот гешефт, ради которого надо соваться в незнакомую отрасль…
Владимирский оглядел своих помощников. Алиев вертел в пальцах ручку, на лице застыло выражение недоумения. Похоже, он частично разделял позицию своего коллеги, занимавшего место по правую руку от шефа. Далее сидел Нагонченков с физиономией, отражавшей напряженный мыслительный процесс. Вайнштейн рисовал на листе бумаги какие-то кружочки со стрелками. Загалатий был безмятежен — он действительно с блеском выполнил трудную задачу и теперь просто ждал принятого решения. Впрочем, с его способностями он наверняка знал, откуда возник первый толчок к нынешнему разговору. Лицо Логовенко было непроницаемо. Он лишь исподлобья, но нейтрально разглядывал Догилевича.
— Хорошо, — уронил наконец Владимирский. — Я поясню, зачем это нам нужно. Нам, — повторил он значительно. — Он еще раз обвел всех глазами. — Я начну с денег. Раз ты, Семен, так волнуешься, — поверх очков посмотрел он на первого зама, — Серебряков — любитель. Мальчик не без ума и способностей, но… любитель. Как начинал на перепродаже компьютеров, так на том мозгами и сидит. Как один общий знакомый, шьющий сейчас робы за Читой. Приобрел собственность по случаю, капитализировал на пятнадцать миллиардов — и тут же потянуло его ее перепродать. Наш любитель занимается тем же самым. Он даже не делает попыток купить у китайцев производство. Всего лишь: вывез — растаможил — перепродал с маржой. У него просто нет денег, чтобы вложиться в такую покупку. И нет головы, чтобы взять на это кредит сегодня, потому что китайцы растут, и завтра все это будет у них дороже.
Теперь второй вопрос, логичный: а зачем нам-то китайское производство? А затем, дорогие мои, что тот же безголовый наш товарищ показал хороший путь — относительно дешевым товаром, относительно дешево превращая его в эксклюзивный, завоевать широкий рынок массового потребителя. Только не здесь, а по всему миру! Мы, к сожалению, опоздали, когда американцы и европейцы делали первые инвестиции в китайских особых зонах. Мы тогда, если помните, бурно достраивали коммунизм и без памяти уважали дорогого Леонида Ильича. И сегодня, когда китайцы своим дешевым товаром захватили весь мир, кое-кто, кто принял в этом участие на начальном этапе, довольно неплохо зажил.
Что касается фарфора, то эта ниша оказалась незанятой. Просто потому, что китайцы боялись за свои приоритеты, раз. И потому, что мировая ниша дорогого фарфора, в том числе и китайского, была уже заполнена. Это два. Серебряков приспособился выбрасывать этот элитный продукт на массовый рынок. Но он действует, как челнок. А мы, раз уж он не хочет взять производство сам, воспользовавшись банковскими ресурсами, мы можем позволить себе забрать у него этот бизнес. Ведь это бизнес? — требовательно посмотрел он на Догилевича.
— Н-ну, — пожал тот одним плечом. — Звучит уже лучше. А считали? Во что это выльется и что это дает?
Владимирский повернул голову к Вайнштейну. Ему, не вводя полностью в курс дела, дали посчитать возможные перспективы.
Тот покачал головой:
— Только на пальцах. — Он снял очки и поморщился, сжав пальцами переносицу. — Очень много неизвестных факторов. Надо серьезный бизнес-план составлять. Язину дать посчитать или Ларионову… Хотя последний тут, кажется, не очень в теме. Лучше международникам кому…
— Ну, хорошо, на пальцах-то что получается? — упрямо добивался ответа Догилевич.
— Получается интересно, — не очень охотно ответил финансист. — Кредит массивный. Если инвестировать будем, через аффилят какой-нибудь, то окупаемость весьма одухотворяет.
— А точнее? — неумолимо наступал первый зам.
— Да не могу я точнее! — взмолился Вайнштейн. — Ничего же не определено! Есть только базовые стоимости производства — ребята мои в китайских данных порылись — и примерная прикидка по оптовым ценам. Ни одной же базовой цифры нет! Ни объема, ни сроков, ни региональной привязки по продажам, ни количества точек! Ничего!
— Это первое совещание на данную тему, — счел нужным вмешаться Владимирский. — Целеопределяющее, так сказать. От него уже будем отталкиваться, разрабатывая конкретику.
— А что, кстати, с продажами? — поднял голову Алиев. — Не нам же этим заниматься? Нужен инсайдер на рынке. Причем с готовой сетью.
— Именно! — поддержал Догилевич. Старый друг, а ведь начал уже раздражать! — Зачем мы тут колесо изобретаем? Не проще было б с тем же Серебряковым потолковать по душам? Дать ему денег, вложиться, привязать к себе. И пускай работает! А там, глядишь, и смена его подрастет…
Владимирский хмуро глянул на него.
— В том-то и дело, — тяжело сказал он, — отказывается, стервец! И прямо твоими словами. Знаю, говорит: поставлю вам дело, а затем не нужен стану. А я, говорит, в бетонных ластах плавать не умею…
* * *Как обычно, трель телефона раздалась неожиданно. Точнее, не вовремя. Еще точнее — она отвлекла от полной сосредоточенности. Между тем она очень требовалась. Виктор сидел с главным бухгалтером и просматривал сводку балансов. Это было священнодействие, акт почти что интимной связи. Светлана являлась не только главным бухгалтером, но и соучредителем их ООО.
Получилось это чуть ли не само собой. У Серебрякова были когда-то довольно длительные трудности, приходилось выворачиваться с украинским Коростеньским заводом — вообще сага для внуков долгими зимними вечерами, когда за стенами избушки гуляет вьюга и в трубе гудит ветер… Перспектива остаться под конец жизни в простой деревенской избушке и кормиться плодами сада и огорода казалась тогда как никогда реальной.
Словом, тяжко пришлось тогда Серебрякову, уже завязавшемуся с фарфором, а значит — с потребительским рынком, да еще в его нижнем, массовом сегменте.
Пришлось сократиться даже в зарплатах. А прежняя бухгалтерша на это была не согласна. Конечно, надо бы было ей тогда уступить — если вспомнить, какой кровью дались те два месяца, пока он подыскивал нового человека на эту должность! Но Виктор тоже обиделся. Он никогда не считал, что должен на своем предприятии жестко держаться схемы: владелец — наемный служащий. Или работодатель — работник. Ему всегда казалось, что у себя он установил систему корпоративной солидарности. Даже в каком-то смысле семейственности. И тут, когда всем надо было ненадолго затянуть пояса, ему было сказано, что кризисы в производстве — кризисами, это его головная боль как предпринимателя. А ей, простому наемному работнику, нужна зарплата. Тем более что в реальном выражении она и так весьма уменьшилась…
С главными бухгалтерами не ссорятся. Это Виктор усвоил еще в самом начале своего трудового пути. Забавно, ту тоже Светланой звали… Поэтому он подавил в себе раздражение, без всяких условий заплатил все, что было необходимо. Выделил даже премию в размере месячного оклада. Но ни видеть, ни слышать больше предательницу не захотел.