– Все. Ты проиграл по очкам… You has lost on spectacles… Так, кажется?… – спросил он у Игоря.
– По-моему, ты путаешь очки спортивные с очками для глаз… – сказал Согрин.
Кордебалет стоял отвернувшись. И в это время американец ударил. Тем самым своим правым ударом. Шурик, не ожидавший этого, только успел едва отстраниться, но не уклониться. И удар свалил его. Нокаут был стопроцентным. А американец вскинул победно вверх правую руку. И посмотрел на спецназовцев с усмешкой. Он проиграл как боксер. Но победил как солдат. Наверняка он понимал, что его ждет. И сейчас хотел только, чтобы его побыстрее пристрелили и не мучили.
И тут же его ударил Слава Макаров. Забыв про свое былое прошлое боксера, Слава ударил так, как бьют в пьяных драках – ногой в пах. Тут уже проиграл американец. Он выл, как пьяный мамонт, и дико вращал глазами.
Уже совсем смеркалось, и привал был необходим более длительный, чем предыдущие.
– Отдыхаем! – скомандовал Игорь.
И добавил, обернувшись к Сохно:
– Толик, как очухается, допроси этого – какого хрена ему здесь понадобилось. И связать его не забудь, а то он запросто деру даст… – Игорь ногой, но не пинком столкнул американца с дороги и прошел к Кордебалету, который только что сумел сесть и смотрел на мир такими глазами, словно неделю непробудно пил и его неосторожно оторвали от этого увлекательного занятия.
– Ночь уже? – спросил Шурик.
– Нет еще. Только темнеет слегка… Это у тебя в голове ночь, артист… Оклемаешься?
– А что со мной станет…
– Три часа тебе даю. Полежи прямо здесь. На пост выставлять не буду.
А остальные, свободные от поста, стали оттаскивать в одну сторону трупы жандармов. Точно так же, как в деле с первым отрядом, и опять стали заметать тропу…
Спецназ не любит оставлять следы…
* * *Алексей поднялся в мезонин, постучал в дверь.
– Входи, входи…
– Балалайку вот тебе принес, – протянул он помповое ружье без приклада. – Может, сгодится. Охрана сейчас приедет. Я бы и сам здесь остался, но у меня сегодня очень важные встречи. Я долго их добивался.
– А что тебе здесь сидеть… – Игорь взял ружье, дослал патрон в патронник. – Я же тоже не прятаться сюда приехал. За ружье спасибо. С собой я его не потащу, но пока пусть здесь, под рукой будет.
– Ладно, так я пошел? – неуверенно спросил Алексей. Видно было: ему неудобно, что вот так оставляет родственника в трудную минуту из-за своих дел финансовых и прочих.
– Подожди. Можно с машиной где-то договориться? Мой номер знают. Мне бы лучше на чужой. С местным номером. Напрокат как-то взять… И без водителя…
– Нет проблем. У Татьяны «девяносто девятая». Я ей сейчас скажу, сгоняйте, как охрана приедет, купите бланк доверенности. Они в газетных киосках продаются. И летай на здоровье… Машина почти новая… Только лучше не разбивай… Если уж по необходимости, тогда ладно…
Нет, все-таки родственник у него парень что надо, подумал Игорь. Но сейчас даже это радости не доставляло и не сгоняло с лица печать озабоченности.
Алексей ушел.
Игорь встал к широкому, во всю почти стену окну. Солнечный свет хоть как-то поднимал настроение и, казалось, давал надежду, нес что-то, схожее с избавлением… Под окном лежал двор и неухоженный – даже под слоем снега это заметно – огород, оставшийся, вероятно, от прежних хозяев участка, которые жили в наполовину ушедшем от старости в землю домике. Домик Алексей снес, как говорил, в первый же день, чтобы пейзаж не портил. А дальше, за забором, светлел мартовский сосновый бор. Сам радостный, как это утро.
Нет, в такую погоду и мысли должны шевелиться бодро. Надо что-то соображать. Есть хоть какие-то просветы? Варианты?
Варианты, естественно, есть…
Татьяна Павловна… Она ли это на самом деле?
Игорь никогда не имел слишком большой склонности к переоценке своей значимости. И хотя сама собой напрашивалась мысль о том, что его заманивают в ловушку, что все это подстроено только лишь для того, чтобы как-то прижать его, поймать, он не брал такой вариант всерьез. Если его надо убрать, то это могли бы сделать и в Самаре. Причем сделать неожиданно, а не настроив его заранее на сопротивление. Вот сюда его допустить не хотели, на похороны – это точно.
Значит, это не ловушка для него. Но Татьяна Павловна… Умершая Татьяна Павловна…
И самое главное – кому и зачем понадобилось похищать тело из морга? Глупо, естественно, предположить, что Кордебалет бриллиантами объелся. Психбольница не ювелирный магазин и не огранная фабрика. Но тогда, но что же тогда?…
Возможно, в теле Шурика что-то было. Естественно, не в желудке, если он уже давно в больнице находится. Какое-то вещество, какие-то химикаты, или наркотики, или яды, которые оттуда невозможно удалить? И кто-то боялся, что это могут обнаружить. Но что это было? Но как это туда могло попасть?…
Глава 9
Еще раз все просчитав, акцию лично против себя Игорь отбросил. Не совсем та он величина, чтобы лично против него кто-то начал проводить такую операцию. Деньги на него просто пожалели бы. Нет сейчас ни у кого лишних денег, ни у ГРУ, ни у ФСБ.
Но все равно вопрос этот надо тщательно рассмотреть в двух аспектах.
Аспект первый: провокация.
Он может действительно стать объектом провокации Конторы, которая имеет к этому склонность с первых дней своего существования – еще при Дзержинском такое началось. И опять же, сам Игорь не лично кого-то интересует, а исключительно – как сотрудник Службы. Но и для провокации должны быть свои причины. Пока они недоступны для его понимания, и неизвестно вообще – будут ли доступны когда-либо, даже когда все это кончится с тем или иным результатом.
Все подобные провокации начинаются обычно в Москве. Там их задумывают, анализируют последствия и предвидят результат. А действие происходит в провинциях. Провинциалов, в случае чего, не так жалко, как своих ближних сотрудников. Их много, а свои все на счету. Стать пешкой в чьей-то большой игре не очень приятно, всегда самому хочется ощущать себя ферзем. Но тут уж ничего не сделаешь – судьба провинциала такова. По большому счету, каждая из операций, проводимых в годы действительной службы, именно такой, собственно, и была. И тогда Согрин тоже был только пешкой, переставляемой по карте мира, как по шахматной доске, чьей-то рукой, не очень считающейся с его личными интересами и всегда готовой пешкой пожертвовать ради достижения большего результата.
Чья же игра идет сейчас?
Аспект второй: подставка.
Кто такой вообще куратор? Скорее всего – не рука и даже не ферзь. Может быть, только палец на управляющей руке. Но одно бесспорно, куратор знал, на что посылает Игоря. Эх, слетать бы сейчас на часок в Самару, тряхнуть куратора за грудки – выкладывай, чтобы не тыкался я, как слепой котенок. Но… не скажет, старый пердун, не скажет ведь, как его ни тряси. С ним даже скополамин не поможет, он наверняка знает способы устойчивости против него.
А почему, собственно говоря, не скажет? Почему не сказал сразу? Ведь во многих операциях Игорь знал план до тонкостей, знал цели и задачи, знал предполагаемый результат. Если куратор не сказал, то не захотел. Если не захотел, значит, хочет его подставить. Значит, Игорь должен натворить здесь много всякого, а потом на него все и свалят. И мотивы найдут…
Стоп… Мотивы уже есть.
Разве это не мотив – смерть Кордебалета. Эта смерть наверняка связана с тем человеком или объектом, с кем Игорю предназначено работать. С Шуриком что-то сотворили непотребное. Шурик – близкий друг и сослуживец, чуть ли не воспитанник. Подполковник спецназа, диверсант-профессионал, разве Игорь не может испытать вполне законное чувство гнева, и разве не может это чувство вылиться в желание рассчитаться, отомстить за смерть и муки товарища? Вот и мотив к тому, чтобы наломать полный лес дров.
И так легко будет потом списать это происшествие на личные качества подполковника.
Теперь третий вопрос. Самый болезненный. Потому болезненный, что слишком много смертей пришлось увидеть Игорю в своей жизни. И большинство из них происходили там… За границей, в районе боевых действий, которые теперь принято называть «горячими точками». Там он потерял много товарищей. Но это там, там… А не дома… Не в безопасных внешне родных стенах… Там он мог спокойно, хотя и с естественной болью, с горечью смотреть на тела друзей, там он мог закрыть им глаза командирской рукой, понимая, что парни сами на это шли, понимая, что завтра на их месте может оказаться и сам он, и любой из еще оставшихся в живых.
А теперь здесь, даже здесь сделать это – закрыть другу глаза – не дают. Похищают тело прямо из морга. Это больше чем надругательство. И вызывает такой поступок ожесточение, желание бить долго и очень больно, чтобы сначала клином вколотить в разум виновному ощущение такое же, какое он сам испытывает сейчас, а потом уже и убить.
…В дверь постучали.
…В дверь постучали.
Задумался, распалился в гневе и даже не услышал шаги по лестнице. Не годится так, господин подполковник. Лестница даже весьма скрипучая. Не должен ты терять контроль над ситуацией, а то и твое тело попадет неизвестно куда, скорее всего даже до морга не довезут – припрячут, и все. Пропал спецназовец.
– Войди…
Кроме Татьяны, быть больше некому. Алексей уже, наверное, на службе.
– Охрана приехала, – с порога сказала она и только после этого прошла в комнату, закрыла за собой дверь. – С тобой хотят поговорить.
– Сейчас спущусь.
– Игорь! Мне Леша рассказал кое-что. Может, не стоит тебе ввязываться в это дело? Времена-то сейчас какие, сам знаешь. Отсидишься тут у нас месяца три, все забудется.
Игорь нехорошо ухмыльнулся.
– Забываться, дорогая моя, нечему. Если только Шурика мне забыть. Забыть, что его даже похоронить по-человечески матери не дали. Не могу… Извини уж… Если боишься, я могу переехать в другое место, попробую квартиру снять.
Она остановила его жестом.
– Не о том я. Никуда ты не переедешь, здесь хоть охрану можно поставить. А там где будешь мотаться. Я за тебя беспокоюсь.
Он похлопал ее почти по-отечески по плечу. Татьяна была на десять лет моложе и росла на его глазах, в одном большом, хотя и тесноватом доме когда-то жили. И относился он к ней почти как к родной сестре. Улыбнулся одними глазами:
– Прости, сестренка. Я в тебе, вообще-то, и не сомневался. Пойдем к твоим охранникам, посмотрим, что за ребятки. Хотя, честно, я в охрану не очень верю. Всегда больше на себя полагаюсь.
Они спустились на первый этаж.
Охранников было трое. С первого взгляда Игорь определил уровень. Ни одного бы к себе в отдельную мобильную группу он не взял. Даже тогда, когда группа значительно выросла в числе и превратилась в сильную боевую единицу, хотя и проиграла в главном своем качестве – в мобильности. Тогда в нее, перед отправкой в Афган, включили вместе с офицерами солдат. Вынужденная мера, которой противиться авторитета у Игоря не хватило, но даже тогда он сам производил отбор по признакам, определенным психологами ГРУ. Первый признак – как человек ест. Если жаден и смотрит, не положили ли кому больше, то это негодяй, трус и предатель. Были и другие признаки. И всегда они подтверждали внутреннюю сущность бойца. А охранник – это тоже боец. У него тоже должна быть постоянная готовность к адекватному ситуации действию.
Первый и самый заметный – лет двадцати пяти, может, чуть старше, угрюмый, даже злой, ростом повыше Согрина – сантиметров сто восемьдесят восемь – сто девяносто. Скорее всего, бывший спортсмен. К действию, похоже, парень всегда готов. Но в глазах настолько мало интеллекта, что действия его могут быть лишь однобокими. Типичный представитель стиля «жесткой руки». В какой-то ситуации он мог бы сгодиться, но где надо действовать тонко, с умом – его следует отодвигать на задний план и не давать инициативы.
Второй охранник самый молодой, ростом ниже среднего, хотя и крепкий – вообще не охранник, если брать по большому счету. Веселенькая и чуть глумливая физиономия, глаза остограммившейся рыбы, беспечный и, скорее всего, балабол. Такой обычно бесконечно говорит и говорит, и ему некогда сосредоточиться и посмотреть по сторонам, заметить что-то и оценить ситуацию.
Третий постарше – лет за сорок с небольшим. Этот, может быть, больше всех подходит на роль охранника, несмотря на свои неважные внешние данные. Глаза умные. Похож на бывшего комитетчика. Это плохо, если у него остались связи в Конторе. Но он явно не силовик. В рукопашной ему делать нечего – и шея тонка, и кисть легка, и к тому же небольшой животик при общей худощавости. Существует такой, Игорь знал, «мягкий стиль» охраны. Когда объект с охранником выглядят больше компаньонами, чем чем-то другим. Это не мешает, а чаще и помогает охраннику проявить себя в нужный момент, когда на него внимания особого не обращают. Как правило, представители «мягкого стиля» должны отличаться отменной реакцией и хорошо стрелять из любого положения.
– Здравствуйте, парни…
– Доброе утро, – ответил за всех старший. – Алексей Иванович прислал в ваше распоряжение. Какой будет инструктаж?
– Что так строго, по-военному?… – Игорь перешел на более легкий стиль беседы. – Служили раньше?
– В милиции. Капитан.
– Понятно. А остальные?
– Паша, – кивнул старший в сторону высокого, – в ОМОНе два года работал. Разонравилось после Чечни. Что-то там они с начальством не поделили. Володя, – кивок в сторону «балабола», – со стороны. Хотя в армии, кажется, был.
– Ага… Водилой. – «Балабола» уже тянуло за язык, хотелось что-то еще сказать такое… Но пока он сдерживался, не зная, что за человек Согрин.
– Задачу вы знаете?
– Не очень.
Игорь поморщился. Ему хотелось избежать вопросов о том, от кого следует охранять. Грамотный охранник обязательно должен спросить о подозреваемых, о возможном нападении или чем-то подобном. Упоминать Контору, естественно же, не следовало. Не каждый решится против Конторы работать.
– Охраняете дом и хозяев. Не допускать никакого постороннего проникновения. Люди против вас могут работать очень серьезные и хорошо подготовленные. Соблюдаете внимательность. Вот и все.
– Личная охрана? – солидно, с чувством опытного и умудренного жизнью человека спросил бывший капитан, оглядывая помещение, словно он уже не несколько минут назад появился здесь, а вошел только что.
– Только на территории дома. Тебе сегодня куда-нибудь надо? – спросил Татьяну.
– Только с тобой за бланком съездить.
– Все. Значит, только дома…
* * *По ночам вертолеты не летают. И по джунглям на прогулку местные жители едва ли отправляются. Тем более что отсюда до ближайшей деревни шагать и шагать. И все же Игорь не разрешил разводить костер. Береженого бог бережет. Консервы можно разогреть и на спиртовых таблетках. А вообще у группы непредвиденно выдалось настоящее пиршество.
– Эх, – сказал мечтательно Слава Макаров, – каждый день бы по толпе этих жандармиков нам подгоняли. Во бы жили!
И он показал поднятый вверх большой палец. А потом похлопал себя по животу. Недавний короткий и кровавый бой на аппетит не повлиял. Жандармские запасы уничтожались с молниеносной быстротой, хотя кое-что решили и с собой захватить на дальнейшее. Но тяжелые банки с ананасовым соком, хорошо утоляющим жажду, уничтожили быстро и полностью. После «таблеточной» обеззараженной воды парни смогли бы выпить цистерну такого сока. Да и вообще – что уж греха таить – такие деликатесы никогда не входят в сухие пайки десантников. А оставшуюся воду из жандармских фляг перелили в свои. Значит, еще на день-полтора отодвигается «водно-таблеточная диета». Это радовало, потому что без воды на марше труднее даже, чем без сна. Проверено многократно.
Отдыхать расположились здесь же, на поляне. Выставили охранение. Игорь подозвал Тана.
– Ты на пост заступать не будешь, поэтому тебе другое задание. – И показал ему на захваченную жандармскую рацию. – Я включил на прием. Слушай сначала, не будет ли для нас сообщения? А потом поброди по ближайшим волнам. Вообще, поищи, нет ли чего интересного. С рацией обращаться умеешь?
Тан кивнул и напялил большущие для его детской головы наушники. Он перед этим почти уснул – до того измотался, и сейчас с трудом мог сообразить, чего хочет от него Игорь, и отвечал только жестами, даже не имея сил сказать слово.
– Действуй!
Толик Сохно возвращался из кустов, куда отводил американца. Как всегда, грубое и мрачное лицо лейтенанта ничего не выражало.
– Сказал он что-нибудь?
– Офицер разведотдела корпуса морской пехоты. Они думали, что вьетнамцев сюда выбросили. Если бы знали про нас, то жестко блокировали бы весь район. Считали, что вьетнамцы желают восстановить здесь партизанское влияние. Были у них уже такие агентурные сведения. Американец должен был привезти к себе на базу несколько «языков» из группы. Поэтому приказ был – стрелять только по ногам. После захвата должны были вызвать санитарный вертолет. Лекари, мать их!
– Из крупнокалиберных пулеметов… – не удержался Игорь. Эти американские пулеметы – их было в группе четыре – по мощи могут сравниться только с зенитными. Одна пуля сразу ногу оторвет. Пулеметы тяжеленные, патроны к ним тяжеленные, зачем только тащили их с собой, и как тащили… Как не надорвались…
– Пулеметы привезли на вертолете, – словно угадав его мысли, сказал Сохно. – Я, кстати, прибрал один для себя. Авось да сгодится… Кто знает, что впереди будет… Не возражаешь?
– Не надсадишься?
– Надоест таскать, так выброшу. Мне за него не отчитываться, пока домой не дотащу…
Толик намекал на дурацкую обязанность – отчитываться за все добытые в рейде трофеи и сдавать их в обязательном порядке. Только, насколько Игорь знал, у тех, кто уже участвовал в операциях, по паре трофейных пистолетов дома наверняка найдется. А уж про ножи и говорить не приходится. Нож у диверсанта часто более действенное оружие, чем автомат или пистолет. Вот за время этого рейда еще ни одного выстрела не произвели, а уже уничтожили тридцать два противника. Только ножами и саперными лопатками. Поэтому ножи и свои, и чужие эти парни любят. Коллекционируют. Вот и сейчас наверняка такая же ситуация, решил проверить Игорь: