— Нишкни! — шепотом приказал Бор, пригибаясь и делая знак сушить весла. Теперь они скользили по поверхности воды лишь по инерции. Они услышали далеко разносившийся над водой голос, показавшийся им знакомым; он изрыгал площадную брань вперемешку с угрозами:
— Мерзавцы! Вы еще пожалеете, что стянули меня этими веревками! Никто из тех, кто так меня унизил, не дожил до нынешних дней! Так и запомни, ожуоласская рожа, — ни один!
— Молчи! — просочился холодный голос с жестким ожуоласским акцентом. — Один раз тебе удалось обмануть Рота-Мублена, но в конце концов все вы попадаете ему в когти.
— Эй, послушайте, молодцы! Я знаю, где закопаны огромные горшки — в них тысячи серебряных монет! Мы откопаем вместе и станем богаты. Что вы на это скажете? Я до последнего момента не хотел открывать этого, но теперь вижу, дело зашло слишком далеко. Только развяжите меня, мерзавцы!
— Клянусь Юмбелом, это Вирре Бердекс! — прошептал Гунн. Бор кивнул ему: вероятно, верность ожуоласской команды измерялась степенью удачливости в грабежах. Озерному конунгу не с руки было выручать коварного и мстительного хускарла, однако ради корабля это стоило сделать!
Незаметно к охотникам-ожуоласам мог подкрасться разве лишь Лоптюж, но ни его, ни других ветемурт, не любивших кровожадных поклонников сумрачного Рота-Мублена не было с ними. Поэтому, как только лодка почти бесшумно врезалась в берег, Бор сделал Гунну знак, и, выскочив на сушу, они с ревом, огромными прыжками, понеслись к костру. Оглушенные этими криками, ожуоласы не успели даже схватиться за луки, а кто успел — не мог прицелиться в страшные мечущиеся темные фигуры нападающих, которых, казалось, впятеро больше, чем на самом деле. Удары меча разваливали противников надвое: один, другой рухнули наземь. Сверкал топор Гунна, с хрустом опускаясь на черепа. Не выдержав напора, ожуоласы кинулись врассыпную, оставив лежать вокруг костра четырех убитых и троих связанных людей.
Бор выхватил из пламени горящую ветку и поднес к лицам пленников. Каково же было его изумление, когда, кроме разбитого лица Вирре, он при красноватом свете языков огня узнал черты двух своих дружинников, бесследно пропавших во время крушения на Доннерваде! Одним из них был Талма. Как они попали сюда со стылых камней Ностранда?
— Я рад, что вы живы, ребята! — сказал он им, разрезая веревки и помогая подняться на ноги. Не менее изумленному таким чудесным вмешательством провидения Бердексу он сказал: — А тебя, Вирре, я пока не буду развязывать. Для твоей же пользы.
Созвав товарищей, он обратился к ним:
— Надо торопиться, быстрее спустим корабль на воду, пока из темноты не засвистели подлые ожуоласские стрелы, хоть часть своих луков они и побросали в спешке. За работу, друзья!
Вшестером они с трудом столкнули на воду большой, истрепанный долгими месяцами плавания и сражений хускарлский корабль, погрузили в спешке туда кое-что из имущества и припасов и, водрузив сверху тяжелую тушу Бердекса, быстро отчалили.
Отойдя подальше от берега, Бор поднял весла и повернулся к своему вечному сопернику:
— Как же ты ухитрился так вляпаться, Вирре?
— Ты в этом виноват, кто же еще! В последней нашей схватке ты перебил почти всех людей из моей старой команды, да еще позднее кое-кто из них погиб. А эти сукины дети держались большей частью за спинами и почти все уцелели! Когда они увидали, что со мною долгонько нет удачи (да и неудивительно это, с такой кучей трусов!), зарезали моих часовых, тишком добили последних из старой команды… А меня и пару твоих людей, выуженных мной из воды у Ностранда и бывших у меня гребцами, связали. Последнее время я хотел сделать из твоих копейщиков телохранителей, видя, к чему склоняется дело, и зная наверняка, что они не станут сговариваться с этим отребьем. Жалею, что не успел… Что ты хочешь со мной сделать, озерный конунг? Вспомни, как славно бок о бок мы рубились с этой мразью у Горы жертвоприношений…
— Я отпущу тебя, Вирре, когда мы будем в безопасности, дома, — пообещал Бор. — Тогда, если ты захочешь, мы сможем выяснить все в единоборстве. А пока мы в плавании, мне кажется, развязанные руки могут принести тебе одни неприятности — больно уж быстро они хватаются за оружие, когда в этом нет никакой нужды.
Ночью поднялась волна и трудно стало выправить курс большого корабля — несколько человек, среди которых была одна женщина, еле управлялись со штопаным-перештопаным парусом и прави́лом. Их неумолимо продолжало сносить в глубь озерных просторов. Хуже всего, впрочем, было связанному Вирре, которого немилосердно мотало по дну корабля. Под утро послышался сквозь шум волн и ветра звук, заставивший (если бы это было видно во тьме) побледнеть бывалых ладейщиков. То был шум прибоя. Ладью тряхнуло, раздался скрежет и все попадали с ног. Когда ругаясь, они, поднялись, оказалось, что палуба приобрела наклонное положение. Однако волны разбивались где-то позади, и пробоин, судя по всему, не было. До утра, вероятно, можно не беспокоиться, что пазы корпуса разойдутся.
— Засели на банке. Хотел бы я знать — где? — проворчал Гунн. Впереди им мерещился какой-то неяркий свет, появлявшийся в минуты затишья.
Вскоре начало светать, развиднелось и потихоньку различимы стали очертания крутого берега, к которому занесла их судьба. Наконец первые лучи поднимающегося солнца озарили воды, и вскрик вырвался у всех при виде зловещих скал Ятхольма! Каким-то чудом не задев ни один из подводных камней, корабль ночью засел на каменистой банке у самого Проклятого острова — причем засел прочно.
— Ничего не поделаешь, придется высадиться и поглядеть что к чему. Посмотрим, не отыщется ли подтверждения древней легенды? — сказал Бор, понявший, что мерцание, замеченное ими в темноте, было свечением страшного тумана, оттесняемого ветром от берега. Теперь было ясно, что их пригнало к северной стороне Ятхольма.
Но вначале, спустив на воду свою лодчонку, несколько человек во главе с Гунном привязали ее к кораблю и принялись изо всех сил грести, в то время как Бор подталкивал судно с другой стороны, стремясь стащить его с мели. Наконец, заскрежетав, черная громадина сползла глубже, и ее притянули к берегу. Здесь корабль привязали к скалам. Бор, Гунн и Талма отправились на разведку, оставив остальных наводить на судне порядок.
По удобно расположенным камням они взобрались на береговой обрыв, причем Бору показалось, что в древности, здесь поднималась сглаженная временем лестница. Сверху, со скал, открылось обширное почти безжизненное каменистое плато, понижающееся внутрь, поросшее редкими скрученными соснами и кустами. В середине его виднелась округлая впадина, на дне которой поблескивало голубое озерко. Они двинулись в том направлении, и чем дальше шли, тем больше окружающая местность походила на поле битвы древних гигантов: камни везде были расколоты, раздроблены титаническими ударами гигантского молота, но поверхности сколов выветривались не одну тысячу лет.
— Смотрите! — показал Талма, да и сами они уже увидели — две колеи, проложенные в камне. В незапамятные времена огромные колеса прокатились по твердой породе, увязая в ней, будто в осенней грязи! И несмотря на тысячелетия, прошедшие с той поры, оплавленный камень почти не поддался разрушению.
— Большая колесница с раскаленными железными колесами могла оставить эти следы! — сказал Гунн. Они вспомнили древние предания и обломок железного обода, найденный в горах Тундар, в логове Чернобога, и стали внимательнее оглядываться по сторонам. У конунга шевельнулось даже сожаление, что знамя Прии осталось на корабле, но возвращаться было далековато, а угрозы пока не предвиделось никакой.
Колея привела их к огромной каменной плеши, окружавшей впадину с озерком. Твердая глыба, такого же оттенка, что и все окружающие камни, искрошенная страшным ударом почти до основания, лежала в конце колеи. А за нею поднимался взрыхленный вал из обломков, обрамлявший впадину.
— Здесь она разбилась, а главная часть, наверное, рухнула туда, — князь указал на округлую воронку впадины. Вода в озерке казалась прозрачной, но мелкой: за долгие века дно, где, возможно, были остатки колесницы, покрыл слой наносов.
Несмотря на то что не было еще и полудня, жара поднималась над каменистым плато, и никакого дуновения не ощущалось здесь со стороны озера. Они пошли вокруг вала и внезапно натолкнулись на остатки круглого строения из камней, странным образом напомнившего Бору развалины зданий ненянг, виденные им в котловине Карнасьяур.
— Что это? — Внутри разрушенного еще в старину — а скорее развалившегося под бременем веков строения, они обнаружили алтарь. И в его нише — округлый обломок черного железа, формой и размером напоминавший большой горшок. Некогда он составлял единое целое с тем куском, что был ими найден в Тундарских горах.
— Что это? — Внутри разрушенного еще в старину — а скорее развалившегося под бременем веков строения, они обнаружили алтарь. И в его нише — округлый обломок черного железа, формой и размером напоминавший большой горшок. Некогда он составлял единое целое с тем куском, что был ими найден в Тундарских горах.
— Ступица. Значит, все верно, — ответил Гунн. — Я думаю, что легенда не совсем точна: в ней ничего не упоминается о том камне, о который расшиблась несущаяся раскаленная колесница, ни о храме, который сложили для почитания ее останков.
— Ты думаешь, Чернобог отсюда взял тот обломок железа? — спросил Бор.
— Вряд ли он лежал на поверхности тысячи лет, дожидаясь, когда его найдут. Лишь здесь такой кусок легко было отыскать. Думаю, что храм возвели из развалин того нечестивого поселения, которое погибло согласно преданию…
— Жалко, позабыл я спросить у Авуса — не говорит ли предание, каково было оружие, коим Дабог сразил Рарога?.. — посетовал конунг.
— Эй, поглядите, здесь еще хижина! Она вросла в вал, — позвал их Талма, ушедший за развалины. Действительно, присоединившись, они увидели каменную стенку древней хижины, полузасыпанную свалившимися с вала обломками.
— Посмотрим, что там? — Конунг разгреб слежавшуюся осыпь и освободил плиту, загораживавшую вход. Отвалив ее не без усилий (ему показалось, что камень поставлен гораздо позже, чем выстроено само жилище), Бор заглянул внутрь. Похоже, крыша из плит уцелела благодаря сложенному из плоских камней столбу в центре хижины. Гунн разжег огонь, чтобы осветить пыльные внутренности сооружения.
Вдоль стены тянулся каменный полок, на котором лежали истлевшие человеческие кости: останки мертвеца. Еще что-то угадывалось среди костей под толстым слоем покрывавшей их каменной пыли.
— На века построено! — сказал Гунн. — Интересно, кто здесь был схоронен, точно в склепе?
В головах скелета, подняв тучу пыли, Бор взял любопытную каменную чашу, древнюю и, видимо, прошедшую через руки десятков поколений, прежде чем попасть сюда. На ней проступило вырезанное четырьмя знакомыми рунами имя последнего владельца: «ДАНУ».
— Дану?! — воскликнул пораженный конунг. — Так вот где нашел он свое последнее пристанище! — Стряхивая пыль, он торопливо взял среди костей странный продолговатый предмет, оказавшийся неожиданно увесистым. Это был посох: сложные узоры, переплетаясь, покрывали его поверхность, напоминающую необычайно твердую желтоватую кость. Возможно, сердцевина его была из металла и оттого он был столь тяжел? В памяти Бора мелькнуло словно молния воспоминание о виденном им два с лишним месяца назад посохе Инмара — загадочной статуи Изкарского храма. «Посох тот, слыхал я, похож на посох статуи Инмара в святилище», — прозвучали в его мозгу слова погибшего тогда Каста.
— Посох Юмбела — вот он! — вскричал конунг, поднимая жезл. — Последнее, что должны были мы отыскать, дабы одолеть мощь Чернобога!
Глава 21. ПОСОХ ЮМБЕЛА
— Но как он сюда попал? И отчего, если бывал здесь Чернобог, он не завладел им?
— Думаю, привезли сюда павшего Дану его люди и схоронили вместе с посохом в этой хижине, принадлежавшей, возможно, древнему храму Колесницы Дабога. А посох, наверное, был оружием Дабога. Возможно, он достался в наследство от побежденных ненянг, — и доставили его туда, где впервые попал он в человеческие руки, — сказал Бор, прижимая посох к груди, как обретенную святыню. Что же до Чернобога — завладел ли он знаменем Прии? Может, он и не знал о них? Или же он не в силах постичь суть волшебства этих талисманов ибо его злое галдерство отлично в корне, относясь к Силам свартен? Зачем тогда колдуну держать под рукою орудия, способные причинить ему гибель? Но другое беспокоит меня: Чернобог бывал здесь. И всего лишь лет сто назад появился туман над островом; а в прежние времена его не было. Почему? Что оберегает этот туман? — закончил свою речь конунг.
Гунн прислушался к звукам снаружи.
Они выскочили на улицу и остановились. В полусотне шагов от них стоял Чернобог, в руках его змеилась и сыпала искрами, хорошо заметными даже при солнечном свете, огненная плеть.
— Я смотрю, ты, похоже, отыскал еще один из своих талисманов. Поможет ли он тебе? — сказал Чернобог, обрушивая удар огненного шнура. Бор, в надежде, что не ошибся, молниеносно выставил жезл, и огненная полоса, отклонившись, ударила по крыше опустевшего домика. Простоявшее, быть может, более тысячи лет строеньице покачнулось и обрушилось, подняв клубы пыли — дингардцы еле успели отскочить в сторону. — Ты можешь драться со мной, но разрушить мою мощь не в силах! — крикнул Чернобог, насмехаясь. — Ибо все время будешь защищаться! — И он снова нанес удар, отраженный вспышкой света из посоха. От удара огненной плети земля задымилась.
Бор сожалел, что знамя Прии осталось в ладье, — под его защитой он мог использовать посох, чтобы попытаться уничтожить Чернобога. Теперь же огненная сила талисмана была скована отражением ударов врага.
— Я расколол землю, чтобы добраться до мертвой головы Рарога, и каждую ночь ее ядовитые испарения восходят по трещинам, окутывая остров смертоносным туманом. И я оставлю тебя подыхать от этого тумана, рождаемого отравленным чревом земли! — выкрикнул Чернобог, хвалясь.
— Нет, это твои останки истлеют рядом с обломками колесницы! — Князь в ярости ответил ударом огненного конца посоха, который, казалось, набирал все большую силу. — Правда, посох из твоей берцовой кости выйдет похуже этого!
Талма метнулся было в сторону берега, намереваясь бежать за знаменем, но лишь чудом вывернулся из-под разящего удара огненного ремня. Долго враги обменивались смертоносными ударами… Трудно сказать, сколько продолжалось бы еще единоборство противников, искусных в фехтовании; возможно, до тех пор, пока человеческие силы озерного конунга, вынужденного оборонять еще и своих людей, не подошли бы к концу. Однако не так суждено было завершиться этому дню.
Неожиданно нечто отвлекло внимание врага князя. За спиною дингардцев послышался знакомый голос:
— Ах, вон что это полыхало над проклятой пустошью! А я-то думал — не гроза ли разразилась в этой духовке?! Так не принять ли и мне участие в вашей стычке?
Бор переменил позицию, и это позволило ему видеть Вирре Бердекса, держащего в руке длинное древко, увенчанное серебряной с золотом личиной.
— Эй, богатырь, помоги-ка мне разделаться с твоим удачливым соперником — и я осыплю тебя богатствами и почестями! — крикнул Чернобог уверенно и властно.
— Гм… — почесал затылок Вирре! — Это твои, что ли, людишки — ожуоласы чуть меня не подвесили на крюк к твоему печеному Рота-Мублену — в благодарность за все то доброе, что я для них сделал? Если бы не он, — кивнул хускарл на Бора, — они бы точно так сделали! — И он молниеносно оказался рядом с князем, удар пламенной змеей опоздал на миг. Впрочем, попал бы он?
— А-а-а! — вскричал Чернобог в ярости и отчаянии и снова хлестнул огненной плетью, но на этот раз почему-то рассеченная ею глыба оказалась вовсе в стороне от людей. Тогда в неистовстве от бессилия своего оружия он выкрикнул заклятие, и Бор с его друзьями увидел несущееся издалека темное облачко, становившееся все больше и больше. И над островом опустился уже страшный, гудящий хобот змея-Гундыра.
Но князь не дал врагу собраться с силами. Под защитой знамени Прии он поднял свой посох. Жезл вспыхнул голубовато, и молния, родившись в небе, ударила далеко, в вихрь Гундыра. Смерч охватило пламя, и ужасный вой погибающего чудовища долетел до них.
Затем новая молния хлестнула Чернобога: в руках у того уже был щит из крутящегося мрака, но он раскололся, будто и не соединены были в нем невероятные силы колдовства, и пламя опоясало страшного перерожденца. Выгнувшись, воздев руку, тот обратился в горку пепла, курящуюся на оплавленной земле.
И в третий раз огромная молния, сорвавшаяся с небес, ударила в посох (ошеломленный этой мощью князь ничего даже не почувствовал), и развернувшийся сам собою жезл послал ее к горизонту, где небо было заткано колдовской сетью. От огненного копья в невидимой серой завесе появилась огромная дыра, которая обрела зримые очертания и начала с огромной быстротой расползаться под напором долгожданных дождевых туч. Все кончилось разом. Люди стояли будто ослепшие и оглохшие, и только Гунн, протягивая руку, указал на далекие еще тучи:
— Вот они, быки наших пашен!
— Мы победили! — воскликнул Бор. — Враг уничтожен! Колдовство повержено! Победа, наконец победа!.. Да… Но многие из наших, лежащие в могилах по всем концам Поозерья не смогут уже отпраздновать победу вместе с нами… Гунн, мы должны найти расщелины, которыми хвалился колдун, и, может быть, сила посоха поможет уничтожить смертоносные испарения? Вирре Бердекс, мы столь многим обязаны тебе!..