— И это произойдет со мной?
Она кивнула.
— Боюсь, что да. Но я не хотела, чтобы вы плохо думали о докторе Сэлзере. Он такой тонкий человек. Вот почему я вам столько нарассказывала. Право, даже больше, чем следовало бы, но это неважно. Все равно вы отсюда не выберетесь.
Она начала уже тихо отчаливать, но я, подавшись вперед, воскликнул:
— Эй!.. Не уходите! Сколько Морин Кросби платит вам, чтобы держать меня здесь?
Ее пустые глаза слегка расширились.
— Но она об этом даже не знает, — сказала она. — К ней это не имеет никакого отношения. А я-то думала, вам все известно. — И она ушла, как привидение, уставшее после долгого и утомительного сеанса.
После ванной настроение у Хоппера улучшилось, и за завтраком я спросил его, пытался ли он когда-нибудь убежать.
— А мне некуда бежать, — сказал он, пожимая плечами. — Кроме того, у меня на лодыжке наручник, который прикреплен к койке. Не будь койка привинчена к полу, я бы, может, и попытался.
— При чем тут койка? — спросил я, намазывая мармелад на тонкий тост. Сделать это одной рукой было нелегко.
— Запасной ключ от наручника хранится вон в том ящике, — объяснил он, указывая на комод, стоявший у противоположной стены. — Его держат там на случай пожара. Если бы я мог подвинуть койку, то мог бы до него добраться.
Я чуть на стену не полез.
— Что?! Вон в том ящике?
— Совершенно верно. Знать об этом никому не полагается, но я видел, как Блэнд однажды вытаскивал его оттуда, когда потерял свой ключ.
Я прикинул расстояние между изножьем моей кровати и комодом. От меня до него было ближе, чем от Хоппера. Мне казалось, будь я прицеплен за лодыжку, я бы смог до него дотянуться. Но в данном положении об этом не может быть и речи.
— А почему тебя прихватили за ногу, а меня — за руку? — спросил я.
— Сначала меня тоже прицепили за запястье, — безразлично сказал Хоппер и оттолкнул свой поднос. — Но я обнаружил, что мне неудобно читать, и Блэнд пошел мне навстречу. Если ты попросишь, он и тебе поменяет. Ты не возражаешь, если мы больше не будем говорить, а? Очень хочется еще почитать книгу.
Нет, я не возражал. Я совершенно не возражал. Я был в возбуждении. Если бы мне удалось убедить Блэнда высвободить мне запястье, я мог бы дотянуться до ключа. Эта мысль не давала мне покоя весь следующий час.
Около одиннадцати пришел Блэнд с огромной вазой гладиолусов. Он поставил ее на комод и отступил назад, чтобы полюбоваться цветами.
— Красиво, а? — произнес он, так весь и сияя. — Это для членов муниципалитета. Прямо смешно, как эти ребята тают при виде цветов. Те, что приходили в прошлый раз, даже и на пациентов ни разу не взглянули. Они только и делали, что стояли кружком и трепались о цветах.
Он унес подносы из-под завтрака и почти тут же вернулся. Критически нас осмотрел, поправил простыню Хоппера, потом подошел ко мне и поправил подушку.
— Теперь замрите, — сказал он. — Ради Христа, не испортите вид. Разве у тебя нет книги? — спросил он меня.
— А ты мне ее не давал.
— Непременно должна быть книга. Это еще один пунктик у этих подонков. Им нравится, когда пациент читает.
Он выскочил из комнаты и вернулся с тяжеленным томом, который бросил мне на колени.
— Читай, детка. Когда они уйдут, я подыщу тебе что-нибудь поинтересней.
— Как же переворачивать страницы, когда у меня свободна только одна рука? — спросил я, глянув на книгу. Она называлась «Гинекология для продвинутых студентов».
— Рад, что ты напомнил мне, детка, — он вытащил свой ключ. — Наручники мы спрячем. Эти ублюдки слишком нежные.
Я смотрел, как он переставляет наручник на лодыжку, едва веря в свою удачу. Весьма знаменательное событие в моей жизни.
— О’кей, детка, смотри только веди себя как следует, — продолжал он, снова поправляя постельное белье. — Если тебя спросят, как тебе тут, скажи, что уход за тобой хороший. И давай не будем огрызаться. Все равно они не поверят ни одному твоему слову, а после того, как уйдут, тебе придется иметь дело со мной.
Я открыл книгу. При виде первой же картинки я невольно заморгал.
— Не знаю, право, достаточно ли я взрослый, чтобы смотреть на такое, — сказал я и показал Блэнду картинку.
Он вытаращился на нее, резко втянул в себя воздух, выхватил у меня книгу и с открытым ртом уставился на заглавие.
— Это же надо! Вон, значит, что это такое! — Он опрометью выскочил из комнаты и, запыхавшись, вернулся с экземпляром «Ада» Данте с параллельным переводным текстом. Я пожалел, что не придержал язык.
— Это произведет на них впечатление, — с удовольствием сказал Блэнд.
В самом начале двенадцатого из коридора через полуоткрытую дверь донесся гул голосов.
Блэнд, стоявший у окна, поправил свой халат и пригладил волосы.
Хоппер нахмурился и закрыл книгу.
— Идут.
В комнату вошли четыре человека. Первый, конечно, был доктор Сэлзер, самый видный из четырех — высокий мужчина с копной волос, как у Падеревского,[5] и белых как снег. Холодные суровые черты загорелого лица, задумчивые, глубоко посаженные глаза. Ему было под шестьдесят, корпус он держал прямо, как кадет на параде. В визитке и полосатых брюках, безупречен, как манекен у портного. Руки его очень красивые, узкие, с длинными и тонкими пальцами; руки хирурга или руки убийцы — они были хороши в обоих случаях.
Следом за ним вошел коронер Лессоуэйз. Я узнал его по фотографиям, которые видел в газетах: низкого роста, крепко сбитый мужчина с мячеподобной головой, маленькими глазками и мерзким ртом. Его внешность полностью соответствовала его натуре стряпчего по темным делам, который всю жизнь только тем и занимался, что жульничал.
Его спутник был из той же породы, дородный пройдоха.
Четвертый держался за дверью, будто в нерешительности, входить или нет. Я даже не удосужился взглянуть в его сторону. Моим вниманием завладел Сэлзер.
— Доброе утро, джентльмены, — сказал Сэлзер глубоким сочным голосом. — Надеюсь, вы чувствуете себя хорошо. Проведать вас пришли коронер Лессоуэйз, член муниципалитета Линкхаймер и мистер Стрэнг, автор известных книг. Они пришли задать вам несколько вопросов. — Он взглянул на Лессоуэйза: — Вы не хотите перемолвиться словечком с мистером Хоппером?
Пока Лессоуэйз по-совиному смотрел на Хоппера, я повернулся, чтобы взглянуть на четвертого мужчину, которого Сэлзер назвал Стрэнгом.
На мгновение мне показалось, что я и впрямь спятил, ибо в дверях с равнодушным выражением скуки на лице стоял Джек Керман. На нем был тропический белый костюм, очки в роговой оправе, а из нагрудного кармана, в лучших традициях денди, торчал красно-желтый носовой платок.
Я вздрогнул и чуть не перевернул койку, к счастью, Сэлзер был занят моей медицинской картой и ничего не заметил. Керман посмотрел на меня оловянными глазами, поднял бровь и спросил Сэлзера:
— Кто этот человек, доктор? Он выглядит довольно здоровым.
— Это Эдмунд Сибрайт, — ответил ему Сэлзер. Его холодное лицо осветилось улыбкой, он очень напоминал мне Санта Клауса, который сейчас одарит хорошего мальчика игрушкой. — Он у нас совсем недавно. — Сэлзер протянул медицинскую карту Керману. — Хотите взглянуть? Она говорит сама за себя.
Керман поправил очки в роговой оправе и прищурился на карту. У меня создалось впечатление, что он не очень хорошо в них видит, — зная его, я догадался, что он просто у кого-то их позаимствовал.
— О да, — сказал он, складывая губы трубочкой. — Интересно. Я полагаю, мне можно поговорить с ним?
— Да, разумеется, — сказал Сэлзер и подошел к моей кровати.
Керман присоединился к нему, и они оба уставились на меня. Я в ответ уставился на них, сосредоточив взгляд на Сэлзере, так как знал, что если посмотрю на Кермана, то, возможно, его выдам.
— Это мистер Стрэнг, — представил его мне Сэлзер. — Пишет книги о нервных болезнях. — Он улыбнулся Керману. — Мистер Сибрайт воображает себя знаменитым детективом. Так ведь, мистер Сибрайт?
— Конечно, — сказал я. — Я и есть детектив. Я обнаружил, что Анона Фридлендер находится здесь, на этом самом этаже, и что сиделка Гэрни мертва, а ее тело ваша жена спрятала где-то в пустыне. Ну как, нравится?
Добрая грустная улыбка Сэлзера так и обволокла Кермана.
— Как видите, полностью соответствует типу, — пробормотал он. — Обе женщины, о которых он упоминает, исчезли: одна около двух лет назад, другая — совсем недавно. Об этом сообщалось в газетах. По какой-то непонятной причине эти два дела не дают покоя его рассудку.
— Совершенно верно, — серьезно сказал Керман. Он рассматривал меня, и его глаза за толстыми стеклами, казалось, прищурились.
— Есть и еще одно, что вам, вероятно, следует знать. На ноге у меня браслет.
— Есть и еще одно, что вам, вероятно, следует знать. На ноге у меня браслет.
Лессоуэйз с Линкхаймером присоединились к Сэлзеру и вытаращились на меня.
Керман лениво поднял брови.
— Это правда? — спросил он Сэлзера.
Сэлзер склонил голову набок. Его улыбка была адресована всему страждущему человечеству.
— Иногда он немного шумит, — с сожалением сказал он. — Вы понимаете?
— Совершенно верно, — ответил Керман и напустил на себя страдальческий вид. Он так хорошо играл, что мне прямо захотелось пнуть его от зависти свободной ногой.
Блэнд отошел от окна и стал у моего изголовья.
— Спокойно, детка, не волнуйся, — мягко сказал он.
— Мне здесь не нравится, — сказал я, обращаясь к Лессоуэйзу. — Я протестую против того, чтобы меня каждый вечер накачивали лекарствами. Мне не нравится запертая дверь в конце коридора, как не нравится и зарешеченное окно в другом конце коридора. Это не санаторий. Это тюрьма.
— Дорогой мой, — плавно заговорил Сэлзер, прежде чем Лессоуэйз успел подумать, что бы такое сказать, — вот выздоровеете, и поедете домой. Разве бы мы вас здесь держали, если бы в этом не было нужды?
Уголком глаза я заметил, что Блэнд медленно сжал кулаки, как бы предупреждая меня, чтобы я был поосторожнее с тем, что скажу. Сказать я мог много чего, но теперь, когда Керман знал, что я здесь, я решил не рисковать.
— Ну, пойдемте дальше, — сказал Лессоуэйз. — Здесь довольно хорошо. — Он одарил Кермана ослепительной улыбкой. — Вы увидели все, что хотели, мистер Стрэнг? Только не позволяйте нам торопить вас.
— О да, — лениво ответил Керман. — Если доктор Сэлзер не возражает, я, возможно, загляну сюда снова.
— Боюсь, это было бы против правил, — сказал Сэлзер. — От частых визитов наши друзья могут возбудиться. Я уверен, что вы меня поймете.
Керман задумчиво посмотрел на меня:
— Вы совершенно правы. Я об этом как-то не подумал, — сказал он и направился к двери.
Последовал торжественный уход, последним следовал Сэлзер.
Я услышал, как Керман сказал:
— На этом этаже больше никого нет?
— В данный момент никого, — ответил Сэлзер. — У нас в последнее время исцелилось несколько человек. Может, хотите взглянуть на их карты?
Голоса удалились, и Блэнд закрыл дверь. Он улыбнулся мне.
— Не сработало, а, детка? Я ж тебе говорил: всего лишь еще один чокнутый среди множества других таких же.
Нелегко было казаться разочарованным, но мне каким-то образом это удалось.
Сэлзер говорил правду, когда заявил, будто посетители возбуждают его пациентов. Воздействие на Хоппера было явным, хотя признаки взрыва проявились в нем только после того, как Блэнд принес подносы с ланчем.
После ухода Сэлзера с визитерами Хоппер лежал неподвижно, мрачно нахмурившись и вперив взор в потолок. Он оставался таким до ланча и совершенно не обращал внимания на все мои замечания, поэтому я решил к нему не приставать. Все равно мне надо было многое обдумать, и я мог обойтись и без его общества. Но когда Блэнд поставил поднос на тумбочку, Хоппер вдруг сделал резкий выпад, от которого поднос пролетел через всю комнату и с треском упал на пол.
Он сел в постели, и при виде его все мое тело покрылось гусиной кожей. Он так изменился в лице, что я едва его узнал. В его глазах появился свирепый затравленный взгляд, какой мы видим в глазах диких зверей в зоопарке. Блэнд проворно увернулся от него — его прыжок напомнил мне прыжок лягушки.
— Спокойно, детка, — сказал Блэнд больше в силу привычки, нежели желая что-то этим выразить.
Хоппер скорчился в постели и уставился на него, будто желая, чтобы тот подошел поближе, но Блэнда было не искусить.
— Уж такой я везучий, — с яростью сказал он. — Ему непременно надо все изгадить, как раз когда я сменяюсь.
Он терпеливо убирал разбитую посуду и остатки еды, складывая кусочки на поднос. К тому времени, как Блэнд закончил, он, похоже, решил не обращать на Хоппера внимания, а тот с блеском в глазах продолжал наблюдать за ним.
— Я ухожу, понимаешь? — сказал он мне. — У меня свидание, и я не собираюсь его пропустить. С тобой ничего не случится. Дотянуться до тебя он не в состоянии, да и потом, возможно, это у него пройдет. Иногда проходит. Если он начнет лезть на стену, позвони. Дежурит Куэлл, только без надобности не звони, о’кей?
— Ну, не знаю, — с сомнением сказал я. Вид Хоппера мне очень не нравился. — Как долго я буду один?
— Куэлл будет часто заглядывать. Меня ты не увидишь до завтра, — нетерпеливо сказал Блэнд. — Если я не умотаю сейчас, Сэлзер заставит меня остаться и следить за ублюдком. Я единственный, кто может что-то с ним сделать.
Мне пришла в голову одна идея. Мне, конечно, не нравилось оставаться с Хоппером один на один. Я трусил от одного его вида, зато в отсутствие Блэнда мог добраться до ключа от браслета и начать действовать.
— Ну, разве что так, — сказал я, откидываясь на подушку. — Но я бы уж лучше пошел с тобой. Что ты на это скажешь?
Он ухмыльнулся.
— Моя кобылка и так заводится с полоборота, так что обойдемся как-нибудь без тебя.
Он унес пропавшую еду Хоппера, а я попробовал было поесть, но от тяжелого дыхания Хоппера, от его свирепого взгляда, направленного на противоположную стену, и от неспокойного лица меня выворачивало наизнанку. После двух-трех попыток запихать в себя пищу я оттолкнул поднос. Больше всего на свете мне хотелось закурить.
Блэнд вернулся немного погодя. Он переоделся и теперь выглядел таким щеголеватым, что я едва его узнал. При виде его разрисованного от руки галстука я чуть не стал дальтоником.
— Что случилось? — сказал он, глядя на мой поднос. — Думаешь, там отрава?
— Просто не голоден.
Он бросил взгляд на Хоппера, который опять весь подобрался в постели и вызверился на Блэнда.
— Ну, все равно не испортит мне удовольствия, — сказал Блэнд с улыбкой. — Ты только смотри, детка. Не расстраивайся.
— Мне нужно покурить, — сказал я, — и если у меня не будет сигарет, я подниму тревогу, еще не успеешь ты выйти из дома.
— Сигарет тебе не положено, — сказал Блэнд. — Вам, чокнутым, нельзя оставлять спички.
— Мне не нужны спички, мне нужны сигареты. Прикури одну для меня и оставь еще парочку. Я буду курить их одну за другой. Если я не покурю, я тоже обезумею. Ты же не хочешь, чтобы мы оба висели на тебе, правда?
Он неохотно расстался с сигаретами, прикурил одну для меня и бочком направился к двери.
— Передай Куэллу, чтоб держался от него подальше, — сказал он уже от двери. — Может, когда я уйду, он утихомирится. Что бы он ни делал, не звони в звонок пять минут. Дай мне время смотать удочки.
Хоппер вдруг рванулся к нему, но лишь слегка потревожил воздух вокруг Блэнда. Однако уже то, что Блэнд выскочил в коридор, подсказало мне, что он боится Хоппера. Боялся его и я.
Вероятно, этот день оказался самым долгим в моей жизни. Попытаться добраться до ключа от браслета в ящике комода я не смел — ведь я не знал, когда Куэллу вздумается заявиться, да и Хоппер представлял для меня проблему. Я не был уверен, как он себя поведет, если я встану с кровати. Я лишь понимал, что это у меня единственная возможность добраться до ключа и, если я ее испорчу, другой у меня не будет. Я решил предпринять попытку ночью, когда Хоппер уснет, а Куэлл тоже будет в постели. Это означало, что мне каким-то образом надо было избежать укола, а я и понятия не имел, как это сделать.
Сразу же после ухода Блэнда Хоппер успокоился. На меня он не обращал внимания и лежал, уставившись на противоположную стену, что-то бормоча себе под нос и расчесывая пятерней густые светлые волосы.
Я старался не сделать неосторожного движения, чтобы не привлечь его внимания, лежал и курил, а когда мне удалось-таки забыть о нем, я подумал, чем сейчас занимается Керман.
Как ему удалось убедить Лессоуэйза, что он автор книг по душевным болезням, было выше моего понимания, и я подозревал, что тут не обошлось без Полы. По крайней мере теперь они знают обстановку. Они знают, что Анона Фридлендер в здании. Знают о двери в конце коридора, о решетке на окне. Прежде чем выручать меня, им придется преодолеть одно из этих препятствий; а в том, что они придут мне на помощь, я не сомневался. Проблема заключалась лишь в том, как они это сделают.
Примерно в половине пятого дверь толкнули, и вошел, неся подносы для чая, молодой парень в такой же белой униформе, как и у Блэнда. Он был хилого телосложения, тощий и долговязый. Его худое продолговатое лицо имело серьезное, сосредоточенное выражение: ни дать ни взять лошадь, участвующая в забеге. Да и во всем его облике было много лошадиного, например, откляченная нижняя губа и огромные зубы. Я бы нисколько не удивился, если бы он вдруг заржал на меня. Но он этого не сделал, а улыбнулся мне.