— Страшное дело произошло, видно, в верховьях снес вихрь деревни на озере Кам! — вздохнул тяжело дед. — Колдовство невиданное… Засуха колдовская — погубит она нас! Что зимой есть будем? Напрасно взывал я к богам — деревянные их лики безответны, никакого знака не последовало — только на щепу их порубить осталось! Молчит и Властелин великих камней…
— Что делать-то? Скажи, дед?.. — богатырь развел руками.
— Погадать надо — вдруг ошибается чутье мое, стариковское? — уклончиво отвечал старик по волховской привычке. — Пойдем со мной.
Они поднялись к избе волхва, наполовину уже вросшей в землю. Перед входом был разложен костер, над ним висел котел с ключевой водой, для гаданий. Старик кряхтя наклонился и, ударив по кресалу, стал раздувать огонь. Дождавшись, когда вода забила ключом, дед бросил в котел веточки, всякий сор. И тотчас все, что плавало на поверхности, будто магнитом потянуло к северной стороне котла.
— Да, не ошибся я! — воскликнул старик. — Тебе отвечу на вопрос, озерный конунг Дингарда! — торжественно объявил он, взмахнув посохом. — К северу показывает гаданье. На север должен идти ты на своей ладье, через Великое озеро, туда, где стоит на острове древний храм Оракула. Его должен спросить: чем одолеть злое колдовство, растворить запруду в небесах для земли, изнывающей от жажды!
— Но кто навел это колдовство? — спросил богатырь.
— Только могущественнейшие из свартен — сил тьмы способны на такое. И могущественнейший из них — Чернобог, да погибнет его имя, — понизил голос старый волхв. — Но не только их должен опасаться ты в своем походе, который, может статься, будет и дальним, и тяжелым; добровольные прислужники свартен — форлокки-совратители, способные заморочить разум многим людям, могут встретиться на твоей дороге…
Лишь на мгновение задумался витязь.
— Я иду. Помолись богам о моей удаче, дед! — сказал он и зашагал к своему дому, стоявшему почти в центре городка. По пути подозвал мальчишку: — Беги, оповести дружину моего корабля, что Бор зовет их в поход! Сбор не мешкая! — Мальчик убежал.
Озерный конунг — предводитель в походах. Что было ему долго собираться, если полжизни проходит в плавании? Размашистым шагом вошел он в дом из таких же громадных бревен, как изба волхва и многие дома Дингарда. Из сундука достал чистую рубаху, гребень и плащ. С крюка в стене снял отцовский княжеский меч в старых ножнах. Был тот меч непомерно длинен для человека обычного роста, но приходился по руке озерному вождю Дингарда. Стебель его рукояти завершался потемневшим серебряным грибом, в маковке которого алел рубин. Вынув меч и полюбовавшись его лезвием, выдержавшим долгую службу, хозяин привесил клинок к поясу.
Взял он свой рог редкостной величины, для пиров, если случится заехать в другой город, и бочонок для пьяных медов. Все вещи положил в плащ и завязал в узел. Потом из угла достал покрытый пылью ведерный шлем с вмятинами от ударов и богатырский корабельный круглый щит, весь иссеченный сталью. Нагрузившись этим, последний раз окинул взглядом жилище, слегка поклонился в дедовский угол, надел шлем на соломенные кудри и шагнул за порог.
Как у всякого предводителя, была у него ладья с командой гребцов. И вскоре, получив весть о сборе, стали сходиться к нему верные люди. Когда было уже двадцать пять человек, направились они к стоявшему на склоне сараю, отперли его. И глазам их представился княжеский корабль с ранней весны просмоленный и окрашенный.
— Ну-ка, продевай канаты в петли! Тащи! — Князь сам впрягся впереди, и вот общими усилиями широкая ладья пошла, шурша, по дымящимся от трения дубовым полозьям вниз, и теперь ее уже только удерживай. И взрезала она килем мутную воду реки, закачавшись на привязи.
— Мы пойдем к Священному острову. Надо узнать, как одолеть нам колдовскую засуху. И кто знает, куда двинемся дальше и все ли вернемся? Собирайте запасы, попрощайтесь с домашними — и в путь, — сказал озерный конунг.
Гребцы понесли с берега припасы в бочонках и корзинках. Пришли к ним прощаться печальные женщины в платьях и поневах, в круглых кокошниках на головах, с которых на виски спускались серебряные усерзи, тихо позванивая в такт лебединым движениям женских шей.
— Крепко обнимайте мужей, возлюбленных и братьев своих и тревогу в сердце храните за ушедших! Ибо бескрайне Великое озеро, Суурярв, куда лежит путь витязей! И бурным и страшным бывает оно, и немало душ приняло безвозвратно в свои холодные воды! — говорил, проходя меж них, седой волхв, напутствовавший уходящих. — Но взбодритесь, ибо ярок путь идущего!
Наконец, развесив щиты по бортам, гребцы сели на банки, взяли в руки весла с отполированными их мозолями рукоятками, со стуком вставили их в уключины. И князь их, усевшийся на высокой корме, взялся за прави́ло и взмахнул рукой:
— Весла на воду! Загребай! — И единым разом весла вспенили мутную воду, и нос ладьи, украшенный треугольной головой Ящера, владыки глубоких вод, на длинной изогнутой шее, повернул вниз по течению. Ладья, уходя от берега, вырвалась на стрежень.
— Ставь мачту! — Со дна ладьи подняли и укрепили в гнезде высокую мачту, подтянули талями к ее верхушке прямой холщовый парус, придавший черной приземистой ладье сходство с крылатой птицей. Парус хлопнул, надувшись ветром, — загудели натянутые ванты, бег ладьи ускорился. На корме, на вставленном копье с перекладиной, развернулся треугольный княжеский штандарт: серебряная оленья голова на червленом поле. Олень, свободолюбивый обитатель лесов, был символом Дингарда и его главного бога.
Город остался позади, и гребцы затянули протяжную прощальную песнь, звук которой усиливался во время редких ударов веслами. Мимо проплывали знакомые с детства холмистые берега, покрытые пашнями, на крутоярах поднимались, точно стога сена, дерновые курганы древних героев дингардского народа. Немые сосновые побережья сменили болотистые приозерья, блистающие водяными прогалинами, камыши, из которых с шумом взлетали стаи уток. И наконец на левом берегу показалось всхолмление, увенчанное видимым издалека с разлившейся вширь реки, установленным с незапамятных времен и уже покосившимся громадным каменным широколопастным крестом. Он вещал: «Отсюда пути во все стороны открыты!»
И долго виднелся этот прощальный, путеводный знак земли, когда выйдя из мутных речных вод, корабль рассек кристальные синие воды Великого озера.
Глава 2. ОСТРОВ ЯТХОЛЬМ
Корабль удалялся в глубь синего пространства, сужались позади берега, и Бор твердо правил на север. Чайки с криком летали в безоблачном небе, ныряя к ладье и вновь поднимаясь ввысь, но постепенно отстали. Солнце проходило свой обычный долгий летний путь, помогая выдерживать верный курс…
Наступила короткая призрачная ночь. Гребцы улеглись под плащами на сене, набросанном на дне корабля, положив головы на бочонки с провизией, и волны укачивали усталых людей. Лишь вахта из двух человек бодрствовала, следя по звездам, чтобы корабль не сносило с пути…
Утром, поднявшись и позавтракав, гребцы снова сели на весла. Молодой князь по-прежнему восседал на руле, и его золотистую бороду растрепал ветер, ударявший в тугой парус. Солнце взошло высоко, когда на закатной стороне блеснул ему в глаза чужой парус. Но больше часа прошло, пока гребцы различили красно-черные цвета полотнища и бортов, — встречный корабль принадлежал чужакам. Он был крупнее дингардского, и число людей на нем вдвое превышало команду князя: не меньше сорока сияющих на солнце конических стальных шлемов высовывалось из-за бортов чужого судна.
— Хускарлы! Хускарлы! — закричали дингардцы, вытаскивая из-под скамей копья и шлемы, и готовясь к схватке.
Хускарлами звались дружины, поднимавшиеся по реке Болотне с заката, со стороны моря, чтобы грабить жителей Поозерья. Уже слышались их крики, они ходко шли наперерез нежданной добыче, подгоняя свой корабль сильными ударами весел и размахивая сверкающими секирами и копьями Они уже предвкушали покорность захваченных врасплох или, может быть, разогревающую кровь, короткую победоносную схватку с командой торгового судна.
Но вспенилась вода под горделивым носом дингардского корабля, ярко заблистало оружие, и на корме заплескалось развернувшееся серебряно-червленое знамя озерного конунга. И при виде грозного символа, за которым стояла закаленная боевая дружина, рука кормчего невольно дрогнула, и ладья хускарлов, изменив курс, как поджавшая хвост собака пролетела за кормой княжеского корабля. Вряд ли хорошая добыча будет на походном княжеском судне — зато добрая встреча обеспечена наверняка!
— Эй, волчье племя, что хвост поджали? — закричали гребцы с дингардской ладьи.
На корме корабля хускарлов бешено вскочил коренастый, почти квадратный человек с лохматыми огненно-рыжими бородой и волосами, и проорал, размахивая огромным, широким топором:
— Это я, я — воин оленьего хвоста, рыжий Вирре Бердекс, Крутящий Секирой! Ни к чему мне ловить нищету, плывите себе поздорову! Но, клянусь огненной колесницей Тюра, мы еще встретимся как-нибудь!
— Вали своим курсом, Трухлявый Топор! — рявкнул басом озерный конунг, и его гребцы покатились от хохота.
— Ну, я до тебя еще доберусь! — заорал вождь хускарлов. Суда между тем расходились все дальше и постепенно потеряли друг друга из виду. Однако встреча эта озаботила дингардцев.
— Как думаешь, Бор, не нападут ли они на наши дома, пока мы в плавании? — заговорил старший из воинов князя, пегобородый Гунн. — Не воротиться ли?
— Думаю, бояться нам не стоит, — отвечал тот. — Один корабль ничего городу не сделает: там бойцов немало осталось, и караульные, надеюсь, не дремлют… Да и хускарлы идут к торговому перекрестью, надеются пощипать Шурышкар или Изкар… Назад ворочаться — примета дурная: пути не будет.
Солнце слепило глаза сидевшим на веслах. Но с кормы конунг увидел над озером полоску тьмы. Быстро катилась эта полоса над сверкающей гладью. Стих ветер и парус обвис.
— Буря надвигается с гор Тундар! — сказал тревожно Бор сидевшему вблизи Гунну. И точно: ветер дохнул с севера, вспенив волны белыми гребешками.
— Нечасты бури летом; повезло нам, выходит! — Воин подергал свою короткую полуседую бороду, потрогал занывший шрам на щеке.
— Дети Войпеля, духа зимней бури, решили нам помешать, как видно!
— Спускай парус! — распорядился конунг, и, быстро свернув полотнище, они сняли мачту. Кораблю прибавилось остойчивости — и вовремя! Шквал, страшно ревя, едва не опрокинул ладью. Волны яростно вздыбились вокруг, швыряя судно, и борта затрещали под их ударами.
Тучи неслись по потемневшему небу. Закутавшись в плащи от летящих брызг и пены, люди сидели на скамьях, убрав весла, которые волны сломали бы как щепки. И только прави́ло в твердой руке князя сопротивлялось бешеному напору кипящей воды, направляя ладью носом к волне.
— Ишь, взводень подняло! Надолго нас не хватит! — перекрикивал волны и ветер Гунн, вычерпывая кожаным ведром прибывающую воду.
— Ничего, не потонем, старина! — кричал в ответ конунг, навалившись на прави́ло, так что покраснел от усилия. — Войпель скоро выдохнется!
Мокрые с головы до ног, они сражались с волнами, казалось, целую вечность. Однако на самом деле прошло, наверное, не больше часа, и ветер начал спадать. Волны были уже не так высоки, и сквозь разрывы тающих над озером туч начало проглядывать голубое небо и желтое солнце.
— Остров! — вдруг выкрикнул один из гребцов, поднявшийся с банки, чтобы размять затекшие мышцы.
— Вижу! — отвечал князь со своего места.
— Неужели дошли до Священного острова?! — воскликнул юный дружинник, сидевший позади Гунна.
— Не может того быть! — ответил он, разворачивая мокрый плащ.
— Ветер противный был, как же мы до Йемсалу добрались бы?! Нет! Должно быть, это Каменный остров.
— Неужто нас так на восток снесло? — запоздало удивился князь. — Да, он это, Ятхольм, проклятый Серединный остров! — Как шишка торчит он в самой маковке озера, со всех сторон тянет к нему, на погибель, корабли в непогоду… — Продолжись буря еще немного, и нас вынесло бы прямиком на гибельные камни…
Судно начало огибать остров, и молодой гребец, приподнявшись, воскликнул:
— Глядите, корабль!
— Молодец, Талма! — похвалил его конунг, также увидевший приземистый силуэт на берегу.
— Хускарлы? Нас опередили! — воскликнули несколько человек, готовясь вооружиться.
— Нет, это другой корабль! — прищурясь, успокоил всех Гунн. — Он разбился тут не так давно, однако, смотрите, волны уже успели вылизать корпус.
— Подойдем ближе! — скомандовал князь. — Здесь можно причалить между камней. Высадившись, мы наверняка найдем бедолаг, которым нужна помощь!
— Если на этих голых скалах кто-то выжил, как бы он не вцепился нам в глотку и не прибрал к рукам наш корабль! — проворчал в бороду бывалый Гунн.
Зорким взглядом конунг обежал берег и направил медленно идущую ладью между торчащих из воды камней. Наконец гребцы слаженно подняли весла вверх, корабль мягко врезался в пляж, шурша бортами по мелким камешкам.
— Высаживаемся! — Они повыпрыгивали прямо в воду по колено; первым — сам озерный конунг, потом его помощник Гунн, а следом остальные. Поодаль, накренившись, лежал остов неведомого корабля.
— Где же люди? — воскликнул Бор. — Судно давно разбито, и следов вокруг нет…
— Не пошарить ли в округе? — предложил Гунн.
— Ладно! Шестеро остаются у ладьи, караулить. Остальные расходятся по округе — искать людей!
Все еще не очень твердо ощущая землю после качки, воины разошлись маленькими группками. Зловещая тишина стояла над островом, странные искореженные сосны поднимали искривленные узловатые сучья к небу.
— Смотрите, кости! — воскликнул вдруг один из разведчиков. На земле, под корнями мертвого дерева лежал скелет человека.
— Кто это? Должно быть, не так давно помер, коли костяк еще цел! — сказал Гунн. Рядом со скелетом валялся топор с потемневшей рукояткой, но на покрытом ржой лезвии еще можно было различить выбитое изображение рыбы.
— Топор из Шурышкара, Озерного града; рыба — их герб! — заметил Бор, рассматривая находку. — Значит, они пришли с востока.
— Эй, скорее сюда! Здесь человек! — раздался зов с южной стороны.
Опережая остальных, предводитель дингардцев кинулся на крик.
Сбежавшись, они увидели лежащего на подстилке из полуистлевших тряпок исхудавшего человека. Борода несчастного вылезала клочьями, открытое тело с выступающими костями покрывали язвы. Его тело изредка сотрясалось, и дыхание приподнимало грудь.
— Он жив, он дышит! — протянул руку один из воинов. Человек открыл глаза.
Князь сделал знак, чтобы несчастному подали баклагу с водой. Тот судорожно приник к горлышку, обнажив пустые кровоточащие десны.
— Ты кто? — спросил его Бор, когда он напился.
— Я Байдур из Изкара, мы шли из Озерного града, когда буря выбросила корабль на береговые камни, — прошептал тот. — Проклятый остров! Все погибли, кроме меня, но и я вот-вот последую за ними.
— Но что случилось? — встревожился князь.
— Туман. Сиреневый туман выползает каждую ночь на скалы из сердцевины острова. Кто попадает в него, того сжирает ужасная болезнь; и я умираю от того же. Приходит слабость, одышка, мужчина превращается в бессильное дитя, неспособное поднять даже нож. Страшная боль разрывает спину, слепнешь, теряешь зубы и волосы — точно за несколько дней становишься стариком. Затем, после этих мук, наконец милосердно накрывает своим темным крылом Морена.
— Откуда же эта напасть?! — воскликнул князь, пораженный.
— Рыбаки мне когда-то говорили… Однажды ночью раскрылись небеса и огненная капля упала на остров. Она сожгла все живое и принесла с собой этот туман. И от нее пошел тот странный и страшный, тусклый и завораживающий свет, что мерцает ночью в самой глубине этой проклятой каменной сковороды! — Умирающий говорил трудно, с одышкой. — Вы не должны оставаться здесь на ночь! Смотрите, солнце уже опускается! Бегите отсюда, или вы погибнете, как все мои товарищи! Ибо раз побывав в этом тумане, вы уже обречены.
— Он прав! Нечего сомневаться! Бежим отсюда! — воскликнули дружинники, слушавшие этот разговор. — Такая смерть — что может быть хуже для воина, который должен с оружием предстать на том свете.
— Берите этого человека и быстро на берег! — рявкнул Бор.
— А вдруг болезнь с него перейдет на нас и мы так же помрем? — выразил общее сомнение один из гребцов.
— Он нас предупредил, и уже за это мы ему по гроб обязаны! Кладите его на плащ! — И конунг скинул наземь свой плащ.
Но только подняли двое воинов легчайшее тело несчастного, чтобы переложить, как он дернулся, вскрикнул, изогнувшись всем телом, и изо рта хлынула потоком густая черная кровь.
— Кончился! — угрюмо промолвил Гунн, концами грубых пальцев прикрывая веки умершего. Князь мельком глянул на уже низко сидящее солнце.
— Костра нам ему до заката не сложить, да и тащить с собой уже нет смысла. Дайте мне топор, а сами идите и спускайте корабль на воду поживее!
Все с облегчением, глядя на заходящее светило, кинулись к берегу, а Гунн, отдав свой топор предводителю, медленно пошел последним.
Оставшись один, князь наклонился к мертвецу, желая покрепче запечатлеть в памяти черты предостерегшего их человека. Он заметил на исхудалом пальце кольцо с печаткой: перстень сошел легко, и князь спрятал его в пояс, рассчитывая передать кому-нибудь из близких покойного. Взамен он вложил в коченеющую руку старую монету — для потустороннего перевозчика мертвых. Затем, оглядевшись и увидев разлапистую, корявую сосну, он одним махом топора снес мохнатый сук и укрыл им тело от птиц.