Замена командующего была воспринята в штабе армии по-разному: одни одобряли снятие Гордова и откровенно радовались, другие жалели боевого генерала и сочувствовали ему, третьи отнеслись безразлично, по пословице: «Для нас что ни поп, то дядько».
Сдавая должность, генерал Гордов пригласил меня к себе и попросил подготовить для него справку, характеризующую результаты боевых действий армии под его командованием. Мне не потребовалось много времени, чтобы с помощью имевшихся отчетных документов и чертежника отдела, художника своей специальности, сержанта В.И. Кондратьева отработать наглядную топокарту с показом территории, освобожденной армией от фашистских оккупантов за время командования генерала Гордова. В написанной на карте легенде мы указали, сколько освобождено квадратных километров советской земли, населенных пунктов и населения. В прилагавшейся справке говорилось о количестве уничтоженных и плененных солдат и офицеров противника, поврежденной и захваченной боевой техники и т. п. Справка о наших потерях была умышленно подготовлена отдельно.
Генерал Гордов, рассмотрев документы, спросил, почему я не указал наши потери?
— Сколько советских людей я отправил на тот свет и сделал калеками, тоже придется отчитываться, — заметил он иронически!
Я передал ему и эту справку, но порекомендовал не показывать И.В. Сталину, если тот не потребует».
Толконюк здесь не прав, поскольку снят Гордов с должности был не как бандит, а как полководец. Ещё раз поставьте себя на место Мехлиса на совещании, описанном Толконюком. Если бы Гордов разделял планы Толконюка, то он сам бы доложил их командующему фронтом, возможно только сославшись, что это идеи одного толкового полковника из его штаба. Если не разделял, то зачем загрузил Соколовского докладом Толконюка? Мехлис сразу понял «проститутскую» позицию Гордова — если начальство — Соколовский — одобрит идею Толконюка, то это его, Гордова, заслуга — это же он предложил выслушать Толконюка. Если не одобрит, то Гордов не виноват — это же не его идея, а какого-то молодого чудика-полковника из его штаба, которого он предложил Соколовскому выслушать для развлечения.
Поэтому по предложению Мехлиса с командования 33-й армии сняли сначала Гордова, а с командованием фронта разобрались позже. Ю. Рубцов, чтобы исказить образ Мехлиса в угоду «демократическим ценностям», редко цитирует его документы в объёме, позволяющем понять их контекст, поэтому в чём обвинял Гордова Мехлис, придётся понять из вот такой цитаты Рубцова.
«Крайне отрицательные отзывы дал член ВС начальнику артиллерии Западного фронта генерал-полковнику артиллерии И.П. Камера и командующему 33-й армией генерал-полковнику В.Н. Гордову. «Стиль работы — штаб побоку. Болтовня и разглашение тайны по телефону», «ненависть к политсоставу и чекистам» — после таких оценок оба генерала были отозваны с Западного фронта».
Начальник артиллерии не командует ею отдельно от командующего фронтом, этот начальник по сути и является начальником штаба артиллерии фронта. Посему характеристика Мехлиса: «Стиль работы — штаб побоку», — может относиться только к командующему армией Гордову. И вы видите, как воспоминания Толконюка совпали с документами Рубцова: поприсутствовав на совещании, Мехлис понял, что из себя представляет Гордов, понял, что Гордов боится предложений своего штаба, посему и «штаб побоку».
Но в данном случае характерно, как это второе наказание (второе снятие с должности) повлияло на Гордова. Теперь его сняли, как видите, за отсутствие смелости — за отсутствие собственных творческих идей, применительно к задачам, стоящим перед армией. А в 33-й армии ему эти идеи давал полковник Толконюк. И смотрите, что делает Гордов после того, как ему объяснили его полководческий дефект и назначили командовать 3-й Гвардейской армией. Толконюк сообщает: «До победы он успешно командовал этой армией и окончил войну Героем Советского Союза.[14] Мне он прислал несколько коротких писем как из Москвы, так и из армии. Как ни странно, но генерал Гордов, от которого я имел массу неприятностей, став командующим другой армией, настоятельно ходатайствовал о назначении меня к нему начальником штаба. А мне он писал так: «Приезжай ко мне, пожалуйста. Мне, старику, трудно без тебя». Но моя дальнейшая служба сложилась так, что я больше с ним не служил и не встречался. До меня лишь дошли слухи о его незавидной судьбе в послевоенные годы».
Вот и скажите после этого, что от наказаний, наложенных Сталиным, не было эффекта. Не будь этих наказаний, то сколько бы ещё советских солдат положили на полях боёв той войны наши доблестные полководцы?
Как выше уже говорилось, анализ обстановки с командованием на Западном фронте, который подготовил и послал Сталину Мехлис, в конечном итоге привёл к снятию с должности и командующего фронтом В.Д. Соколовского, но, конечно, Сталин выслушал мнение не только Мехлиса. Рубцов пишет:
«После письма Мехлиса в адрес Верховного Главнокомандующего в войска Западного фронта прибыла чрезвычайная комиссия Ставки ВГК, которая выясняла причины неудач в наступательных операциях конца 1943-начала 1944 года. Здесь были действительно допущены серьёзные провалы: ни одна из одиннадцати наступательных операций не принесла успеха, несмотря на большие потери. Тем не менее, комиссия, которую возглавлял член ГКО Маленков, в основном разбиралась не по существу дела, а искала виновных в соответствии с готовыми установками Сталина. Последние же сформировались на материалах доклада Мехлиса.
И полетели головы, посыпались взыскания. Прежде всего своей должности «за неудовлетворительное руководство фронтом» лишился генерал Соколовский. Досталось и генерал-лейтенанту Булганину, к этому времени уже несколько месяцев как покинувшему фронт. В приказе Ставки ВГК от 12 апреля 1944 года ему объявлялся выговор — обратим особое внимание — «за то, что он будучи длительное время членом Военного совета Западного фронта, не докладывал Ставке о наличии крупных недостатков на фронте».
Любопытно, что, очевидно, в обвинительном раже члены комиссии Маленкова в своём докладе Сталину, на основе которого были приняты постановление ГКО и процитированный выше приказ Ставки, такое же взыскание предлагали объявить Мехлису. И за ту же самую вину: мол, не докладывал Ставке. В тексте приказа от 12 апреля этого пункта, однако, уже нет — здесь, видимо, не обошлось без вмешательства вождя. Он-то знал, что доклад был, и к тому же, вероятно, посчитал не «гуманным» дать своему верному информатору на себе ощутить, что стоит за народной мудростью: доносчику — первый кнут».
По поводу последней сентенции Ю. Рубцова остаётся только пожалеть, что в этих одиннадцати наступательных операциях, которые бездарно провёл Соколовский, не участвовали прямые родственники Рубцова, а то, может быть, мы сегодня имели бы на одного «приобщившегося к демократическим ценностям» поменьше.
И чтобы закончить тему о благотворном влиянии на наших полководцев хорошего пинка под зад, процитирую ещё одно умное заключение Рубцова.
«Большего Лев Захарович добился, «взявшись» за начальника штаба фронта генерал-майора Ф.И. Толбухина. Он послал в Ставку шифровку с предложением снять последнего с должности. 10 марта Василевский сообщил ему, что Сталин принял решение освободить Толбухина и исполнение обязанностей НШ фронта возложить на Вечного. Он также высказался против предложения Военного совета фронта оставить генерала на Крымском фронте, например, в должности помощника командующего фронтом по укомплектованию и формированию или заместителя командующего 47 армии. Мехлис на это горячо откликнулся: «Я считаю. что Толбухина не следует здесь оставлять и целиком согласен с мнением товарища Сталина…». В тот же день по телеграфу он обратился к начальнику Генштаба маршалу Шапошникову с просьбой проследить, «чтобы Толбухин вновь не устроился в ЗакВО, ибо там собираются опять гнилые и никчемные работники, снимаемые здесь с работы».
…Бесспорно, с некоторых командиров и политработников представитель Ставки взыскивал справедливо, верно подмечая их профессиональную непригодность, отсутствие необходимых волевых качеств. Но, как мы уже видели, зачастую просто не мог или не хотел видеть и несомненных достоинств, как это было, скажем, с блестящим полководцем Фёдором Ивановичем Толбухиным, всего через каких-то два года ставшим Маршалом Советского Союза. Всё упиралось в то, что Мехлис вместо терпеливого воспитания кадров, сочетания доверия и спроса за порученное дело прибегал по сути к единственному рычагу в кадровой работе — замене, а то и расправе над теми, кто вызывал его недовольство».
Ну, объяснил бы, что ли, «приобщившийся к демократическим ценностям», как пьяницу, труса или самодура в генеральском мундире «терпеливо воспитывать» во время боя? Да Толбухину нужно в ножки Мехлису поклониться, ведь если бы тот не настоял на его наказании, то, вполне возможно, так бы и сгнил Толбухин в неизвестности.
Ну, объяснил бы, что ли, «приобщившийся к демократическим ценностям», как пьяницу, труса или самодура в генеральском мундире «терпеливо воспитывать» во время боя? Да Толбухину нужно в ножки Мехлису поклониться, ведь если бы тот не настоял на его наказании, то, вполне возможно, так бы и сгнил Толбухин в неизвестности.
Проблема знаменитого врага
Британский разведчик и историк Лен Дейтон свидетельствует: «Как только стало известно о начале операции «Барбаросса», практически все до одного военные специалисты предсказали скорый крах России. Американские военные эксперты рассчитали, что Советский Союз продержится не больше трёх месяцев. Черчилля засыпали такими же неточными прогнозами: фельдмаршал сэр Джон Дилл, начальник Имперского генерального штаба, дал Красной армии всего шесть недель. Посол Великобритании в Москве Стаффорд Криппс считал, что она продержится месяц. Самыми неточными были оценки английской разведки: она считала, что русские продержатся не больше десяти дней.
Прорицатели могли смело запечатывать конверты со своими предсказаниями скорой победы вермахта: Польша была завоёвана за 27 дней, Дания — за 24 часа, Норвегия — за 23 дня, Голландия — за 5, Бельгия — за 18, Франция — за 39, Югославия — за 12, Греция — за 21 день и Крит за 11. С другой стороны, Красной армии потребовалось больше трёх месяцев, чтобы разгромить финнов. Разве этих цифр было недостаточно для того, чтобы подсчитать, что Гитлер будет в Москве задолго до Рождества?»
А вот свидетельствует министр вооружений нацистской Германии Альберт Шпеер, время подслушанного им разговора — июнь 1940 года: «Гитлер прогуливался перед своим домом по усыпанной гравием дорожке с Йодлем и Кейтелем, когда адъютант доложил ему, что я хотел бы попрощаться. Меня велели позвать, и, приблизившись к этой группе, я услышал, как Гитлер, в продолжение разговора, произнёс: «Теперь мы показали, на что мы способны. Поверьте моему слову, Кейтель, русский поход по сравнению с этим всего лишь штабная игра». В отличном настроении Гитлер попрощался со мной, передал сердечные приветы моей жене и посулил в самом непродолжительном времени приступить к обсуждению со мной новых планов и макетов».
Германия не только не победила Советский Союз к рождеству 1941 года, но и, потеряв семь из каждых своих восьми дивизий на Восточном фронте, вынуждена была сдаться на милость СССР. Что же из вышеприведённых цитат следует — что Гитлер и все эти высокопоставленные специалисты британских и американских штабов идиоты? Не без того, конечно, но если они и идиоты, то только в том, что не понимали, до какого величия Сталин поднял советский народ. А что касается оценки русской (советской) армии и её полководцев, то что во всём мире могли о нас думать? Ведь последние цари довели русскую военную машину до полного маразма.
Ещё за 100 лет до Второй мировой войны, в 1854–1855 годах вся русская армия не сумела сбросить в море англо-французский десант, высадившийся в Крыму. Русско-турецкая война 1877–1878 годов была хотя и победной формально, но явила такую беспомощность русской военной машины, что русская военно-историческая комиссия, которая должна была бы оценить итоги этой войны для изучения их в военных заведениях, не смогла этого сделать вплоть до Первой мировой, не смогла сделать хоть какие-то выводы даже для Академии Генштаба. В 1904–1905 годах Россия позорно проигрывает войну существенно более слабой Японии. Полный маразм явила Россия и в Первую мировую войну, как в плане организационном, так и в плане военном, включая качество генералитета и офицерства русской армии. Скажем, по итогам войны на 13914 убитых и раненых в боях офицеров, 14328 человек спокойно ожидали конца войны в плену у немцев, а русские генералы были ещё и почище офицеров: на 33 убитых генерала 73 сидело в плену. Строили-строили перед войной линию крепостей для защиты России от немцев — Ковно, Вильно, Гродно, Осовец, Ломжа, Остроленка, Рожаны, Пултуск, Зегрж, Новогеоргиевск, Варшава и Ивангород, — а ни одна из них и не подумала защищаться. Гарнизоны русских крепостей или сбежали при виде немцев, или сразу же сдались. Ну как их сравнить даже с австрийской крепостью Перемышль, которую русские войска осаждали 6 месяцев? А как это позорное поведение русских войск по защите своих крепостей сравнить с отчаянностью французов и с решимостью немцев в «Верденской мясорубке»? Семьдесят дней немцы штурмовали французскую крепость Верден и её форты, потеряв 600 тысяч человек, а защищавшиеся и потом контратаковавшие французы потеряли 358 тысяч! Русскую армию во всём мире презирали и у мира были на то основания.
Гражданская война 1918–1920 годов не в счёт, поскольку русские дрались с русскими и даже победители в гражданской войне свои победы не ценили как военные достижения. Не ценили уже потому, что первое же столкновение с иностранной армией, а это была армия всего-навсего Польши, окончилось крахом для красных полководцев.
Никто не принимал во внимание то, что маршал Блюхер куплен японцами, и его дикую неспособность сбить шесть японских батальонов с сопок у озера Хасан все воспринимали как уже традиционную неспособность русских к войне. Бои на Халхин-Голе, которые велись по представлению европейцев где-то в пустыне на краю мира, не впечатлили даже крохотную Финляндию, нагло развязавшую войну с СССР с целью захватить Карелию и Кольский полуостров, а то, что Финляндия держалась против СССР четыре месяца, произвело впечатление не только на англичан и немцев. Сколько советских полководцев после этой войны окончательно разуверились, что они способны воевать? Ведь именно на этой войне генералы Павлов и Мерецков сговаривались предать Родину в надежде, что когда немцы захватят СССР, то «хуже нам от этого не будет».
Традиционное низкопоклонство российской интеллигенции перед Западом, так или иначе распространяемое и на армию, производило парализующее действие на генералитет и офицерство — куда нам, сиволапым, с немцами тягаться! И в сумме с отсутствием опыта в принятии собственных смелых боевых решений, этот паралич приводил к тяжелейшим последствиям. Средний генерал Красной Армии на первом этапе войны панически боялся командовать.
Вот сравните, как в июле-сентябре 1941 года руководили войсками немецкий генерал Г. Гудериан и советские генералы И.С. Конев и А.И. Ерёменко, командовавшие в этих боях объединениями примерно одинаковой с войсками Гудериана численности. Гудериан вспоминает:
«Рано утром 25 августа я отправился в 17-ю танковую дивизию, чтобы присутствовать при форсировании ею р. Судость и р. Рог, протекающей южнее.
…По сравнению с 24-м танковым корпусом 17-я танковая дивизия продвигалась слишком медленно. на это обстоятельство я указал командиру дивизии генералу фон Тому и прибывшему сюда командиру корпуса. Для того, чтобы ознакомиться с положением противника, я отправился в 63-й мотострелковый полк, наступавший в первом эшелоне, и некоторое время продвигался вместе с ним. Ночь я провёл в Почепе.
…Рано утром 15 сентября я посетил передовой отряд 3-й танковой дивизии, которым командовал майор Франк; этот отряд накануне отбросил русских в районе Лохвица на запад и в течение ночи захватил пехоту противника, следовавшую на 15 автомашинах. С наблюдательного пункта майора Франка, расположенного у Лубны, местность очень хорошо просматривалась и можно было наблюдать за движением транспортных колонн русских с запада на восток. Однако это движение вскоре нами было приостановлено. Во 2-м батальоне 3-го мотострелкового полка я встретил Моделя, который доложил мне свой план дальнейших действий. В заключение я посетил ряд подразделений 3-й танковой дивизии и беседовал с командиром 6-го танкового полка подполковником Мюнцелем. В этот день Мюнцель имел в своём распоряжении только один танк Т-IV, три танка T-III и шесть танков T-II; таким образом, полк имел всего десять танков».
А вот вспоминает И.А. Толконюк.
«В армии снова появился заместитель командующего Западным фронтом генерал А.И. Еременко. Он отстранил от должности командира 34 ск генерал-лейтенанта Хмельницкого, возмущенный сдачей врагу Смоленска, хотя его корпус не имел к этому прямого отношения. И тот сидит в машине «М-1» с шофером и адъютантом на нашем КП без дела. Командование корпусом, оказавшимся к 20–25 километрах юго-восточнее Смоленска к западу от Днепра, временно взял на себя по совместительству И.С. Конев. Как-то среди ночи меня вызывает генерал Еременко, заночевавший на нашем КП. Он передает мне письменное приказание командования фронтом, адресованное лично генералу Хмельницкому. Бумага написана от руки за подписями маршалов С.К. Тимошенко и Б.М. Шапошникова. Приказание обязывало Хмельницкого, под его личную ответственность, с утра перейти в наступление с задачей к исходу дня овладеть юго-восточной частью Смоленска. Бумага заканчивалась суровым предупреждением о личной ответственности генерала, если задача не будет выполнена. Мне поручалось вручить приказание адресату, хотя это лучше было сделать самому Еременко. Но он, видно, не нашел нужным встречаться с Хмельницким.