На ссылку Луи-Наполеона на крестовый поход русский посол в Турции Титов ответил особым меморандумом, поданным великому визирю. В меморандуме говорилось, что еще задолго до крестовых походов Иерусалимом владела православная греческая церковь. Титов выдвигал и другой аргумент: в 1808 г. церковь Гроба Господня почти целиком сгорела, а отстроена была исключительно на деньги, собранные православными как в России, так и среди православного населения Османской империи. Но французский посол оказался «проворнее» русского и убедил турецкий диван в том, что претензии русских гораздо более опасны для Турции, нежели претензии французов. Султан согласился с этими доводами. «Франция – единственная страна, – писал К. В. Нессельроде, – которая продолжает как в Европе, так и на Востоке заявлять о той угрозе, которая существует со стороны России в Османской империи».
Если внимательно рассмотреть эти споры, мы убедимся в том, что спор шел не из-за права верующих молиться в этих храмах: этого ни католикам, ни православным никто не запрещал, а из-за того, какому из государств – России или Франции – достанется право влиять на политику Турции. (Дискуссии по этому поводу между Россией и Францией велись с мая 1851-го до мая 1853 года.)
Религиозная оболочка русско-французских противоречий не могла скрыть их ярко выраженного политического характера. Борьба за преобладание православной или католической церкви на Востоке, которую вели державы, стала предвестником новых, более острых конфликтов.
И хотя уже тогда многим представлялся архаичным спор дипломатов о том, каким священникам – католикам или православным – возносить молитвы Господу в алтаре и какому правительству – российскому или французскому – чинить крышу иерусалимского собора, на деле все обстояло не так просто. Общность веры духовно связывала народы России и Балкан. После победоносной войны с Турцией конца XVIII ст. Россия приобрела право покровительства не грекам, румынам, сербам и болгарам как таковым, а единоверцам – православным, иная формула была просто неприемлема для турецкой стороны и практически недостижима. Высокая Порта, как тогда именовалось султанское правительство, сочла бы недопустимым вмешательство в свои внутренние дела. Уступить в споре о Святых местах, капитулировать перед католиками означало для Николая I признать перед всем православным Востоком свою слабость. В конце концов отказ от права на покровительство «турецким христианам» означал для Петербурга потерю важнейшего рычага воздействия на балканские дела.
В начале 1853 г. дипломатический мир был взбудоражен вестью об откровениях, которые позволил себе Николай I в беседах с английским послом в России сэром Гамильтоном Сеймуром. В беседе, состоявшейся 9 января 1853 г., царь поднял свою излюбленную тему о неминуемом распаде Османской империи. Он заявил: «Турция – больной человек. Нужно все предвидеть, даже распадение Османской империи». Далее царь продолжил: «Англии и России следует заблаговременно договориться, чтобы события не застали их врасплох», – и призвал англичан заранее прийти к соглашению о будущей судьбе ее наследства. При этом он говорил, что сам на земли Турции не претендует. «Для меня, – сказал Николай I, – было бы неразумно желать больше территории или власти, чем я обладаю». Обращаясь к послу Англии, Николай I подчеркнул: «Теперь я хочу говорить с вами как друг и как джентльмен. Если нам удастся прийти к соглашению – мне и Англии, – остальное мне неважно, мне безразлично то, что делают или сделают другие. Итак, говоря откровенно, я вам прямо говорю, что если Англия думает в близком будущем водвориться в Константинополе, то я этого не позволю. Я не приписываю вам этих намерений, но в подобных случаях предпочтительнее говорить ясно. Со своей стороны я разным способом расположен принять обязательство не водворяться там, разумеется, в качестве собственника: в качестве временного охранителя – дело другое. Может случиться, что обстоятельства принудят меня занять Константинополь, если ничего не окажется предусмотренным, если нужно будет все предоставить случаю». Развивая свою мысль, царь подчеркнул, что ни русские, ни англичане, ни французы, ни греки не завладеют Константинополем. Заканчивая свою речь, царь заявил: «Я никогда не допущу этого… Еще меньше я допущу распадение Турции на маленькие республики».
Одновременно царь предложил правительству Великобритании следующий план возможных совместных действий. Царь говорил: «Дунайские княжества (Молдавия и Валахия) образуют уже и теперь фактически самостоятельные государства под моим протекторатом. Это положение будет продолжаться. То же самое будет с Сербией; то же самое с Болгарией. Что касается Египта, то я вполне понимаю важное значение этой территории для Англии. Тут я могу только сказать, что если при распределении оттоманского наследия после падения империи вы завладеете Египтом, у меня не будет протеста против этого. То же самое я скажу и о Кандии (остров Крит). Этот остров, может быть, подходит вам, и я не вижу, почему ему не стать английским владением». На прощание царь сказал послу: «Я доверяю английскому правительству. Я прошу у них не обязательств, не соглашения: это свободный обмен мнений и, в случае необходимости, слово джентльмена. Для нас это достаточно».
Но эти предложения Николая I в Лондоне восприняли резко отрицательно, хотя понадобилось еще несколько месяцев, чтобы Англия высказала свою позицию в отношении планов российского императора. На предложение российского царя ответил министр иностранных дел Великобритании Джон Рассел. В своем письме он прежде всего отверг мнение Николая I о том, что Турции угрожает серьезный кризис и что она близка к разрушению. В этой связи, считал министр, нет никакой необходимости заключать соглашение. Затем, переходя к спору о Святых местах, английский министр выражал мысль, что этот спор вовсе не касается Турции, а касается только России и Франции.
В то же самое время, почти в те же дни, когда Николай I в Петербурге разговаривал с английским послом Сеймуром, французский император Наполеон III собственноручно писал письмо бывшему министру иностранных дел Англии лорду Мэмсбери: «Мое самое ревностное желание поддерживать с вашей страной, которую я всегда так любил, самые дружеские и самые интимные отношения». На это Мэмсбери ему отвечал: «Пока будет существовать союз Англии и Франции, обе эти страны будут всемогущи». В феврале 1853 г. министр иностранных дел Англии лорд Кларендон заключает секретное соглашение с французским послом в Лондоне графом Валевским о том, что обе державы не должны ничего ни говорить, ни делать в отношении восточного вопроса без предварительного соглашения. «Мы заключили наш союз, – пояснял Валевский, – как для переговоров, так и имея в виду возможность войны».
Николай не собирался отступать от одного из главных правил российской политики – вести курс на создание в Юго-Восточной Европе национальных государств. По поводу будущего балканских народов царь писал: «…все христианские области Турции по необходимости станут независимыми, вновь станут тем, чем были, княжествами, христианскими государствами, и как таковые, вернутся в семью христианских стран Европы. Гарантию свободного отправления религии, их организации, их отношений между собой и соседями – все это следует урегулировать на чрезвычайном конгрессе, предположительно в Берлине». Но британцы настаивали на целостности Османской империи, преследуя при этом, конечно же, свои цели.
В январе 1853 г., когда царь вел свои беседы с послом Великобритании, а российский посол беседовал с премьер-министром Англии, посланец султана сообщил в Иерусалиме католическому и православному духовенству, какие реликвии поступают отныне в ведение католиков, а какие в ведение православных.
Католическая серебряная звезда (с отчеканенным французским гербом) с большой торжественностью была водружена в Вифлееме в пещере, у входа в нишу, где, по легенде, были ясли новорожденного Христа. Столь же торжественно католикам передавались ключ от главных ворот церкви Гроба Господня в Иерусалиме и ключ от восточных и северных ворот Вифлеемской церкви. Французское посольство, весь его штат, сделали все от них зависящее, чтобы это событие стало демонстрацией полного торжества Франции над Россией.
Действия турецкого правительства в отношении Святых мест вызвали гнев Николая I и возмущение православного духовенства и верующих. И российское правительство принимает решение предъявить Турции ультиматум, заставить турецкое правительство подписать предложенный Россией международный акт, который бы фиксировал право России на покровительство единоверцам, что давало бы возможность петербургскому посланнику в Турции «делать представления в пользу церквей Константинополя и других мест». Со своей стороны турецкое правительство должно было взять на себя обязательство «перед императорским российским двором сохранять и уважать права православной греческой церкви в Святых местах Иерусалима и его окрестностях».
Католическая серебряная звезда (с отчеканенным французским гербом) с большой торжественностью была водружена в Вифлееме в пещере, у входа в нишу, где, по легенде, были ясли новорожденного Христа. Столь же торжественно католикам передавались ключ от главных ворот церкви Гроба Господня в Иерусалиме и ключ от восточных и северных ворот Вифлеемской церкви. Французское посольство, весь его штат, сделали все от них зависящее, чтобы это событие стало демонстрацией полного торжества Франции над Россией.
Действия турецкого правительства в отношении Святых мест вызвали гнев Николая I и возмущение православного духовенства и верующих. И российское правительство принимает решение предъявить Турции ультиматум, заставить турецкое правительство подписать предложенный Россией международный акт, который бы фиксировал право России на покровительство единоверцам, что давало бы возможность петербургскому посланнику в Турции «делать представления в пользу церквей Константинополя и других мест». Со своей стороны турецкое правительство должно было взять на себя обязательство «перед императорским российским двором сохранять и уважать права православной греческой церкви в Святых местах Иерусалима и его окрестностях».
Однако в Европе хорошо понимали, что под религиозным покровом российское правительство скрывало планы политического воздействия на православных, составляющих большинство населения Балкан, одновременно ограничивая здесь власть и авторитет Османской империи. Это вызвало в Европе новую волну возбуждения. Пресса Англии, Франции и других европейских стран распространила тревожный слух: «Николай готовится к войне». Но отступать от принятого решения Николай I не собирался.
Миссия князя А. С. Меншикова
Рубикон был перейден в начале февраля 1853 г. К отправке в Константинополь готовилось специальное посольство. Министр иностранных дел Российской империи граф Карл Васильевич Нессельроде предложил царю направить в Стамбул с чрезвычайной миссией известных своим опытом, проницательностью и тактом П. Д. Киселева и А. Ф. Орлова. Однако оба отклонили предложенную им сомнительную честь. Выбор царя пал на морского министра, князя А. С. Меншикова, человека образованного и остроумного, но крайне поверхностного, готового, при удобном случае, применить тактику силового давления.
О способности вести переговоры такого рода сам князь писал в письме начальнику штаба австрийской армии следующее: «Я тут должен заниматься ремеслом, к которому у меня очень мало способностей, а именно: ремеслом человека, ведущего с неверными переговоры о церковных материях». И добавлял: «Я питаю надежду, что это для меня будет последним актом деятельности в моей очень полной впечатлениями жизни, требующей покоя».
A. C. Меншиков получил строгие инструкции: подписать секретную конвенцию, которая бы поставила Турцию под защиту России; в крайнем случае подписать документ, в котором бы султанский двор признал права российского императора как верховного защитника православного населения Османской империи. Очевидно, что подобное развитие событий сделало суверенитет Турецкой империи призрачным.
Одновременно с подготовкой посольства Меншикова с 10 февраля 1853 г. в России начали проводиться мероприятия по частичной мобилизации войск и развертыванию их в юго-западном направлении. Николай I обратился к главнокомандующему действующей армии И. Ф. Паскевичу и военному министру с запиской по поводу развертывания войск. К этому времени регулярные войска России были сведены в шесть армейских корпусов единого состава. Корпуса с 1-го по 4-й составляли действующую армию, развернутую в западном направлении; 5-й корпус располагался на юге Подолья и в Новороссии, 6-й – базировался в центральных губерниях. Оба эти корпуса, вместе с резервными кавалерийскими, подчинялись военному министру и составляли стратегический резерв действующей армии. В окрестностях Петербурга располагались гвардия и гренадерский корпус, подчиненные особому командующему. Отдельные корпуса – Кавказский, Оренбургский, Сибирский – и войска, размещенные в Финляндии, имели свой состав и структуру и подчинялись наместнику на Кавказе и соответствующим генерал-губернаторам. Для большой европейской войны в основном предназначались именно армейские корпуса при поддержке гвардии и резервных кавалерийских корпусов.
В феврале 1853 г. привели в боевое состояние и развернули в сторону Турции еще два армейских корпуса. Вместе с 5-м корпусом, 5-й легкой кавалерийской дивизией и частями усиления они образовывали группировку войск численностью почти в 200 тысяч.
11 февраля 1853 г. А. С. Меншиков выехал из Петербурга. Его путь лежал через Бессарабию, где в Кишиневе располагался штаб 5-го армейского корпуса. Затем князь отправился в Севастополь. Здесь он произвел смотр Черноморскому флоту, а затем с громадной свитой сел на военный пароход «Громоносец» и отплыл в Константинополь. В свите князя находились начальник штаба 5-го армейского корпуса генерал Непокойчицкий и вице-адмирал Корнилов[2], начальник штаба Черноморского флота.
A. C. Меншиков вез с собой проект желательной царю конвенции с Турцией и проект секретного соглашения на случай, если бы «какая-либо европейская держава» задумала препятствовать султану выполнить свои обещания, данные царю. В этом случае Россия обязывалась прийти на помощь Турции морскими и сухопутными силами. Одновременно российское правительство направило письмо австрийскому императору. В письме сообщалось, что царь хочет воевать либо «в союзе с Турцией против Наполеона III, либо в союзе с Австрией против Турции». Первый вариант представлялся правительству России более перспективным, поскольку при его осуществлении царь рассчитывал на поддержку своих «верных союзников» – Австрии и Пруссии. Как бы там ни было, осуществление обоих вариантов вело к разгрому и разделу Османской империи. При этом значительная часть земель империи доставалась России.
28 февраля 1853 г. «Громоносец» прибыл в Константинополь. Начались длительные, трудные переговоры. 4 (16) марта А. С. Меншиков вручил министру иностранных дел Турции ноту, в которой выдвигалось требование к султану отказаться от некоторых сделанных им уступок католикам. Через неделю он повторил свои требования, заявив, что «требования императорского (российского) правительства – категоричны». Через два дня князь вновь, в более резкой форме, заявил, что турецкое правительство своими действиями оскорбляет российского императора, а в совете султана постоянно выступают «против предложений нашего государя». А. С. Меншиков требовал «быстрой и решительной сатисфакции и исправления всех обид». Министру иностранных дел Турции он вручил проект конвенции, в которой четко говорилось об установлении полного контроля России над Святыми местами и православным населением Османской империи.
Турки, получив проект конвенции, активизировали свои консультации с послами Великобритании и Франции. В ходе этих консультаций они пришли к выводу, что Великобритания и Франция не оставят их один на один с Россией.
Наполеон III, когда узнал о ноте царя к турецкому правительству, созвал совет министров. На совете рассматривался вопрос о действиях Франции в этих условиях. Император настаивал на посылке морской эскадры к архипелагу в непосредственной близости от Турции. Но большинство министров выступало против этого, поскольку не была ясна позиция Англии. Тогда выступил министр внутренних дел Персиньи. Он заявил: «Когда я слушаю то, о чем тут в совете говорится, у меня является искушение спросить себя, в какой стране и при каком правительстве мы живем?» Отвечая на свой вопрос, Персиньи вполне откровенно обосновывал необходимость войны с Россией не спором о Святых местах и не необходимостью спасать Турцию, а прежде всего соображениями внутренней политики: «Франция, – продолжал министр, – будет унижена в глазах света, если по слабости, которой имени нет, мы позволим России простереть руку над Константинополем, и это в то время, когда государь, носящий имя Наполеона, царствует в Париже, тогда нам нужно дрожать за Францию, нам нужно дрожать за императора и за нас самих, потому что никогда ни армия, ни Франция не согласятся с оружием в руках присутствовать при этом позорном зрелище!» Далее министр заявил, что вся Европа будет сочувствовать действиям Франции. Не останется в стороне и Англия. «Когда речь идет об Англии, – говорил Персиньи, – какое значение может иметь мнение какого-либо министра, даже мнение первого министра, даже мнение королевы?.. Большая социальная революция совершилась в Англии. Аристократия уже не в состоянии вести страну согласно своим страстям или своим предрассудкам. Аристократия там является еще как бы заглавным листом книги, но сама книга – это великое индустриальное развитие, это лондонское Сити, это буржуазия, во сто раз более многочисленная и богатая, чем аристократия!» А буржуазия единодушно противится русскому захвату: «В тот день, как она узнает, что мы готовы остановить поход русских на Константинополь, она испустит радостное восклицание и станет рядом с нами!»