— Вот вы, бабы, довольны собой, — огрызнулся Иен.
Это прозвучало язвительно, совсем не в его духе; она — как ей показалась — раньше таких интонаций в его голосе не слышала.
— Да, — добавил он, — вам-то хорошо.
— Иен, ты о чем?
— Я тебя не виню. Я знаю, что это все Роз.
— О чем ты говоришь? Мы с ней вместе решили.
— Роз внушила тебе эту идею! Я знаю. Тебе бы это в голову никогда не пришло. Так ранить Тома! Да и меня…
Тут Лил начала смеяться, это был жалкий смех, защитный. Сколько лет они были с Томом вместе, на ее глазах он превратился из пленительного мальчишки в мужчину, она видела, как годы брали над ним свое, зная при этом, чем все должно закончиться, должно закончиться, надо положить этому конец, она должна это сделать… с Роз… но это было так трудно, так трудно…
— Иен, ты понимаешь, что похож на сумасшедшего?
— Почему? Нет, не понимаю.
— Ты что думал? Что все это будет продолжаться бесконечно, вы с Томом, два немолодых холостяка, и мы с Роз, уже старые, а потом и вы будете старыми, бессемейными, а мы с Роз — старухи, совсем старухи… мы уже стареем, ты не видишь?
— Нет, не стареете, — ответил спокойно сын. — Отнюдь. Вы девушек и сейчас легко обыграете.
Он говорил о Ханне с Мэри? Если так… эта вспышка полного безумия напугала ее, Лил встала:
— Пойду спать.
— Это Роз тебе в голову вбила! Я не простил тебе то, что ты с ней согласилась. И она зря думает, что я прощу ее. Она все испортила. Мы все были так счастливы!..
— Спокойной ночи. За завтраком увидимся.
Ханна родила девочку, Ширли, и молодые женщины стали проводить много времени вместе. Старшие женщины и мужчины ждали повторных беременностей: это было бы естественным логическим продолжением. Но, к их удивлению, Мэри с Ханной объявили, что планируют на пару заняться бизнесом. Им сразу же предложили работу в спортивных магазинах: график гибкий, можно распоряжаться собственным временем и немного подзаработать… И, следовательно, будет удобно планировать второго ребенка.
Они отказались, объявив, что хотят открыть новый бизнес — вдвоем, свой собственный.
— Мы, наверное, можем помочь с деньгами, — предложил Иен, но Ханна отказалась.
— Нет, спасибо, мы обратимся к отцу Мэри. Он богатый. — Когда говорила Ханна, зачастую складывалось ощущение, что она высказывает мысли Мэри. — Мы не хотим зависеть, — добавила она, как будто извиняясь: ей самой в ее словах почудилась неблагодарность, и это еще мягко говоря…
Жены отправились на выходные домой, взяв с собой и детей — похвастаться.
Лил и Роз, Иен и Том вчетвером сидели за столом в доме Роз — в ее бывшем доме, — и волны плескались так, словно ничего не изменилось, ничего… за исключением того, что теперь всюду валялись вещи Элис, как это сейчас бывает в современных домах.
— Странное у них какое-то желание, — сказала Роз. — Нам ясно, откуда это? И к чему?
— Им… им с нами слишком тяжело, — ответила Лил.
— Мы. Они, — произнес Том. — Они. Мы.
Все повернулись к нему, пытаясь понять, что он хочет сказать.
Потом Роз взорвалась:
— Мы старались! Изо всех сил! Мы с Лил сделали все, что могли.
— Знаю, — сказал Том. — Мы знаем.
— Но все равно: вот они мы, — ответил Иен. — Мы.
Он подался к Роз, со страстью, с пылкостью — совершенно перестав походить на учтивого и любезного человека, которого знали люди.
— Но ничего не изменилось. Да, Роз? Скажи мне правду наконец, скажи, изменилось ли что-то?!
Глаза ее, полные слез, встретились с его глазами, она встала и, в попытке спастись, пошла к холодильнику за холодными напитками.
Лил спокойно посмотрела прямо на Тома, но обратилась к подруге:
— Роз, это бесполезно. Просто не, не…
Роз тихо плакала, не скрывая ни от кого свои слезы, ее темные очки лежали на столе. Потом она надела их и повернулась этими черными кружками к Иену.
— Я не понимаю, чего ты хочешь. Почему ты никак не уймешься? Все решено. Все кончено.
— Значит, ты не понимаешь, — сказал Иен.
— Прекрати, — тоже заплакала Лил. — Зачем все это? Надо лишь решить, что им сказать, им нужна поддержка…
— Мы скажем им, что мы их поддержим, — ответил Иен и добавил: — Я иду купаться.
И все четверо побежали в море, Иен хромал, но уже не очень сильно.
Интересно, что в дискуссии не был поднят один важный вопрос. Если две молодых жены займутся бизнесом — бабушкам придется начать участвовать в их семейной жизни…
Именно на эту тему состоялся разговор — но уже между всеми шестерыми.
— Работающие бабушки, — сказала Роз. — Мне нравится, а тебе, Лил?
— Работающие — ключевое слово, — подчеркнула Лил. — Я свои магазины не оставлю. И как в график встроить детей?
— Легко, — ответила Роз. — Будем сидеть с ними по очереди. У меня в университете длинные каникулы. А тебе в магазинах Иен помогает. И выходные. Ну и, осмелюсь предположить, девушки и сами захотят проводить какое-то время со своими ангелочками.
— Ты намекаешь на то, что мы собрались их бросить? — спросила Мэри.
— Нет, дорогая, нет, конечно. К тому же, ведь и нам помогали с нашими сокровищами, да, Лил?
— Кажется, да. Хотя — не особо…
— Ну ладно, — сказала Мэри. — Думаю, мы можем взять о-пэр,[5] если уж так ситуация поворачивается.
— Какая ты вспыльчивая, — ответила Роз. — Естественно, мы и сами сможем взять о-пэр, если понадобится. А пока бабули — к вашим услугам.
Потом подошло время для события ритуального значения: день, когда младенцев познакомили с морем.
На пляж вышли все шестеро взрослых. Разложили одеяла. Бабушки, Роз и Лил, в бикини держали девочек у себя между ног, намазывая их солнцезащитным кремом. Крошечные нежные существа со светлыми волосиками, светлой кожей, а вокруг них — целая куча взрослых, больших защитников.
Мамочки отнесли девочек в море, Том с Лил пошли им помогать. Малышки плескались, крича от страха и восторга, взрослые их подбадривали — сцена вышла довольно шумная. А на одеялах, на которых ветром уже намело блестящие островки песка, сидели Роз с Иеном. Он окинул Роз долгим и пристальным взглядом.
— Сними очки. — Роз сняла. — Мне не нравится, когда ты прячешь от меня глаза.
Она резко надела их обратно:
— Иен, прекрати. Прекрати. Это просто неуместно.
Он потянулся к ней, чтобы снять очки. Она шлепнула его по руке. Лил, стоявшая в воде по пояс, увидела это. Чувственность, даже ярость их взаимоотношений… Ханна заметила? А Мэри?
Закричала девочка — Элис. Набежала большая волна, и… «Оно меня укусило, — завизжала она. — Море кусается». Иен подскочил, схватил Ширли, которая тоже заволновалась. «Ты что, не видишь? — завопил он на Ханну, перекрикивая шум моря. — Ты ее пугаешь! Им страшно». С малышками на обоих плечах он вышел из воды, хромая. Он начал легонько подбрасывать девочек, словно в танце, но из-за больной ноги он приседал на каждом шагу, и девочки расплакались лишь сильнее. «Бабуля», — выла Элис. «Хочу к бабушке», — плакала Ширли. Детей усадили на ковер, Лил присоединилась к Роз, и обе бабушки принялись утешать и ласкать детишек, а остальные пошли купаться вчетвером.
— Ну, моя уточка, — напевала Роз Элис.
— Маленькая моя кисонька, — щебетала Лил Ширли…
Вскоре две молодые женщины заняли свой новый офис, призванный стать ареной их будущего триумфа — в чем они совершенно не сомневались. «Мы устраиваем небольшой праздник», — сказали они, делая вид, будто соберутся партнеры, спонсоры, друзья. Но на самом деле они были одни, выпили шампанского и слегка запьянели.
Закончился первый год их работы. Дел было много, больше, чем они предполагали. Зато они шли так хорошо, что уже начинались разговоры о расширении. То есть им придется отдавать бизнесу еще больше времени, а бабушкам — посвящать больше времени детям.
— Они не будут против, — уверяла Ханна.
— А мне кажется, будут, — ответила Мэри.
Что-то в ее голосе заставило Ханну посмотреть на нее, она попыталась понять, что имела в виду подруга.
— Вопрос не в том, что мы будем вкалывать, и не в том, что им придется вкалывать, они хотят, они ждут, что мы снова забеременеем.
— Это да, — согласилась Мэри.
— Я была бы не против, — ответила Ханна. — Мы с Иеном разговаривали об этом, но спешить нет необходимости. Можно сначала встать на ноги, а потом посмотрим… Но ты права, они хотят именно этого!
— Они, — сказала Мэри, — они хотят. И они намерены это получить.
Ханна забеспокоилась. По натуре она была человеком покорным и уже начала полагаться на Мэри, весьма сильную личность, но сейчас отстаивала свою позицию:
— Я думаю, что они очень добрые.
— Я думаю, что они очень добрые.
— Они, — сказала Мэри, — да кто они такие, чтобы проявлять к нам доброту?
— Ну хватит! Мы не смогли бы заняться бизнесом, если бы бабушки не помогали нам во всем.
— Роз, черт ее возьми, все время так тактична, — прорвало Мэри, не без помощи шампанского. Она подлила себе еще.
— Да обе они очень тактичные.
— Больше тебе и пожаловаться не на что.
— У меня такое ощущение, что они все время наблюдают за нами, проверяя: соответствуем ли мы их стандартам?
— Каким стандартам?
— Не знаю. — Мэри уже была готова расплакаться. — Если бы я только знала. Там что-то нечисто.
— Они просто не хотят показаться слишком уж навязчивыми свекровями.
— Иногда я их просто ненавижу.
— Так уж и ненавидишь, — пренебрежительно повторила Ханна с улыбкой.
— Ты что, не понимаешь, что наши мужья принадлежат им?! Порой мне кажется…
— Все потому, что они росли без отцов — мальчишки. У Иена отец умер, а у Тома — ушел и женился на другой. Поэтому все четверо так близки друг другу.
— Да мне плевать, почему так. Я иногда чувствую себя просто какой-то запасной деталью.
— Мне кажется, ты несправедлива.
— Тому вообще было все равно, на ком жениться. Мог бы взять себе в жены и чайку или… или… вомбата.
Ханна со смехом откинулась на спинку кресла.
— Я серьезно! Черт, и он всегда такой добренький. Такой милый. Я на него ору, задираю, я на все что угодно иду — чтобы он меня разглядел. После чего мы оказываемся в кровати и трахаемся.
Но Ханне эти чувства не были знакомы. Она знала, что нужна Иену. Дело не в том, что он частично зависел от нее из-за своей ноги, нет: иногда он просто льнул к ней, как ребенок. Да, в нем было что-то детское — немножечко. Однажды ночью он позвал во сне Роз, и Ханна его разбудила.
— Тебе Роз снилась, — сказала она.
Он сразу же пришел в себя:
— Ничего удивительного. Я всю жизнь прожил с ней рядом. Она мне — как мать, — и уткнулся лицом ей в грудь. — Ох, Ханна, я не знаю, что бы я без тебя делал.
Теперь, когда и Ханна была против нее, Мэри почувствовала себя еще более одинокой. Когда-то она думала, что «вот Ханна, хотя бы у меня есть Ханна…».
Обдумывая этот разговор впоследствии, Мэри все думала, что чего-то не замечает. Она всегда это ощущала. Но с другой стороны: на что ей жаловаться? Ханна права. О таких мужьях, как у них, мечтают многие, они и известны, и устроены в жизни, и богаты, и всеми любимы — так что же ее не устраивает? «У меня есть все», — решила она. Но потом какой-то голос из глубины: «У меня ничего нет». Ей постоянно чего-то не хватало. «У меня ничего нет», — сказала она сама себе, когда на нее нахлынула волна пустоты. В самой сокровенной сердцевине ее жизни — ничего.
Но она не могла определить конкретно: что же не так, чего не хватает. Значит, наверное, что-то не так с ней самой. Это она, Мэри, неправильная. Но почему? В чем проблема? И она все думала об этом и думала…
Иногда ей становилось так плохо, что хотелось оставить эту жизнь навсегда.
Когда Мэри нашла пачку с письмами, забытую среди вещей, которые они привезли с собой, сначала она подумала, что все они от Лил к Тому, — обычные письма, которые могла бы писать старая подруга или даже вторая мать. Начинались они все со слов: «Дорогой Том» и заканчивались «С любовью, Лил», иногда стоял крестик или два, обозначая поцелуй. А потом еще одно письмо — от Тома к Лил, неотправленное. «Почему я не должен писать тебе, Лил, почему, мне это просто необходимо, я постоянно думаю о тебе, боже, Лил, как я тебя люблю, ты мне снишься, мне непереносима наша разлука, я люблю тебя, люблю…» — и так далее, на несколько страниц. Мэри снова перечитала письма Лил, взглянув на них уже иначе.
И тут ей стало ясно все.
Она стояла с Ханной на тропинке в «Саду Бэкстера», слушала смех Роз и думала, что та над ней издевается. Она смеялась над ней, Мэри, и Ханна все наконец поняла.
Все ей стало ясно.
Глава 2. Виктория и стэйвни
На площадке моросила холодная темнота; голоса детей, разбившихся на две группы, привлекали взгляды взрослых, подходивших к большим воротам: разглядеть, где кто, стало уже сложно. Но благодаря какому-то родственному чутью детям из большей группы удавалось различить своих, и по одному или по два они бросались к выходу, чтобы их забрали и отвели домой. В самом центре, окруженном высокими стенами с битым стеклом наверху, два ребенка стояли сами по себе. Они издавали много шума. Мальчик колотил по воздуху руками и ногами и кричал: «Он забыл, я говорил ей, что забудет», а девочка пыталась утешить и успокоить его. Он был крупным ребенком, она — худенькой, с торчащими в обе стороны колючими хвостиками, перевязанными розовыми ленточками, мокрыми и обвисшими. Она была старше, но меньше. Но именно благодаря этим двум годам разницы она убедительно твердила ему: «Ну же, Томас, не надо, не горлань, они придут». Но он не успокаивался. «Пусти, пусти — не хочу, он забыл!» Одновременно к воротам подошли несколько человек, среди них — высокий светловолосый мальчик лет двенадцати, который принялся всматриваться в темноту. Наконец он заметил своего брата Томаса, за ним и другие уже начали тянуть руки и делать шаги вперед. Смятение и неразбериха. Этот высокий мальчик, Эдвард, схватил Томаса за руку и стоял ждал, а младший все брыкался и ныл: «Ты про меня забыл, да, забыл», — и смотрел на брата, а остальные дети тем временем расходились. Потом он развернулся, и они с Томасом тоже скрылись из виду.
Стоял холод, а Виктория была недостаточно тепло одета. Теперь, когда больше не приходилось заниматься буйным мальчишкой, она задрожала. Девочка обхватила себя руками и тихонько заплакала. Из темноты появился школьный сторож и запер ворота. Он ее тоже не увидел. На ней были темно-коричневые брюки и черный пиджак: темное пятно в мрачном вихре — поднимался ветер.
Этот ужасный день начался с того, что ее тетю срочно забрали в больницу, а кончился тем, что она осталась одна. Виктория опустилась на колени и начала покачиваться, глаза застилала пелена слез, через какое-то время они опять распахнулись от страха одиночества, и она уставилась на огромные запертые черные ворота. Между прутьями было довольно большое расстояние. Тихонько, словно собираясь сделать что-то дурное, она подошла поближе, чтобы посмотреть, сможет ли она пролезть. Девочка была худенькая, ей часто говорили, что на ней так мало мяса, что даже кошку не накормишь. Так считала ее мать, и от мысли о том, что она умерла, Виктория начала плакать, а потом и выть. Всего несколько минут назад, рядом с маленьким Томом, она изображала из себя взрослую, но теперь начала сама себе казаться малышкой, все ее девять лет растворились в слезах…
А потом Виктория застряла между прутьев. По тротуару шли люди, много людей, но ее никто не видел, все они жались под зонтики; а оставшаяся за спиной площадка была огромной, темной и полной опасностей. Через дорогу мягко светился магазинчик-кафе мистера Пэт, где продавались газеты и сладости. Желтыми пушистыми пятнами светились фонари, и когда Виктория предприняла очередную попытку освободиться, на тротуар вышел мистер Пэтел — взять из ящика с фруктами апельсинов — и увидел девочку. Виктория бывала в его магазине каждый день, когда приходила в школу, обычно — с толпой других посетителей, но знала, что он должен быть человеком приятным, поскольку ее тетя, да и мать тоже, когда еще была жива, говорили: «Этот индус вполне нормальный».
Мистер Пэтел вскинул руки, чтобы остановить движение на улице, хотя там была-то всего одна машина и велосипед, и поспешил через дорогу к ней. Как раз когда он подбежал к девочке, она смогла наконец протиснуться между прутьями забора и упала прямо в его руки, большие и надежные, в них ей было хорошо.
— Виктория, ты ли это?
Спасенная, она отдалась своему горю и расплакалась. Он поднял ее и снова вытянул руку, на этот раз одну, — и опять притормозили машина с мотоциклом. Войдя в теплое кафе с ярким светом, мистер Пэтел посадил ее на высокий прилавок:
— Ну, милая моя, что же ты тут делаешь совсем одна?
— Не знаю, — плакала Виктория, которая действительно не знала. Во время урока ей сообщили, что ее заберут с площадки вместе с Томасом Стэйвни, с которым она едва была знакома: он был на два класса младше. Появились посетители, ожидавшие, что мистер Пэтел их обслужит. Он оглянулся в поисках кого-нибудь, кто сможет ему помочь, и увидел за столиком пару девчонок. Они учились в той же школе, в старших классах, и решили подкрепиться, прежде чем отправиться по домам. Он обратился к ним: «Присмотрите пару минут за этой бедняжкой». Мистер Пэтел осторожно усадил Викторию на стул рядом с ними. Разумеется, старшим девчонкам не понравилось, что им навязывают эту сопливою малявку, но они все же улыбнулись Виктории и сказали, что она должна перестать плакать. Но Виктория все ревела. Мистер Пэтел не знал, что делать. Продавая конфеты и булочки, открывая девочкам газировку, делая, как обычно, двадцать дел одновременно, он подумывал о том, чтобы позвонить в полицию, как вдруг через дорогу показался тот самый высокий мальчишка, утащивший своего отбивающегося брата, словно призрак, потерявший память. Он принялся неистово крутить головой, а потом, взявшись обеими руками за верхние перекладины забора, собрался уже перепрыгнуть.