Глаза щипало от дикого желания разреветься, в груди стиснуло так, что просто дышать было нечем. Но плакать нельзя. По коридору расхаживал заважничавший моментально Вешенков. Расхаживал под руку с молоденькой медсестрой, которая шептала ему что-то на ухо с доверительно трогательной улыбкой.
Разве можно было плакать на глазах у такой публики? Нет… Она потерпит. Потом как-нибудь…
Антон чуть шевельнулся, сильно стиснул веки и тихонько застонал.
Господи! Ему же больно! Ему так больно, что у нее просто сердце разрывается от жалости и невозможности помочь ему. Вдруг он и правда пострадал из-за нее, а она… Она потом с Юрой…
Как же она так не сумела разобраться в том, что любит его?! Что никого, кроме него, ей не надо?! И что не может она совершенно без его постоянного присутствия и без того, как он с важным видом принимается умничать, поучая, советуя и советуя без конца?!
Привыкла! Она привыкла к его обожанию еще в студенчестве. Избаловалась, что Матвеева никогда не нужно искать, он всегда был для нее в досягаемой близости. Только выйдет после лекций из аудитории в гудящий ульем коридор, только покрутит головой, как тут же его вихрастая макушка в поле зрения.
Избаловалась, что просить его ни о чем не нужно, сам догадывался обо всем и выполнял, не требуя благодарности.
Пирожков захотелось? Да ради бога, Соловьева! Он только что как раз проходил мимо и купил с десяток, с повидлом и яблоками, которые она особенно любит. Проголодалась? А не махнуть ли в кафешку за углом, там потрясающие пельмени готовят со сметаной и соусом. Юбку поменять решила? Да не проблема! Ему она тоже надоела, и он присмотрел ей кое-что. О деньгах можно не беспокоиться, как-нибудь вернет…
Привыкла и избаловалась! И заботой его была переполнена, и вниманием, и любовью. Теперь все! Теперь все это достанется Ангелине. Милой, обаятельной и, главное, умной и понимающей, в чем счастье заключается.
Алиса воровато оглянулась себе за спину. Убедилась сквозь застекленную дверь, что Вешенкову совершенно не до нее, и, нагнувшись, быстро поцеловала Матвеева в губы.
Губы были сухими и горячими и пахли больницей. Она снова поцеловала и скользнула своим ртом чуть левее, приложившись к щеке Антона. Потом к виску, к другой щеке и снова к губам.
Господи! Ей так сладко было целовать его! Так щемяще сладко и больно одновременно, что она, увлекшись, совсем пропустила тот момент, как дверь за ее спиной неслышно отворилась. Вздрогнула лишь, когда отвратительный сухой голос Вешенкова прошептал ей в самое ухо со значением:
— Друзья, говорите?.. Ну, ну…
Алиса отвечать не стала, вздохнула, с великим трудом оторвавшись от губ Антона. Да и ответить на намеки Вешенкова было нечего, особенно нечего было возразить.
Ну, какие в самом деле друзья, если, целуя его, она почувствовала наконец то самое, чего не чувствовала минувшей ночью c Юрой. Все стонало внутри и корчилось, надламываясь на высокой последней ноте.
Та самая чувственность, наверное, догадалась Алиса, жмуря глаза от мимолетного счастья. Тот самый порыв, которого не было с Юрой. А с Антоном был. И что же делать теперь?! Как поступить?! И стыдно было, и неловко перед Антоном, которого она по дурости предала. И перед Вешенковым, который продолжал погано ухмыляться, конечно же, обо всем догадавшись.
— Идемте, есть разговор, — скомандовал он, тронув ее за плечо.
Она безропотно подчинилась, поправив для порядка одеяло на груди Антона. С одеялом было все нормально, оно лежало, аккуратно прикрывая его почти до заросшего щетиной подбородка. Просто ей нужно было еще хоть разок дотронуться до него. Кто знает, может, в последний…
Они вышли в больничный коридор, такой же чистенький и поблескивающий только что сделанным ремонтом, что и палата. Вешенков сразу же увлек ее на лестницу, ведущую на первый этаж, а оттуда прямиком на улицу. Остановился он лишь возле своей машины. К слову, катался он на достаточно свеженькой «Ауди», пускай и не самых последних моделей, но и неископаемых.
— Такие вот дела снова получаются, Алиса Михална, — пробормотал Артур Всеволодович задумчиво, приваливаясь задом к пыльной дверце со своей стороны. — Сайта, того самого, из-за которого весь сыр-бор разгорелся, в Интернете не найдено. Валерка мне звонил только что. Все облазил, все поисковые системы задействовал, пусто! Фотографий вы нам предъявить тоже не можете, поскольку разорвали, с ваших слов. Так?
— Ну да… — вроде бы согласилась Алиса, вспомнив, что никакого сайта и в глаза не видела, руководствуясь лишь утверждением Матвеева.
— Как вообще вы узнали о его существовании? Видели сами? Или Антон вам сказал?
— Антон. — Она все еще не понимала, куда он клонит.
— Ага! — сразу же обрадовался Вешенков. — Антон утверждает вам, что фотографии появились с порнографического сайта в Интернете, а его там нет и в помине. А фотографии вообще существовали или нет?
— Конечно, существовали! Из-за чего же, по-вашему, меня уволили?! — Алиса все еще ничего не понимала ни в цепи его размышлений, ни в его откровенной радости, которой Вешенков светился, размышляя. — Их видел мой покойный шеф. Я… Юра тоже видел, но так же, как и я, выбросил их. Потом Антон приходил ко мне с целой пачкой этих снимков. Куда потом дел, не знаю. А в чем, собственно, дело?!
Вешенков, не ответив, задрал голову вверх, подставив свое лицо веселому яркому солнцу. Щурился, хмыкал чему-то, даже пытался улыбнуться, но вышло не очень убедительно. Наконец, снова глянул на Алису и проговорил:
— Сдается мне, я разобрался во всей этой галиматье, Алиса Михална.
— Это в которой? — на всякий случай поинтересовалась Алиса, непонимание ее росло с каждой минутой.
— В той: кто, за что, почему и сколько раз?! — воскликнул Артур Всеволодович почти радостно.
— Да? И?.. Хотелось бы услышать…
Алиса пока не спешила радоваться. Еще вчера Вешенков готов был упрятать за решетку ее, невзирая на все ее заверения в собственной невиновности. Кто знает, что он сегодня надумал.
— Сдается мне, что ваш Матвеев ваше увольнение и подстроил, милая вы моя гражданка Соловьева! Он сам или через кого-то таскал у вас бумаги. Прятал их в самых неожиданных местах. А когда это не особенно помогло… Вы ведь начали проявлять небывалую осторожность, так? Так! Говорят, что даже в туалет стали папку с бумагами за собой таскать. Видимо, так оно и было. Так вот тогда он решился скомпрометировать вас другим способом. Он просто-напросто изготовил фотографии, обычный фотомонтаж, я думаю… Подбросил их вашему начальнику, потом еще потенциальному жениху, себе часть оставил. А когда вас уволили, он является к вам домой и предлагает вакантное место подле себя. Я ничего не перепутал?
Нет! Вешенков ничего не путал. Все было или казалось именно таким. О чем-то подобном она и сама думала, когда, изнывая от неизвестности, пыталась во всем разобраться.
Она подозревала Матвеева, да!
Теперь его еще подозревал и Вешенков…
— А как быть с убийством Калинина? Как быть с нападением на самого Антона? — пробормотала Алиса, неприязненно покосившись на пыльные брюки Вешенкова; тот всю дверь от машины протер, ерзая по ней от разбиравшего его профессионального зуда.
— Ангелина! Все старо, как мир, Алиса Михална! — Он снисходительно глянул на нее, смерил с головы до ног, словно прицениваясь, и закончил удовлетворенно: — Думаю, что ревновать к вам — то еще удовольствие! А ревновать, зная, что твой избранник любил, любит и будет любить только соперницу, — удовольствие высшей степени! В кавычках, разумеется… Когда она узнала, что Матвеев нарочно загоняет вас в угол для того, чтобы устроить на работу к себе поближе, девушка просто-напросто не выдержала!
— Хотите сказать, что она убила Сергея Ивановича из ненависти ко мне?!
— Да, да, да!!! — И Артур Всеволодович впервые почти счастливо рассмеялся. — И именно по этой причине разжилась рыженьким паричком, желая вас сгноить!
— А как же Антон?!
— Ваш Антон, думаю, тоже пострадал из-за своей любви к вам. Узнав про ваш арест, он начал хлопотать насчет подписки о невыезде. Выхлопотал! И тут же кинулся к вам домой. Волновался, видимо, спешил. А Ангелина либо проследила, либо не отступала от него ни на шаг. Возможно, они даже поссорились, когда он к вам собирался. Здесь могут быть варианты. Одно знаю точно… Она вас люто ненавидит.
— Это она вам сама сказала? — ахнула Алиса испуганно, она-то ничего такого в Ангелине не замечала, как раз наоборот, ну просто ангел во плоти.
— Скажет еще, успеет! — Вешенков криво ухмыльнулся, открыл свою дверь и начал усаживаться, сделав знак Алисе следовать его примеру. — Мне не нужно ничего говорить. Мне достаточно было увидеть!
— А что вы увидели?
— Когда вы были в палате у Матвеева, она приходила.
— Ангелина?!
— Когда вы были в палате у Матвеева, она приходила.
— Ангелина?!
— Она самая! Подошла к двери, посмотрела и вдруг развернулась и почти бегом мимо меня. — Вешенков скосил взгляд в сторону Алисы и промурлыкал: — Я же не знал поначалу, что именно Ангелина там могла увидеть. Это когда уже сам увидел, понял причину ее гнева и ненависти.
— Ненависти?!
Щеки моментально заполыхали и от ситуации, в которой она подставила под удар личную жизнь ни о чем таком не подозревающего Матвеева. И от того, что ее самая страшная тайна вдруг стала достоянием совершенно посторонних людей.
Ангелина все не так поняла. Хотя, может, поняла и правильно, только на кой черт ей эта правда?!
А Вешенков теперь при каждом удобном случае будет глумиться, не понимая, как делает ей больно своим ехидством.
— И вы прямо так вот с ходу определили, что она меня ненавидит? — Алиса все еще пыталась оказать пускай слабое, но сопротивление.
— Какое еще чувство… — фыркнул Вешенков, выезжая с больничного двора на проспект, — способно, скажите, так чудовищно, неузнаваемо просто исказить такое ангельски прекрасное личико?
Глава 12
— Валерий Степанович, просто не представляю, чем еще я могу быть вам полезна?! — воскликнула Инга Калинина, вытирая заерзанными кончиками черного шифонового шарфа зареванные потускневшие глаза. — Мне кажется, все, что могла, я вам уже сообщила!
Может, и сообщала, спорить он не будет, только не услышал он ни черта в ее бесконечных восклицаниях о том, какой исключительно замечательный был ее покойный Сережа. Ни глотка, ни крошки, ни капли информации в ее горестно восторженных всхлипываниях.
Что он представит теперь Вешенкову? Что?! Самое время получать по шее. Тот ведь его не пускал к Калининой, заведомо зная о плачевном результате этого визита.
Нет, пошел! То ли из упрямства, то ли еще из каких соображений.
— Ну, неужели не было никого, кто бы мог ему завидовать или ненавидеть втайне?! Может, какой-нибудь старый, тайный грех, а? — Он решил перестать быть корректным и решил идти напролом, не получать же в самом деле выговор из-за собственного упрямства и вежливости.
Инга тут же поспешила оскорбиться. Глянула на него недобро, поджала бесцветные губы и, извинившись, вышла вдруг из гостиной.
— Кажется, звонят, — пробормотала напоследок, спохватившись.
Валера никакого звонка не слышал. Но ход ее оценил. Сейчас вернется, отплакавшись в тишине соседней комнаты, сошлется на занятость, вызванную неурочным звонком, и выпроводит его вон.
Так и надо ему! Не будет лезть! Безутешная вдова укажет ему на дверь, и он будет вынужден убраться восвояси и вернуться в свой кабинет и ждать там возвращения Вешенкова, который станет на него орать, поучать и призывать к дисциплинарному подчинению.
Валера в десятый раз тяжело вздохнул и в двадцатый оглядел гостиную Калининых.
Дорого! Дорого, стильно, уютно! Чувствовалось, что люди не просто вкладывали деньги в жилище, а вили гнездышко. Чтобы жить там, быть счастливыми, размножаться и совершенно не думать о скорой смерти.
Никакой кожи и хрома, никаких белых безликих стен. Все в спокойных, выдержанных тонах. Много велюра, карельской березы, чешского стекла, не захламленного коврами дорогого паркета. И еще фотографий очень много. Каждая горизонтальная поверхность была заставлена.
Инга по пояс в море… Инга в горах, одна нога в высоком ботинке на толстой подошве на камне, на колено пристроен крохотный рюкзачок… Инга на качелях… В бассейне… На кухне за плитой… За обеденным столом… В постели…
Всюду Инга, счастливая, улыбающаяся, беззаботная.
— Вы ведь очень любили друг друга, да? — не дав ей опомниться и начать его выпроваживать, спросил Валера, когда она вернулась. — Детей, видимо, поэтому не заводили.
— Да, — вдруг покорно согласилась она и упала буквально в кресло с высокой спинкой. — Сережа не хотел, боялся потерять меня в пеленках, бессонных ночах, кашах и микстурах… Иногда мне казалось, что он просто одержим был своей любовью ко мне.
— Он ревновал?
И спросил-то просто так, скорее из-за того, что сам был ревнивцем о-го-го каким. Не думал совершенно что-то пробудить, задеть, растормошить. А, спросив, вдруг понял: задел как раз!
Инга сжалась вся, сделавшись совершенно крохотной в своем трауре на фоне огромной кресельной спинки. Спрятала лицо в шарф и кивнула молча.
Да, мол, ревновал.
— Я тоже ревнивый, — вдруг признался Валера, не зная, как поступить дальше. Начать задавать вопросы, каким именно образом проявлял Калинин свою ревность, он счел некрасивым, поэтому принялся вдруг рассказывать о себе. — Одна девушка… Она мне очень нравилась, очень красивая была, фигура, ноги. Короче, полный комплект. Но было одно но!..
— Какое? — Инга вдруг как-то встрепенулась вся, выпрямилась и глянула на него с живейшим интересом.
— Ее буквально все знали! — с горечью продолжил Валера, не без боли вспоминая свой затяжной прыжок в преисподнюю под названием «Любовная связь с первой красавицей». — Идем с ней по улице, отовсюду «здрасте», «привет, как дела», «что делаешь завтра»!.. В театре каждый второй к ручке прикладывается, а то и в щечку не поленится клюнуть прямо при мне. Я поначалу деликатно так намекал, что мне это не нравится, а потом…
— Что?! — Казалось, она даже дышать перестала, уставив на него глаза, из которых самым невероятным образом исчезли слезы.
— А потом я не выдержал, взорвался и ударил ее однажды! Всего лишь раз, она не простила.
Врал безбожно! Не бил он ту девчонку, не способен был ударить. Нарочно сказал, чтобы интерес Инги подогреть. Клюнула, нет?..
— Вы расстались? — спросила она с вялым интересом, снова утопая в кресле.
— Разумеется. Она же не простила… — Это он ее не простил, застав в постели с партнером по теннису. — Я долго переживал, но нас ведь ничто, кроме чувств, не связывало.
— Вот! — снова встрепенулась Калинина, едва не подпрыгнув. — Вас ничего не связывало, поэтому и терять, собственно, было нечего. А нас с Сережей… Нас связывало слишком много, чтобы взять и расстаться из-за какой-то ерунды, подогретой его ревностью!
— Что за ерунда? — с вкрадчивой осторожностью поинтересовался, как бы между прочим, Валера, прогуливаясь по гостиной и трогая портрет за портретом, внимательно рассматривая, вглядываясь и возвращая обратно.
— А, ничего. Это я просто… Ну, для примера. — Инга смутилась и снова потерла кончиками шарфа абсолютно сухие глаза. — Он ревновал меня, говорил, что не простит, если что… Я старалась не давать повода для ревности, понимаете. Он тоже… Вернее и порядочнее Калинина я вообще мужчин не встречала.
Она тут же поняла, что сказала что-то лишнее, засуетилась, поправляя то складку на платье, то шарф на голове. Потом встала, пригласила на кухню выпить кофе. А там сразу же принялась за бутерброды. И снова, как и первоначально, стала рассказывать Валере, каким замечательным был ее муж — Калинин Сергей Иванович.
Он верил и не верил.
Пил кофе, который Инга совершенно не умела готовить. Ел некрасиво слепленные бутерброды, смотрел на нее подолгу и с удовольствием — красива же была, красива до судорог в коленях, чего уж. Смотрел и ловил себя на странном ощущении.
Ощущение это было непостоянным, волнообразным каким-то. Все зависело…
А черт его знает, от чего оно зависело! То накатит, то схлынет вновь. То защекочет где-то под височной костью, а то вдруг снова пропадет.
Дежа-вю? Не похоже, и в то же время…
Что же это такое, а?!
Валера вышел из дома Калининых. Постоял немного на мраморных ступеньках их уютного добротного особнячка, ничего общего не имеющего с красно-кирпичными монстрами под такой же черепицей по соседству, покрутил головой, пытаясь избавиться от непонятного зуда в мозгах. Так ни до чего не додумался и пошел к своей машине.
Докладывать Вешенкову было нечего, печально констатировал он, выбираясь из поселка элитных домиков «на одну семью».
Жили дружно, счастливо, небедно. Любили, кажется, друг друга. Муж, правда, был излишне ревнив, но это ничего ровным счетом не значит и значить не может. Имело бы значение, окажись трупом Инга Калинина, а не наоборот.
У жены, возможно, была когда-то бурная личная жизнь. Это Валера так расценил ее последнюю фразу про то, что вернее Калинина Инга мужчин не знала. Следовательно, знала и других!
Ну и что?! Что с того? Глупо было бы предположить, что такая красавица доживет монашкой до венца. Вот если бы найти этих самых мужчин ее возможной греховной молодости, тогда да. Тогда можно было бы что-то такое придумать, присовокупить. Такое, к примеру, как убийство из ревности. Кто-то там любит и ревнует Ингу и желает избавить ее от оков. Он бах-бах и убивает мужа.