Николя не ошибся: его ожидало очередное расследование.
— Сударь, я к вашим услугам.
Подняв руку в серой шелковой перчатке, министр с сухим треском ударил по ручке кресла, встал, и через минуту перед Николя вновь стоял тот самый министр, которого он когда-то знал, министр покладистый и властный.
— К делу, к делу. Вчера я был в Версале. Рано утром я вернулся и обнаружил, что в доме все стоит вверх дном. Одним словом, сударь, убили моего дворецкого.
Он раздраженно тряхнул головой.
— Нет, я ошибся! Убили одну из горничных моей жены, а дворецкого нашли раненым, без сознания, и рядом валялся нож. Все говорит о том, что, убив девушку, он решил покарать себя и попытался совершить самоубийство.
— Какие меры были предприняты? — заинтересованным тоном спросил Николя.
В нем снова пробудился опытный сыщик, который не любил, когда за него делали заключения, тем более поспешные.
— Как это вы сказали?.. Вы сказали «меры»?.. Меры? Да, конечно, меры… Я запретил касаться тела служанки. Дворецкого, по-прежнему без сознания, перенесли к нему в комнату на антресолях. Сейчас у него врач. А в кухню, где, собственно, и случилась драма, я запретил ходить и, ожидая вас, на всякий случай приказал запереть дверь.
— Вы знаете жертву?
Герцог скривился, словно его сейчас стошнит.
— Какая-то горничная! Ее совсем недавно приняли на службу в мой дом. Откуда я могу ее знать? Я даже имени ее не знаю.
Николя давно заметил, что на слуг часто взирали как на мебель. Многие хозяева считали слуг некими инструментами, работу которых они оплачивают, а потому вправе не запоминать их имена.
— Сударь, — произнес Николя, — убийство произошло в вашем доме, что, как вы понимаете, усугубляет тяжесть преступления. Могу я требовать передачи этого дела под мой полный контроль? Никакого вмешательства, никаких посторонних, право допрашивать всех обитателей вашего дома, причем, подчеркиваю, — именно всех, а также право в любое время входить в любые помещения и проводить в них обыск.
— Ну, разумеется, разумеется, — обреченно согласился герцог. — Придется через это пройти. Сартин предупреждал меня, что иногда вы бываете совершенно несносны.
— Речь идет не о моих причудах, а о пользе дела. Но это еще не все, сударь. Я хочу, чтобы мне помогал Бурдо. Надеюсь, вы согласитесь с его кандидатурой.
— Я уже где-то слышал это имя. Это ведь один из наших приставов?
— Один из наших инспекторов, сударь.
— Вспомнил, — воскликнул Ла Врийер, хлопнув себя но лбу, — это ваш верный помощник. Мне нравятся верные люди. Само собой разумеется. Я согласен.
— А господин Ленуар?
— Это мое дело. Я помирю вас с ним. Ему сообщат, что я поручил вам особое расследование и теперь вы подчиняетесь только мне. Происшествие чрезвычайное, а потому необходимо соблюдать полнейшую секретность. Начальник полиции получит распоряжение удовлетворять все ваши запросы, особенно если вам понадобятся помощь и поддержка, а они, скорее всего, вам понадобятся. Уверен, в этом деле, как и во многих других, мы проявите рвение и добьетесь результата. На антресолях вам отвели рабочий кабинет, слугам приказано слушаться вас во всем. Вашим проводником по дому станет мой лакей Прованс. Ему можно доверять, он служит мне уже двадцать лет. Итак, приступайте к работе. Ваш слуга, сударь.
Как неоднократно подмечал Николя, своим тоном министр умело дал понять, что он пребывает на высоте положения. У этого низенького человечка, не любимого придворными и не обладавшего личным авторитетом, часто — и весьма кстати! — случались приступы величия, на которое он мог претендовать только благодаря исключительному доверию монарха. Покинув кресло, герцог де Ла Врийер полностью преобразился; теперь перед Николя стоял министр при исполнении, озабоченный делами государства и поддержанием порядка. Понимая, что основные вопросы решены, Николя откланялся. Ожидавший возле дверей кабинета лакей попросил его проследовать за ним.
Проделав прежний путь, они спустились этажом ниже, в большой зал, за которым тянулась анфилада прихожих. В третьей прихожей лакей указал ему на дверь справа, ведущую в просторный кабинет, расположенный, как показалось Николя, под рабочим кабинетом министра. Лакей вышел и закрыл за собой дверь, В камине из белого мрамора ровно горел огонь, на каминной полке стоял бюст Людовика XV. Николя постоял и, отогнав нахлынувшие на него воспоминания, сел за небольшой, сверкавший лаком и бронзой, рабочий стол. Обозрев разложенные на столе бумагу, перья, чернильницу и свинцовые карандаши, он вытащил из кармана черную записную книжку, свой неизменный инструмент сыщика. Лихорадочное возбуждение, сродни азарту охотника, когда тот, напав на след, галопом мчится по зарослям Компьенского леса, захлестнуло его гигантской волной. Ум сконцентрировался на предстоящем расследовании, логика и интуиция пробудились и приготовились к работе.
Из любопытства он прошел в гостиную, а затем в роскошно обставленную спальню. Рядом со спальней размещалась ванная комната и туалет, оборудованный на английский манер; такие удобства он видел только в Лондоне. Вернувшись в кабинет, он позвонил. Вошел лакей лет пятидесяти, в сером парике и с бесцветными глазами на тусклом морщинистом лице, поражавшем своей обыденностью. Перегруженная серебряным шитьем ливрея болталась на его тощем теле.
— Как вас зовут, друг мой? — спросил Николя.
Лакей избегал его взгляда.
— Прованс, господин комиссар.
— Как ваше настоящее имя?
— Шарль Бибар.
— Где вы родились?
— В Париже, в 1725 или в 1726 году.
Значит, с возрастом он не ошибся.
— А почему Прованс?
— Так звали моего предшественника. Отец нынешнего хозяина, к которому меня приставили, не захотел менять своих привычек.
— Хорошо. Не могли бы вы мне рассказать, что случилось сегодня утром в доме?
— Честно говоря, я мало что знаю. Я находился в хозяйских апартаментах, ожидая, когда господин вернется из Версаля. Неожиданно, часов около семи, раздались крики и голоса, призывавшие на помощь.
— Где конкретно вы в это время находились?
— В спальне. Я немедленно спустился на первый этаж. Помощник повара, в чьи обязанности входит отпирать по утрам кухню, вопил от ужаса и размахивал руками.
— Он был один?
Николя отметил, что лакей на минуту заколебался.
— Ну, этот малый так суетился… кажется, там еще был швейцар. Да, точно, я его видел, он как раз застегивал последнюю пуговицу на ливрее.
— И что произошло в тот момент?
— Жак, Жак Деспиар, помощник повара, нес такую чушь, что никто ничего не мог понять. Он дергался словно одержимый. Появился привратник, с его помощью мы успокоили поваренка, привратник остался его сторожить, а мы спустились в кухню.
— Следовательно, дверь была открыта?
— Да, раз Жак оттуда выбежал. Ключ еще торчал в замке; дверь находится в конце коридора.
— И что вы увидели?
Николя весь напрягся. Опыт подсказывал ему, что первые показания свидетелей часто оказывались наиболее точными.
— Было темно, а помощник повара уронил подсвечник. Мы отправились за свечами и зажгли их. В первом помещении кухни мы обнаружили кровавые следы, а в зале, где готовят жаркое, нашли господина Миссери. Вытянувшись, он лежал в лужи крови, уткнувшись лицом в пол. Подбежав к нему, я увидел, что рядом с ним валяется кухонный нож.
— Как располагалась голова?
— Правая щека прижата к полу.
— А нож?
— Лежал справа. Дворецкий еще дышал, поэтому мы отправились за помощью. А выходя из кухни, швейцар обернулся и увидел, как, на коленях, привалившись к рабочему столу, стоит молодая женщина. Подумать только, ему показалось, что голова ее лежит на столе отдельно от туловища! Ох, сударь, ужасная рана, можно сказать, словно свинью зарезали и выпустили всю кровь.
— А потом?
— Мы отнесли Жана Миссери на антресоли, к нему в комнату.
— То есть на тот этаж, где мы сейчас находимся?
— Да, господин комиссар, только с другой стороны коридора. Там находятся подсобные помещения, бельевая, комната швейцара и привратника. Привратник отправился за врачом на улицу Сент-Оноре. В это время прибыл господин, спустился в кухню и взял дело в свои руки.
— Один?
— Да. Потом он потребовал ключ, который я вытащил из двери, и запер дверь на два оборота. Вот этот ключ, он велел мне передать его вам.
Николя давно убедился, что нерешительный характер министра не исключал способности принимать быстрые решения и обращать внимание на мелочи. Лакей протянул ему конверт из плотной бумаги, запечатанный гербом Сен-Флорантенов.
— Что сказал врач?
— Что он поправится. Он перевязал рану на боку, предписал раненому полный покой, попросил подежурить возле него и обещал зайти попозже.
— Что сказал врач?
— Что он поправится. Он перевязал рану на боку, предписал раненому полный покой, попросил подежурить возле него и обещал зайти попозже.
— Немного позже мы продолжим нашу беседу, на сегодня вашего рассказа мне вполне достаточно. Теперь проводите меня на кухню.
Выходя из комнаты, Николя отметил, что подошвы башмаков Прованса и сами башмаки сверкали чистотой. Вспомнив шутливое замечание Семакгюса о том, что «позолоченные двери салонов охотно распахивают перед теми, у кого грязь на уме, но закрыты для тех, у кого грязь на башмаках», он решил проверить его справедливость. Лакей повел его по узкой лестнице, без сомнения, предназначенной для слуг. Чтобы не оступиться, Николя пришлось низко наклонять голову; на одной из деревянных ступеней внимание его привлекли темные следы. Он усмехнулся: в роскошном особняке нашелся уголок, куда прислуга редко заглядывает с ведром и тряпкой. На первом этаже они прошли службы, маленькую домашнюю оранжерею и двинулись дальше по коридору, который, расширяясь, привел их к расположенному по левую сторону выходу во двор особняка; дверь справа вела в просторную кухню. Николя открыл конверт и извлек из него тяжелый ключ. Не забыть бы проверить, есть ли у этого ключа дубликаты. Опытный сыщик всегда заботится о мелочах, ибо именно мелочи чаще всего указывают на истинную причину преступления. Повернув ключ в замке, он открыл дверь и вошел в кухню; свет в нее проникал из широких отдушин под потолком.
— Вот, собственно, кухня, — вымолвил Прованс, направляясь к следующему помещению. — А там, где жарят, там и…
Николя не дал ему завершить фразу; повернувшись, он с улыбкой на устах произнес:
— Благодарю, теперь я хочу остаться один. Но прежде я попрошу вас об одной услуге: не отнесете ли вы записку в Гран Шатле? Передайте ее в дежурную часть, где обычно собираются комиссары и инспекторы.
Вырвав листок из записной книжки, он прижал его к стене и свинцовым карандашом наспех набросал послание для инспектора Бурдо, где просил его без промедления прибыть в особняк Сен-Флорантен вместе с полицейской телегой и всем необходимым для перевозки трупа. Он знал, что его помощник каждое утро заходит в здание старинной тюрьмы в надежде получить какое-нибудь задание. Порывшись в карманах, он отыскал облатку для наложения печатей и запечатал ею письмо, а во избежание нескромных попыток проникнуть в его содержание поставил сверху свой росчерк. Поняв, что место преступления будут осматривать без него, лакей с унылой физиономией взял записку. Такое поведение показалось Николя странным: его сыщицкий опыт подсказывал, что свидетели кровавых трагедий обычно стараются избегать повторного зрелища трупов. Что ж, придется взять на заметку еще и эту странность. Впрочем, подумал он, возможно, министр поручил лакею доложить, что обнаружит при осмотре полицейский комиссар.
Выложенный белыми и черными плитами пол в зале для жарки был густо запачкан кровью. Словно на скотобойне после забоя очередной партии скота, подумал Николя. Однако из множества следов он не извлек ничего существенного. Впрочем, кое-что, кажется, есть: похоже, здесь тащили чье-то тело, скорее всего, раненого дворецкого Жана Миссери. Его внимание привлек валявшийся на полу нож, из тех, какие хозяйки обычно используют на кухне. Средних размеров, с единственной заклепкой посередине деревянной рукоятки, он имел лезвие немногим длиннее ладони. Витавший в помещении сладковатый металлический запах крови пробудил непрошеные воспоминания. Чтобы поскорее от них избавиться, он встал на скамеечку и оглядел место разыгравшейся трагедии.
Картина, нарисованная Провансом, оказалась точной. Тело молодой женщины, согбенное, словно перед смертью она преклонила колени, привалилось к кухонному столу. Голова жертвы покоилась на столешнице, повернутая под совершенно немыслимым углом к телу, из коего, похоже, вытекла вся кровь, и теперь ее темная масса обильно покрывала пол вокруг трупа. Он отметил неуместную в этих условиях деталь: две белые, словно слоновая кость, ступни жертвы, как нарочно, не запятнанные кровью. В нескольких шагах от трупа девушки растекалась еще одна темная лужа. Он без особого труда догадался, что кровавые лужи имели разное происхождение, а точнее, вытекли из двух жертв. Струившиеся поначалу отдельно, оба потока постепенно слились в единое озеро; кстати, неплохо было бы выяснить, в какое время они соединились. Он снова попытался разобраться в хаосе отпечатков, но ничего, кроме бессмысленного топтания, не обнаружил. Тогда он принялся рассматривать убиенную горничную.
На молодой женщине были надеты юбка, кофта и завязанный бантом на талии передник с нагрудником, отличительный признак горничных. Высоко зачесанные и забранные в узел волосы открывали узкий, почти детский затылок. Соскользнувший с головы кружевной чепчик плавал в луже крови. Николя с изумлением воззрился на пару хорошеньких туфелек без задников, валявшихся в нескольких шагах от тела. Роскошные туфельки, явно очень дорогие, никак не по карману девушке, проживавшей в услужении. Спустившись со скамеечки, он подошел поближе, пытаясь обуздать обуревавшие его противоречивые чувства: нежелание прикасаться к трупу и жалость к убитому человеческому существу. Понимая, что придется самому оценивать состояние тела и определять время смерти, он потянулся за часами и обнаружил, что забыл их на улице Монмартр. Прежде он всегда заботился о соблюдении точности во времени, но с тех пор, как ему стало некуда спешить, он отвык постоянно смотреть на часы и перестал носить их с собой. Тем не менее надо попробовать вычислить момент смерти хотя бы приблизительно. Он вышел из дома Ноблекура около девяти утра, часа два у него заняли покупки, потом он позволил себе побродить по лавкам букинистов и полистать книги. Когда приставы прервали его занятие, скорее всего, уже пробило полдень. Путь до улицы Нев-Сент-Антуан, пролегавший по лабиринту узких улочек, оказался довольно долгим, и он вошел в кабинет Ленуара никак не ранее половины первого. Беседа c начальником, поездка в фиакре, разговор с герцогом де Ла Врийером, потом с Провансом… Пожалуй, сейчас где-то часа два пополудни.
Он знал, что трупное окоченение происходит постепенно, признаки его также проявляются в несколько этапов. Да, не забыть принять во внимание температуру в помещении. По ночам в кухне прохладно, ибо огонь погашен, а окна открыты. На дворе октябрь, значит, ночные холода уже весьма чувствительны. В сухом и холодном воздухе окоченение держится дольше, нежели во влажном и теплом. Кроме того, установлено, что при внезапной смерти, с каковой, похоже, он сейчас столкнулся, признаки окоченения появляются позднее, нежели в иных случаях. Перевернув тело и убедившись, что процесс окоченения начался, он решил, что смерть наступила между десятью часами и полуночью.
Склонившись над трупом, он принялся рассматривать ужасную рану у основания шеи. Похоже, кто-то с силой воткнул деревянный клин под правое ухо жертвы и, разорвав кожу, глубоко вдавил внутрь мышечные ткани. В глубине раны виднелся кусок кружев от рубашки. Жизнь вытекла из несчастной вместе с кровью. Глаза жертвы утратили цвет, роговица помутнела, оболочки покрылись желто-бурыми пятнами. Глядя на лицо, отмеченное печатью смерти, он содрогнулся: лоб посерел, нос заострился, челюсть отвисла, губы оттопырились, сухая и бледная кожа натянулась, придав лицу выражение растерянности и изумления. Порывшись в карманах передника и юбки, он нашел носовой платок и тонкую металлическую цепочку с крестиком; цепочка порвалась и, выскользнув у него из рук, исчезла в складках платья.
Оставалось дождаться, когда прибудут носилки, вынести останки из подвала и отвезти их в мертвецкую, где их подвергнут вскрытию. Не исключено, что результаты вскрытия направят следствие по новому пути. А пока он решил произвести небольшое деликатное расследование. Раз невозможно ничего извлечь из окружающей труп грязной кровавой жижи, значит, надобно изучить окрестности, где кровавые следы, без сомнения, разойдутся в разные стороны, и он сможет проследить, куда они приведут. Следы покрывали пол сплошным ковром: слуги натоптали во всех помещениях кухни. Впрочем, ничего удивительного, ведь они сбежались на помощь раненому дворецкому, а потом относили его к нему в комнату. В шкафу он нашел несколько ножей, как две капли воды похожих на нож, оброненный рядом с телом дворецкого. Интересно, нож взяли на кухне или убийца принес его с собой? Как и следует в хорошем доме, во всех кухонных помещениях царила образцовая чистота, о чем свидетельствовала начищенная до блеска утварь. Уборку здесь явно проводили тщательно и ежедневно, быть может, даже делали перепись утвари… Эта мысль потянула за собой следующую, на его взгляд, бесспорную: рана на шее молодой женщины, широкая, глубокая, с рваными краями, не могла быть нанесена кухонным ножом с деревянной ручкой. Чтобы понять, как был ранен Жан Миссери и не воспользовался ли преступник тем же самым орудием, каким он ударил горничную, следовало осмотреть рану дворецкого. В зависимости от результатов осмотра расследование вполне может обрести новый поворот.