— Пробовал. Ее ранили.
— Кто?
— Я не знаю. Наверное, хищник.
— Ладно, лечи. А я завтра доложу.
Сун склонился в прощальном поклоне. Игорь спустился по дребезжащей витой лесенке и вновь оказался в, облицованных полированным камнем, коридорах и переходах.
"Он", упомянутый в голубиной почте, которую сегодня читали у герцога, обретался, получается, в Невье. Еще — известный конь…
Восточным приграничьем заправлял князь Пелинор. Как ни оторван был Игорь от жизни, но и он знал, что опальный медведь находится не в лучших отношениях с короной. И это еще мягко сказано. Последнему забулдыге известно: коснись нога князя земли герцогского домена, его тут же схватят и казнят. Медведь так насолил короне, что с ним даже формальных разборок не случится. А чем насолил, никто толком не ведает. Ну, провинился его младший брат перед Клиром, так то — брат. Однако и Влад Пелинор был вне закона.
Оно мне надо? — подумал Игорь. — Путаться в хитросплетениях заговоров, ломать голову над чужими, кровавыми загадками? Есть служба, есть свое место во дворце. И так ли уж страшно, что не отправят назад? Разумеется, иногда подступает комок к горлу и, хоть сдохни, хочешь домой.
По коридору к нему бежал личный посыльный герцога.
— Господин начальник внутренней стражи!
— Слушаю.
— Его Светлость срочно требует Вас к себе.
— Что случилось?
— Его Светлость срочно требует Вас к себе.
Спрашивать бесполезно. Его подчиненные, как и вся остальная обслуга, изъяснялись очень лаконично. Раньше это в глаза не бросалось. Игорь сам в последние годы привык обходиться в минимумом слов. Но его-то на еженедельные допросы не таскали. Его-то под гипнозом не пытали! Значит, "языковая среда" сыграла с ним затяжную шутку, под которую он, сам того не замечая, мимикрировал, превратившись в вышколенного, тупого и верного исполнителя воли герцога — в царедворца без страха и упрека.
Стоило поторопиться. Игорь спустился в подвал и пошел напрямик через катакомбы. Он сюда редко забредал, главным образом из-за наличия в подвале привидений. Начальник внутренней охраны прекрасно знал, что они совершенно безвредны, однако, сторонился, да и побаивался в глубине души, иррациональным страхом ребенка, попавшего в страну колдунов.
Впереди мелькнул клок плотного белого тумана и, мазнув стену, зацепился за угол. Игорь замер. Чего, казалось бы: топай по своим делам. Туман не укусит, похолодит голую ладонь, если подставишь. А за три шага вообще — ничего. Но нахлынуло вдруг нечто…
Тут разгуливают прежние хозяева? Но герцог как-то просветил, что аллари не принимают посмертных обличий, это — исключительно человеческая прерогатива.
Клок тумана всосался в узенький черный коридорчик. Даже пламя свечи не шелохнулось. Игорь перевел дух и пошел дальше. Оставался еще один переход шагов в десять и — все.
За спиной долго тихо вздохнуло.
О своей прежней жизни начальник дворцовой стражи в последнее время вспоминал редко. По правде сказать, та жизнь стала забываться, плотно подернувшись новыми впечатлениями: будто на тусклую затертую гравюру наложили яркую переводную картинку. Изредка, разве, выскакивало слово или понятие, о котором он иногда уже не мог с точностью сказать, что оно обозначает.
Это привидение коснулось, догадался Игорь, сворачивая от развилки в сторону лестницы
— Почему так долго? — крикнул герцог.
— Я проверял посты и службы, Ваша Светлость.
— Какие?
— Караул и голубятню.
— Голубятню? — глаза Ария сощурились и стали похожи на два тонких холодных лезвия.
— Она входит в мое подчинение, — пояснил Игорь.
— Почему именно сегодня?
— Прочел утреннюю почту и вспомнил, что давно туда не заходил.
А глазки- то… того. На шее появилось легонькое покалывание, как в жару перед грозой. Захотелось, чтобы господин отпустил. Ворохнулось чувство беспокойства и… беспомощности.
От приведения шарахнулся, теперь очко перед герцогом сыграло. С чего? Игорь давно и прочно уверился, что Арий друг. В смысле — не враг. Во время утренних докладов герцог обычно сидел расслабившись и только изредка, что-нибудь уточнял. Сегодняшний разговор больше походил на допрос.
Какого черта! Игорь прямо глянул в глаза Ария, и тонкие холодные лезвия будто обломились. Померещился даже едва уловимый надтреснутый звон.
Герцог уставился в стол. Голос стал почти что прежним, только холодным, вот-вот ледышки изо рта посыплются:
— Что на голубятне?
— Одна птица вернулась раненой.
— Уничтожили?
— Нет. Смотритель голубятни пытается ее лечить.
— Он так любит этого голубя?
— Смотритель говорит, что птиц, которые знают дорогу в приграничье, всего две. Одна ранена. Одна в запасе. Обучение новых, займет очень много времени.
— Что! Горностай не может лететь? Почему ты мне не доложил тотчас! — герцог выскочил из-за стола, взмахнул широкими рукавами и даже продемонстрировал свои детские кулачки. Бумаги на столе сами собой поехали в разные стороны, дробно покатилась печать. Игорь отшатнулся.
— Ваш посыльный застал меня как раз, когда я покидал голубятню.
— Когда птица сможет летать?
— Вряд ли она быстро встанет на крыло, — осторожно проговорил Игорь.
— Кто ее ранил?
— Неизвестно. Смотритель считает, что на нее напал ворон или сокол.
— Почему в самом центре герцогства остается возможность для случайности?! Я вас спрашиваю?! Государство должно работать как часы. Ты понял?
— Ваша Светлость прикажет переловить всех хищников в стране?
— Ты позволяешь себе шутить?! — герцог снизу вверх скосился на начальника внутренней стражи. Голос стал вкрадчивым. По коже Игоря опять поползли колючие искры.
— Я не знаю, что делать, Ваша Светлость, но выполню любой Ваш приказ. — начальник дворцовой стражи вытянулся в струнку и щелкнул каблуками. Осталось, быстренько изобразить тупое повиновение.
И стало скучно. Будто в спектакле, который вызывал настоящее сопереживание, случилась фальшивая сцена. Ты перестал чувствовать себя участником действа, сделавшись посторонним наблюдателем, которому жаль уходить с середины, хотя надо домой, или в буфет, или в туалет…
— Любой приказ? — ядовито переспросил герцог. — Замечательно. Вылечи больную птицу! Что кривишься? Не можешь? Ничтожество! Я много лет держал возле трона лживое ничтожество.
Ария вдруг сложило пополам. Он слепо побрел на подгибающихся ногах, схватившись руками за живот.
— Ваша Светлость! — подскочил к нему Игорь.
— Убирайся!
— Позвать лекаря?
— Убирайся. Иначе лекарь понадобится тебе!
Он уходил в сторону малой галерей, которая вела в башню. Даже со спины было видно, что ему больно, и что его тащит туда посторонняя сила.
* * *— Ты придумал, как отправить почту в приграничье? — Арий ерзал на троне, будто в сидение натыкали гвозди.
— Если дело терпит, можно послать гонца…
Игорь пытался заснуть и уже почти преуспел, когда его грубо подняли с постели и, считай, под конвоем привели в личный кабинет герцога, бывший некогда библиотекой правителя аллари.
Полки с книгами раздвинули, точнее, задвинули в дальний угол. Посередине квадратной комнаты остался очень красивый широкий стол и два кресла. У стены примостилась лежанка под вышитым зеленым покрывалом.
Успевший за время пробега по дворцу проснуться и даже не на шутку встревожиться, Игорь не сразу сообразил, о чем его спрашивают. А когда сообразил, брякнул, первое, что пришло в голову.
— Не можно! Тебя что подвесить вверх ногами, чтобы кровь к голове прилила?
— Только голубь, Ваша Светлость?
— Думай!
Мысли ворочались с натугой. Хотя…
Когда герцог, будто его прохватило, рванул в башню, Игорь просто так, исключительно для себя, прикинул несколько вариантов выхода из сложной ситуации. Почему только для себя? По тому, что его советов обычно не спрашивали. Наоборот, пресекали инициативу, мотивируя тем, что он де незнаком с местными обстоятельствами, нравами и задачами текущего момента, историей Алларии, прогнозом погоды… Потом явились постоянные обязанности и заботы, да и активничать расхотелось. Жил себе и жил.
Не иначе, какие-то флюктуации в атмосфере происходят: съехавший с ума из-за паршивой птицы герцог, зачем-то будит, давным-давно по жизни заснувшего Игоря, и заставляет мозгом думать.
— Как я понял, голубь прилетел из Невьи… — осторожно повел начальник дворцовой стражи.
— Ну!
— Там сидит Пелинор.
— Я это и без тебя знаю!
— Его родственники… могут сноситься с князем, посредством голубиной почты.
— Болван! Они враждуют… хотя… а почему бы нет? А?
Герцог изогнул красивую светлую бровь и улыбнулся. Легкие, обрамляющие лоб кудри пошли золотыми искрами.
— Болван! Они враждуют… хотя… а почему бы нет? А?
Герцог изогнул красивую светлую бровь и улыбнулся. Легкие, обрамляющие лоб кудри пошли золотыми искрами.
— Да, Мец не в лучших отношениях с Пелинором. Он предан мне и Клиру… но, кто поручится, что за нашими спинами он не ведет свою игру? Если предположить, что бурые и красные медведи… у Меца прекрасная голубятня. Помнится, отбывая на Границу, Пелинор часть своих птиц оставил кузену. Да! Вот и прекрасно. Поезжай в Мец и привези мне нужного голубя. Тем самым мы убьем двух зайцев. Но действовать будешь от собственного имени.
— Ваша Светлость, что я скажу Мецу? Да он велит меня с моста в ров кинуть.
— Купи у него птичку, — денег я тебе дам, — либо укради.
Герцог смотрел в пространство и разговаривал сам с собой. Подразумевалось, что дослушав, Игорь, очертя голову, кинется исполнять поручение. И — самое главное — исполнит.
Случая, что ли, раньше не подвернулось, или ночь сегодня была особенной? Вдруг показалось, что герцог тяжело болен тихой, но неотвратимой душевной болезнью. И что, что чудеса? Ну — чудеса. От них еще быстрее свихнешься.
— Ваша Светлость, я ровным счетом ничего не понимаю в пернатых, — твердо заявил начальник дворцовой стражи, возвращая синьора к реалиям.
— Какое это имеет значение?
— Вашему официальному посланнику, Мец, разумеется, отдаст горностаев. Или скажет, что у него таких птиц нет. Явись я сам по себе, мне впарят первую попавшуюся ворону.
У Ария задергался угол рта. Тупой слуга его не на шутку уже разозлил. Однако синьор справился и даже внял. А прислушавшись, изрек:
— Сколько человек служит на голубятне?
— Шестеро.
— Возьмешь одного с собой.
— Любого?
— Да! Все. Иди! Отправляйся прямо сейчас!
Глава 3
Горюта сидел на пороге казармы и прилаживал к сумке кожаную петлю. Саня сам не заметил, как вышел к северной стене крепости. Посидел в тени беседки, птичек послушал — верещат — и побрел куда глаза глядят.
Длинная приземистая казарма приросла к стене одним боком. С торца — дверь на распашку, а в ней скрюченный, занятый починкой старшина.
Домой не пошел. А у него там, между прочим, жена, дети. Интересно, какого лешего он на службе прохлаждается? И лицо у Горюты смурное, сильно задумчивое в тугую темную печаль.
— Службу исправляешь? — вместо приветствия спросил Саня.
— Угу.
Гукнул и опять уткнулся в сове рукоделие. Но кот не обиделся на такую непочтительность, наоборот, интересно стало, от чего это открытый, прямой Горюта глядит, будто кум обиженный.
— Что на границе? — спросил кот, усаживаясь рядом.
— Тихо, — последовал короткий ответ, в том смысле, что не пошли бы Вы, господин кот, по своим делам.
— Но Саня уже бы никуда не пошел: тащи — от ступеньки не оторвешь. За спиной старшины, в полутьме казармы стояли приготовленные в дорогу торока. На лавке распласталась кольчуга. Чуть в стороне в рядок — меч, короткий крутой лук, метательные ножи. И несло от Горюты. Не в смысле: конюшней или потом — черной тоской.
— Тебя Пелинор куда-то посылает? — понизив голос, спросил Саня.
— Иди, господин кот, — пробормотал Горюта. — Тебя медвежушка, должно, обыскалась. Иди, и так уже…
— Э — нет! Давай, выкладывай. Я от тебя теперь точно не отстану.
— На дальний кордон меня князь отправляет, на неделю. Неохота, да как откажешься, — покорно отозвался старшина. И было в том ответе правды ни на комариный чих.
— Выкладывай! — и голоса, вроде, не повышал, а получился рык. — Поручение князя касается меня?
— Нет.
— Моих друзей? Только не начинай врать сначала. Я лож за версту чую.
— Да, знаю я. Слушай, котовий сын, соврать ты мне, конечно, не дашь. Отвечу я… только на завтра в донжоне окажусь!
Вот и поспрошал! Право, разумеется, на твоей стороне, с какого боку ни посмотреть, но и человеческая жизнь на твою совесть ляжет. А это — не чистюка завалить. Там ты кругом прав, и все равно грызет. Это — знакомого хорошего человека за свое хотение медведям скормить.
Санька сдавил щеки ладонями.
— Обложили они меня, — пожаловался в кулак. — И вроде ладно говорят, все к моей пользе складывают, а только пользы мне той не надо.
— Мы как вчера вернулись, — решился вдруг старшина, — меня князь пытать начал, куда ездили, да о чем толковали. Я ему доложил, дескать, все как всегда. А утром…
— Стой, молчи. Сам разберусь!
— Твоих-то, говорят, тотошней ночью в телеги покидали, да вывезли на перекресток за лесом. Дальше чтобы сами…
— А тебя сегодня князь гонит, проверить, убрались они восвояси, или так и колесят по его земле?
Не дожидаясь ответа, Санька, оперся на плечо Горюты, поднялся, еще прихлопнул, давая понять, что зла не держит, и решительно зашагал в сторону княжеских хором. Из хаоса хозяйственных построек вырастали, витые столбики, ровно выструганные, покрытые веселым желтым лаком ступени, застеленного грубым шарганским ковром, крыльца. Выше — резные наличники и пестрые стекла оконных витражей, еще выше — кровля, из-за которой высовывается верхушка донжона. А над всем — бездонное, голубое небо. Только смотреть в него не хочется. Ничего вообще видеть не хочется. И слышать. И даже — дышать.
В углу на крыльце валялась железная курочка с одной ножкой. Вторую, должно быть, отломили ребятишки.
Эрика заступила ему дорогу, когда до княжеского кабинета осталось всего-ничего. Слишком нарядное для утреннего времени платье сидело на ней косо. И все лицо в слезах.
Опять, — обречено подумал кот.
— Ты к дяде?
— Да.
— Подожди…
— Эрика… я ничего не могу тебе дать, — сказал, как ухнул в ледяную воду. — Прости.
— Подожди!
— Нет! — Саня отодвинул девушку с дороги и пошел дальше.
Пелинор сидел за столом, разбирая бумаги. Кучкой лежали свитки, отдельно, стопой — толстые пергаментные листы. На непрошеное вторжение он свирепо вскинулся:
— Зачем пришел?
— Пошли в донжон.
— Недосуг мне.
— Тогда я сам.
— Там охрана…
— Поберег бы людей, княже.
— Ты как со мной разговариваешь? — пошел на обострение хозяин границы.
— Как ближайший помощник, которого ты князь, за дурака держишь.
— Подумал, прежде чем сказать?
— Нет.
— Для твоей же пользы стараюсь. Тебя оберечь. Ты — парень добрый, с государственными делами незнакомый. Не все, что во благо, с первого взгляда по душе придется. Так что, остынь, разберись сначала. А в донжон мы всегда успеем.
— Ты мне только что предлагал, на утреннюю голову решение принимать. Самое время. Но пока я твою яму своими глазами не увижу, ничего тебе не отвечу.
— Сдалась она тебе! Ну что же, пошли, раз приспичило. Только там, сразу предупреждаю, ничего интересного. Яма и яма. А что бывает я в нее и сажаю кого-нибудь, так то — скорбная необходимость. Порядок требует. Ответь: преступника, зверя в человеческой шкуре, да просто зверя, который ни страха, ни совести не понимает, куда девать? Тот-то и оно. Пойдем.
Пока шли, Саня взмок. Точно знал, что друзья уехали, пусть не своей волей, но живыми и здоровыми, а нет-нет, ворохалась дурная паника: что если и их…
Пелинор топал впереди, походя отдавая приказания встречным. По всему выходило, что он за собой вины не чуял. Саня задавил дурной, верещащий внутри голосок, и ступил за князем в полумрак донжона.
— Смотри, — бросил князь, отворачиваясь.
Стены тонули в тени. Сверху проистекал ленивый серый свет, обволакивающий предметы мутной слизистой тенью. Колодец, окруженный каменным парапетом, находился в самом центре. Саня шагнул. Как ни странно, света хватило, чтобы рассмотреть дно ямы — черную, утоптанную, изрытую кое-где когтями землю, две решетки, напротив друг друга, тросы подъемного механизма. Из ямы несло смрадом и смертью.
Можно было идти, жить дальше и даже радоваться. Разве вот: за одну из решеток зацепилась яркая тряпка — шапочка безумного ребенка, который отдал Сане свою игрушку.
Люди сходились на пятачок у крыльца. Стояли молча, разделившись на две половины. По живому коридору кот вел в поводу оседланного коня. Небо затянуло тонкой ребристой пеленой. Поднялся ветер, срывая с деревьев редкие листья. Князь стоял на крыльце.
Саня остановился, снизу глядя на Пелинора. Бурое от прилившей крови лицо князя дрожало. Но кот не торопился прыгать в седло и удирать от сиятельного гнева.
— Стража! — рявкнул Пелинор.
Несколько воинов встали по сторонам лестницы. Саня не двинулся с места. Пустит на него князь своих людей или нет, его как будто не волновало. Он смотрел в лицо недавнего друга.
— Хочешь меня остановить?
— Глупец! Ты не даешь себе труда подумать, куда тебя заведет дурная голова. Ты не найдешь Эда. Ты их не найдешь! Они ушли за границу моих земель.