Тим Скоренко Рассказы
Внецикловые рассказы
Вернуться героем
Рассказ написан для конкурса РБЖ «Азимут». Тема — «Космос», дисквалифицирован за то, что автор не проголосовал за другие рассказы. Рассказ принимал участие в семинаре Вадима Панова на конвенте «РосКон-2007». Рассказ опубликован в антологии «Хирургическое вмешательство», Москва, Независимая литературная премия «Дебют», Гуманитарный фонд Андрея Скоча «Поколение», 2009.
— Борчес!
Борхес поморщился. Американцы всегда искажали его фамилию, пытаясь прочитать «ch», как своё родное «ч». Впрочем, он мог это простить.
— Готов! — отозвался Борхес.
— Деггет!
— Готов!
— Филлис!
— В порядке!
Филлис всегда отвечал не по уставу, с этим уже давно все смирились.
— Малкин!
— Готов!
«Интернациональный экипаж, — подумал Борхес, — американцев всё равно двое, больше всех. Хотя, в общем, хорошие ребята…»
Они вышли из комнаты в том порядке, в котором их вызывали. Борхес шёл первым и думал, что ему проще всего. Малкину плохо — никто не прикроет спину.
В следующей комнате ждал полковник Смит. Борхес раньше не верил в существование людей с такой фамилией — слишком много про них ходило анекдотов. Но Валентайн Смит был перед ним во плоти — подтянутый, с каменным взглядом и чуть искривлённым ртом.
— Господа! — торжественно сказал Смит. — Полагаю, инструкции вам уже не нужны. Вы слышали их не раз и знаете наизусть. Поэтому скажу просто: удачи вам. Вы должны сделать то, что никто не делал до вас. Вы должны вернуться, чтобы доказать, что человечество на верном пути. После меня вам предстоит последняя встреча с вашими родными. Затем — дезинфекция, контроль и — всё. Вы — на пути в будущее. Готовы?
— Так точно, — четыре голоса одновременно.
«Почему мы все говорим по-английски? Чем хуже мой родной испанский или даже русский Малкова? — думал Борхес. — Мы танцуем под чужую дудку, потому что так надо, и не замечаем этого…»
— В путь, джентльмены.
Полковник открыл перед ними дверь, и они прошли в следующее помещение. Оно было разделено на несколько комнат по подобию офисного зала. Здесь им разрешили свидание. Последнее?
К Деггету приехали родители. Он шумно обнимался с ними, толстяк-отец что-то пыхтел о нездоровом питании, когда они исчезали в одном из кабинетов. Мать, маленькая, худенькая, трусила за ними; Борхесу она показалась похожей на собачонку, но он отмёл эту мысль, нельзя так думать о женщине, тем более, о матери.
В другой кабинет уже направлялись Филлис с женой. На свидание было отведено десять минут, всего десять. Его вообще могло не быть, но они шли на смертельный риск, и им разрешили увидеться с родными. Борхес почему-то был уверен, что Филлис даже под камерами наблюдения, висевшими в кабинете, умудрится уговорить жену на секс. Филлис только об этом и говорил во время их подготовки.
К Малкину приехал друг. Все его родственники остались в России, но у него было немало друзей в Нью-Йорке, где он жил последние несколько лет. Борхес знал этого друга, потому что тот навещал Малкина и во время подготовки.
Борхес смотрел в глаза Марии.
Все уже исчезли в кабинетах, а Мария просто стояла, и Борхес не мог отвести глаза от её лица. Она была похожа на прекрасную героиню печальных итальянских фильмов… «Почему я сравниваю её с итальянкой?» Неважно. Мария — это душа. Она — это, чего нет во мне. Вера.
Он сделал шаг, и она тоже, он поцеловал её в щёку, и они прошли в комнату для общения.
— Фернан… — она не знала, что сказать.
Он промолчал, потому что тоже не знал. Они просто сидели, обнявшись, тихо, и она склонила голову ему на грудь, а он окружал её, пытаясь защитить от окружающего мира.
— Ты вернёшься, я знаю.
— Вернусь.
— Ты вернёшься героем.
— Да.
И снова молчание. Вокруг них был мир, и тишина, и она подняла голову, а он наклонил свою, и их губы встретились. В этот момент исчезло всё — весь космос, и все хитроумные приспособления для его покорения, и все филлисы-деггеты-малкины, тем более, смиты. Борхес почувствовал что-то странное. Мария не просто целовала его. Она передавала ему что-то — изо рта в рот — маленькое, стальное, тёплое.
Он не имел права ничего брать. Ничего. Он входил в камеру дезинфекции в том виде, в каком появился на свет, и выходил оттуда таким же. Потом он облачался в скафандр, потом проходил по узкому коридору в кабину, потом он включал необходимые приборы, потом — засыпал. «Любой предмет, — говорил доктор Целлер, — любая вещь, не вошедшая в расчёты, может изменить траекторию, может нарушить пространственно-временной континуум, и вы окажетесь не в точке выхода, а внутри какого-нибудь газового гиганта или ещё чего похуже…» Что-то похуже газового гиганта мог придумать только Целлер.
— Это крестик, тот самый, мой, — прошептала она ему на ухо.
— Нельзя, Мария…
Её лицо стало серьёзным.
— Помни, Фернан, — сказала она уже в полный голос, не боясь прослушивания, — я с тобой. Но даже если я покину тебя, с тобой всегда останется твой Бог.
Она смотрела ему в глаза, и он понял, что она имела в виду.
— Спасибо, — прошептал он.
Он затолкал крошечный крестик подальше за щеку, чтобы говорить чётко, не шамкая. Он сможет достать его только в точке выхода. Главное — не проглотить его во сне.
— Удачи, Борхес, — она улыбнулась.
— Я вернусь, — сказал он и поцеловал её.
Звонок ознаменовал окончание свидания.
* * *Борхес открыл глаза и огляделся. Они сидели в ряд — он, Деггет, Филлис, Малкин. Филлис спал, откинув голову и приоткрыв рот; Малкин тоже. Деггет заметил движение и повернул голову к Борхесу.
— Привет.
— Доброе утро.
— Уже не утро, — усмехнулся Деггет. — Время стало растяжимым понятием.
— Угу, — хмыкнул Борхес.
— Мне шлемом набило шишку, — хвастливым тоном констатировал Деггет.
— Надеюсь, этим наша доля неприятностей исчерпана.
Деггет рассмеялся. От его гогота проснулся Малкин.
— Прибыли? Можно двигаться? — с ходу спросил он.
— Сейчас 13.03 по корабельному времени, — сказал Деггет. — По расписанию мы должны ждать до 13.15. Если Филлис не проснётся, будить его и ждать до 13.20.
— Пусть попробует не проснуться, — ухмыльнулся Малкин, — у меня всё затекло. А Правила — это вообще какая-то глупость на пятьдесят процентов. Мне не разрешили взять с собой даже талисман.
Деггет повернулся к русскому.
— Вот-вот. Мне отец на свидании дал значок с американским флагом. Крохотный! Он весит меньше, чем ежедневные колебания массы моего тела, и вот вам — нельзя, отобрали!
— А у меня серьгу из уха достали и не позволили взять, — неожиданно сказал Филлис, который, оказывается, уже не спал.
— И только наш тореро ничего с собой не взял и поэтому не жалуется, — ехидно сказал Малкин.
Борхес чувствовал во рту привкус металла. Крестик по-прежнему был за щекой. Он мог аккуратно выложить его в раздевалке. И соврать Марии потом.
Нет, не мог. Мария хотела, чтобы Бог был с ним.
В крестике не было Бога. В нём была Мария.
— Ладно, хватит веселиться, — сказал Деггет. — Кто помнит весь порядок действий?
— Ты, конечно, — улыбнулся Филлис.
— Тогда напоминаю. В 13.15 мы отстёгиваемся и проводим полную проверку самочувствия. В 13.45 мы едим, в 14.05 мы уже должны быть готовы к обратному прыжку. В 14.10 мы садимся в кресла. В 14.22 корабль, сделав полный виток вокруг планеты, снова оказывается в исходной точке и совершает второй прыжок. Вот и всё.
— Мы хоть увидим Этрею? — спросил Борхес.
— Да, — ответил Деггет, не почувствовав иронии. — Иллюминаторы открывать не будем, но обзорный экран сейчас включим.
Они болтали о чепухе ещё несколько минут. Когда электронный хронометр перед ними показал 13.15, Деггет отщёлкнул крепежи скафандра.
— Джентльмены! Мы совершили первый в истории человечества гиперпространственный переход, и с нами ничего не случилось! Ура!
— Ура! — закричали Филлис и Малкин.
«Нужно ещё вернуться», — подумал Борхес.
Деггет уже копошился возле приборной панели. Помещение позволяло всем четверым быть на ногах одновременно, но при этом оказывалось довольно тесным, поэтому Борхес остался сидеть. Защитный кожух обзорного экрана пошёл вверх. В каюту влилась бесконечная звёздная ночь, пустая и холодная, и Борхес закрыл глаза, чтобы не утонуть в ней.
— А где Этрея? — спросил Филлис.
— Должна быть видна с другой камеры, — ответил Деггет.
Он начал щёлкать тумблерами. Вид сменился. Теперь на экране возникла планета в белесой облачной дымке, невероятно похожая на землю. У открывшего глаза Борхеса возникло ощущение, что никакого перехода не было, а они просто летят сейчас по земной орбите, что посадку обратно можно совершить в любой момент при помощи обычных маневровых двигателей.
Этрея стала вторым после Земли миром, пригодным для обитания людей — по меньшей мере, так утверждали астрономы. Если переход завершится удачно, уже следующая экспедиция совершит высадку на планету для подтверждения гипотезы.
— Господа, у нас проблемы, — вдруг сказал Деггет.
Все посмотрели на капитана. Тот нахмурился и переключил тумблер. Изображение планеты снова сменилось звёздным пейзажем.
— Это вид с боковой камеры, — сказал капитан.
— И что? — спросил Малкин.
— С боковой камеры мы должны видеть поверхность планеты. А мы только что видели её с задней камеры.
Он снова переключился на вид планеты. Этрея чуть уменьшилась в размерах.
— Мы не на орбите. Мы дрейфуем в сторону от Этреи, — констатировал Борхес.
* * *Ни о какой проверке самочувствия речи не шло. В 13.23 у пульта управления остались Деггет и Филлис. Малкин и Борхес сидели в креслах, накрепко пристёгнутые. Борхес аккуратно, пока никто не обращал на него внимания, вынул крестик из-за щеки и повесил на шею. Цепочка была коротенькой, но её хватило, чтобы крестик скрылся за воротом комбинезона полностью.
— Включаю маневровые двигатели, — отчеканил Филлис.
— Координаты точки заданы.
Корабль тряхнуло.
— Ты знаешь, какое у нас окно? — спросил Малкин Борхеса.
— Около секунды.
— Одна целая триста двадцать пять тысячных секунды, — сказал Малкин.
— У них получится. Они тренировались два года.
Малкин замолк.
— Мы вышли на орбиту, — сказал Деггет.
— Сколько потеря? — спросил Филлис.
— Двадцать семь минут четырнадцать целых восемьсот четырнадцать тысячных секунды.
— Сейчас рассчитаю.
Конечно, Филлис считал не сам. Вычислительная система корабля считала данные до пятисоттысячного знака, чтобы исключить малейшую погрешность. На схеме, которая высвечивалась на экране, отображалась точка, в которую они должны были попасть в определённый момент времени для того, чтобы переместиться обратно. Связь на таком расстоянии просто не действовала. Поэтому центр открывал гиперпространственный переход трижды. В 14.22:276, в 15.56:491 и в 17.03:449. На большее у центра просто не хватало энергии. Если корабль не попадает в точку перехода точно в срок, он не совершает прыжка, а продолжает движение по орбите.
Если корабль не попадает в точку перехода ни в первый, ни во второй, ни в третий раз, он остаётся на орбите. Или на планете. Когда придёт помощь и придёт ли она вообще — неизвестно.
— Сделано. Скорость движения по орбите задана.
Вздох облегчения Деггета услышали все.
— Тринадцать сорок три. Полагаю, имеет смысл приступить к трапезе, джентльмены, — сказал Филлис.
— Выполним хотя бы часть программы? — с ехидцей спросил Малкин.
— Угу, — хмыкнул Филлис.
Деггет плюхнулся в кресло, обмяк, расслабился.
— Распаковывайте, — сказал он.
Малкин открыл шкафчик в боковой стенке отсека и извлёк металлическую коробку.
— Выглядит как школьная ссобойка, — улыбнулся Филлис.
— Она, похоже, и есть, — подытожил Малкин.
В коробке был полный набор обыкновенной пищи: четыре порции саморазогревающихся бифштексов, гарнир, салаты, фрукты, сладкие кексы на десерт, четыре небольших термоса.
— Когда-то ели из тюбиков, — мечтательно сказал Деггет, вонзая в свой бифштекс вилку.
— Да уж, романтика… — отозвался Филлис.
Из каждого кресла выдвигался маленький столик, позволяющий есть в достаточном комфорте. Некоторое время раздавалось только молчаливое чавканье.
— Интересно, кто в последней гонке выиграет… — сказал Филлис.
— Бинтэм, — отрезал Деггет.
— Я за Крэйвена, — прошамкал, жуя, Малкин.
— Молод чересчур.
— Зато быстр.
— Бинтэм выигрывал титулы четыре года подряд, такое до него никому не удавалось. Думаешь, не сумеет выиграть пятый?
— Ну, он же не абсолютен. И ему сорок один год.
Борхес не любил автогонки. Фамилии гонщиков он изредка слышал в СМИ и от знакомых, но в перипетии гоночных сражений не лез. Мария когда-то немного увлекалась мотоциклетными соревнованиями, но это у неё быстро прошло, а Борхеса она заразить не успела.
— Надо сменить тему, — сказал Деггет в 14.00, — а то наш Фернан заскучал.
Борхес выдавил из себя улыбку.
— Например, надо проверить коррекцию курса, пока ещё двадцать минут осталось. Игорь, уберёшь?
Малков потянулся.
— Всегда я. О’кей, уберу.
Уборка заключалась в сваливании остатков пищи и мусора всё в ту же коробку и запихивании её в стенную нишу.
— Слушайте, мы ведь поели, масса коробки уменьшилась… Почему мне не позволили взять значок с флагом? — спросил Деггет.
— Проехали, — ответил Борхес. — Эту тему мы уже обсуждали.
Борхеса мучила навязчивая мысль, что в неправильном курсе был виноват он. Он ведь единственный, кто нарушил инструкцию. Взял с собой запрещённый предмет. Он чувствовал крестик кожей и вспоминал Марию, вспоминал её слова. И верил, что ничего не случится.
* * *14.18. Все сидели на своих местах. Курс был откорректирован. Наступал самый ответственный момент: гиперпространственный переход без усыпления космонавтов. Все молчали. Борхес думал о Марии, потом его мысли перескочили на Бога, он стал молиться. Борхес осознал, что боится. Остальные казались ему бесстрашными: он скосил глаза и увидел хладнокровное лицо Деггета с поджатыми губами. Деггет выглядел сильным и неустрашимым, каким-то средневековым героем, рыцарем без страха и упрёка. Остальных Борхес не видел, но был уверен, что они столь же хладнокровны.
Он закрыл глаза. 14.21.
Прошла минута. Вот сейчас.
Ничего не случилось. Корабль не тряхнуло, он не изменил курса, а на открытом обзорном экране всё так же отражалась Этрея.
Первым вскочил Деггет. Он отстегнулся, подбежал к пульту и стал что-то рассматривать.
— Они не открыли проход! — воскликнул он. — Компьютер не мог ошибиться в расчётах!
Он обернулся к остальным. Малкин и Филлис вскочили; все трое столпились около пульта. Борхес смотрел на них; он был абсолютно спокоен. Причину этого спокойствия он не смог объяснить бы и сам.
— Дьявол! — выругался Филлис. — Мы вышли на второй круг с повышенной скоростью! Опять нужно корректировать…
— Если они откроют проход во второй раз, — сказал Малкин.
— Молчи, — голос Деггета был серьёзен.
Деггет колдовал у пульта. Ничья помощь ему нужна явно не была; на его улыбчивом обыкновенно лице была написана сосредоточенность, тяжёлая складка легла между бровей. Филлис стоял рядом: он ничего не делал, но спокойно сидеть не мог. По лицу Малкина прочесть что-либо было невозможно, оно ничего не выражало. Казалось, в кресле сидит раскрашенная баварская кукла с лихорадочным ярко-красным румянцем на белоснежных круглых щеках.
Борхес был спокоен как никогда. Он сразу вспомнил курс тренировок на случай, если случится именно то, что случилось теперь. Он вспомнил старую добрую шведскую сказку про маленького человечка, который живёт на крыше и на все неудачи отзывается приговоркой: «Спокойствие, только спокойствие!» Борхес был уверен в Деггете, в способностях того сделать всё правильно, рассчитать, скорректировать скорость и привести корабль в нужную точку.
Но где-то внутри жил другой Борхес. Тот Борхес, который теребил теперь пальцами через ткань комбинезона маленький серебряный крестик и шептал чуть слышно молитву оставленному где-то на далёкой Земле Богу.
— Есть, — сказал Деггет.
Он отошёл от пульта и сел в кресло. Филлис остался стоять.
— Я проверю, — сказал он.
— Проверяй, — устало ответил Деггет.
Малкин повернулся к капитану.
— Это ведь не ты виноват. Они просто не открыли проход, неполадки там, в центре управления.
— Знаю, — сказал Деггет. — Нам от этого не легче. Будем надеяться, что они решили свои проблемы.
«Интересно, — подумал Борхес, — а если проход не откроется ни во второй, ни в третий раз? Мы сядем на планету, а за нами никто не прилетит. И мы останемся одни, Робинзоны Крузо космоса». Он пытался отбросить подобные мысли, но те упрямо лезли в голову. Даже если бы у них было топливо, чтобы долететь обратно до Земли, путь занял бы тысячу четыреста пятьдесят лет. Жизнь — коротка. Борхес представил себе, что он — молодой, как сейчас — возвращается на Землю через полторы тысячи лет. Никто даже не помнит, что когда-то к Этрее отправляли корабль. Люди научились летать без технических приспособлений и обмениваться мыслями на расстоянии; компьютерные игры стали более реальными, чем жизнь… Борхес засыпал, несмотря на все волнения и тревоги. Он терялся, уплывал, и к реальности его вернул Малкин, который тряс испанца за плечо.
— Проснись! — сказал русский. — Через десять минут второй переход. Проверь всё, пристегнись.