Рассмотрим сие сказание во всей подробности:
Варяги брали дан с Славян, Чуди, Мери и Кривичей. Сии народы наконец устыдились своего порабощения, отреклись платить дань, и даже Варягов (вероятно остававшихся для сбора податей) прогнали за море. Тогда начали они управляться сами собою (ибо дотоле были подвластны Варягам); но сии народы не умели пользоваться свободою. Внутренние раздоры, смятения восстали между ими. Ужасы междоусобия принудили их отречься своей свободы и искать Князей; которые бы ими управляли.
Произшествие необычайное, которое не согласует с национальным самолюбием, с гордостью свойственною республиканцам, с характером народов взрощенных в дикой свободе, и сию свободу предпочитающих всякому благоустройству! Нестор приписывает сию перемену самопроизвольному решению Славян; однако ж с трудом можно согласиться, чтобы сие решение их было произвольно, самое возмущение их против властителей, ими приглашенных, подтверждает сию догадку.
Кого же призвали Славяне для учреждения порядка на их конах, для водворения суда и правды в их гриднях, для укрощения своевольства необузданного народа, мятущагося на обширных стогнах великого града? Тех же самых Варягов, тех же самых утеснителей своих, которых не задолго пред тем изгнали! Непостижимое, несообразное с естественным ходом вещей произшествие!
Пришли три брата на княжение, но где же основали свое пребывание? Не среди той страны, для управления которой были призваны; не в великом град, где должны были учредить суд и правду, и откуда удобнее могли бы управлять всеми частями сего довольно обширного Государства: но избрали для пребывания своего города пограничные. Пришли не как судьи мира и правды, добровольно приглашенные и огражденные законом, но как враги огражденные сонмом воев, ибо как понимать иначе слава появ дружину многу, ежели не так, что они пришли со множеством войска? Пребывая на границе, могли ли они укротить мятущиеся сонмы Славен Новгородских, сильнейшей партии из четырех совокупленных народов?
«Но Славене, говорят Историки[27], не впустили Варягов в средину своей области, опасаясь, чтобы они не употребили во зло своей силы.» «Сам Рюрик, говорят другие[28], из предосторожности не хотел жить в Новегороде, опасаясь своевольства Славен.» Объяснения сии вместо желаемой ясности еще более затмевают истину, Славене сами призвали Рюрика и сами усомнились впустить его в Новгород? Рюрик по доброй воле пришел на княжение, и боялся жить в Новегороде? Норманы (если бы они и не знали прежде дороги к Новугороду) вообще были не таковы, чтобы опасаться жить между народом, который и прежде был им покорен!
«Но три брата, говорят[29], призваны не княжить, a токмо охранять границы.» Как? народ, который имел столько силы, чтобы свергнуть с себя иго утеснителей, не имел столько силы чтобы охранить себя от насильственных вторжений? Народ, который осмелился восстать против непобедимых Норманов, которых имени вся Европа трепетала, сей храбрый народ должен был искать наемников для защищения своих границ? И кого же он избрал для охранения своей безопасности? Того самого, чьи цепи он расторг и с посрамлением с себя свергнул! сему самому врагу своему поручил он добровольно свою защиту! И от кого же защищать вызваны, Варяги? От Чуди, Пермяков и Варягов!.. Вызвать Варягов для защищения от Варягов!.. Надобно признаться, что такое действие, удаленное от всякого здравого рассуждения, превосходит даже легковерие Древлян в сказке о мщении Ольги!
Не уже ли ложный стыд заставил летописателя скрыть истину, или он не знал ее? Не уже ли ложный стыд заставил Историков слепо сему следовать? Не уже ли тот же ложный стыд заставит и нас, по прошествии X столетий, скрывать истину? Не ужели слава Отечества нашего, превознесенного пред всеми другими державами, может потерпеть от того, – если откроем сию истину, если скажем, что Государство Русское основано не добровольным приглашением, но силою оружия Норманов[30]?
Славене свергнули с себя иго Норманов. Сии последние, не приобыкише к таким поступкам, вооружились, собрали большое войско и полетели отмстить свою обиду. Я воображаю сих завоевателей, в грозном величии, в бурную, мрачную ночь стремящихся на легких набойных лодьях[31] своих по шумным валам Невы, которой берега, блистающий ныне златом, мармором и порфиром, покрыты были тогда мрачным лесом, и взору самого безтрепетного завоевателя представляли одну ужасную пустыню. Какой волхв мог предречь тогда Рюрику, что на самых сих водах, в самой сей пустыне вознесется некогда град, далеко превосходящий предмет его желаний, столица полвселенной, над коею водворят владычество его потомки!
Норманы ударили на пределы Новгородские. Трудно теперь решить, почему не простерли они далее своих завоеваний: удовольствовались покорением трех порубежных городов Ст. Ладоги, Бела озера и Изборска? Может быть опасались проникнуть в средину сей области, хотя раздираемой внутренними: смятениями, но довольно еще сильной, чтобы им противиться и заставить дорого заплатить за свою вольность, укрепив сии три города, они спокойно ожидали, доколе междоусобия ослабят силы Новгородцев. В сие то самое время, может быть, Славене Новгородские, видя новое нашествие врагов при внутренних продолжающихся раздорах, присылали к ним послов и сделали тот договор, о котором Нестор повествует. По крайней мере догадка сия будет иметь более вероятности; ибо в сем случае они были уже вынуждены к сему соглашению, к сей уступке трех пограничных городов, или крепостей, в той надежде, что по укрощении междоусобия они возвратят их опять, a вместе с тем и свою вольность. По етому они были бессильны? Так; но если принять, что они добровольно пригласили Варягов, не задолго пред тем изгнанных, то тогда не только они будут не мощны, но и малодушны. Порок, чуждый характеру Русских!
Наконец настало желанное время. Вадим храбрый соединил единодушием разтерзанные раздором умы, воспламенил сердца любовию к Отечеству, Новгородцы готовы уже были грянуть во имя Отечества и свободы; но предусмотрительный Рюрик при первом известии о сей решимости народа приспел со своими Варягами, рассеял толпы едва собравшихся защитников свободы, предал смерти Вадима[32] и его сообщников, и на сем камени создал Державу, сей колосс, удивляющий и ужасающий вселенную! Смерть братьев споспешествовала его намерениям и к самодержавию, похищенному мудрою решимостию, доставила ему единодержавие всей полунощной страны.
Но в каком. именно году сие происходило? Летописи и Историки несогласны между собою. Многие списки Несторовской летописи полагают пришествие Варягов в 862 г.; Архангелогородский список в 863 г.; смерть Синеуса и Трувора, следственно и начало единодержавия Рюрика, все списки означают по двою же лету. Историки также не согласны: Татищев, Ломоносов, Болтин, Кн. Щербатов и Левек пришествие Рюрика полагают в 862 г.; Елагин в 861 г; a Стриттер и Шлецер (сын) в 863 г.; – смерть Синеуса и Трувора, или начало единодержавия: Рюрика, Татищев, Левек и Шлецер (сын) в 864 г.; Стриттер в 865 г.; Елагин смерть Синеуса и Трувора в 864 г., а начало единовластия в 865 г.; Ломоносов лет не означает; a Кн. Щербатов смерть Синеуса и Трувора полагает в 865 г.[33]
Но впрочем Шлецер справедливо замечает[34] что года сему произшествию определить невозможно; да и все летосчисление до Рюриковой смерти, или вероятнее до В. К. Игоря, который первый сделался известным Византийцам, сомнительно. Верно только то, что Варяги пришли около половины IX столетия.
Н. Брусилов.«Вестник Европы». Часть LV, № 4, 1811Сноски
1
Шлец. в Нест. Русск. Изд. I, Введ. Н~Д и Н~Е.
2
Крит. прим. на Ист. К. Щ. I. 125–127.
3
В кн. de Adm. Imp. с. 42. р. 112, 113. – См. Изв. Виз. ист. III § 16 и в Вып. Байер. у Тат. I. гл. 10.
4
У Тат. I. гл. 17.
5
Ист. роз. о др. Руск. мон. стр. 21.
6
Там же § IV, 37.
7
Шлец. в Нест. I, введ. Н~Е.
8
Прим. на Ист. К. Щ. I, 128.
9
Болт. в прим. на Щ. I, 41.
10
Объяснит. примеч. к Ист. карт. Шлец. сына, тетр. II, стр. 29.
11
В кн. de Adm. Imp. c. 9. p. 59–61. См. Изв. Виз. Ист. III. § 13. в вып. Байер. у Тат, I. гл. 16. и у Шлец. сын. тетр. I. стр. 51. – Русские названия Тунман в кн. своей Von den Oest. Europ. Völk. изъяснил из Скандинавского языка. См. Шлец. в Нест. I, 325 и след.
12
На прим. Смоленск называет он Милиниска, Листвен Темуца, Вятичев Вититзево, и пр. См. объясн. прим. Шлец. тетр. I. стр. 50. Изв. Виз. Ист. § 13. и в вып. Байер. у Тат. I, гл. 16.
11
В кн. de Adm. Imp. c. 9. p. 59–61. См. Изв. Виз. Ист. III. § 13. в вып. Байер. у Тат, I. гл. 16. и у Шлец. сын. тетр. I. стр. 51. – Русские названия Тунман в кн. своей Von den Oest. Europ. Völk. изъяснил из Скандинавского языка. См. Шлец. в Нест. I, 325 и след.
12
На прим. Смоленск называет он Милиниска, Листвен Темуца, Вятичев Вититзево, и пр. См. объясн. прим. Шлец. тетр. I. стр. 50. Изв. Виз. Ист. § 13. и в вып. Байер. у Тат. I, гл. 16.
13
Ист. розыск. о др. Рус. Мон. § 11. стр. 25.
14
Мнение сие подкрепляет Лом. «В составлении Российского языка говорит он, преимущество Славен весьма явствует, ибо язык наш, от Славенского произшедший не много от оного отменился.» Др. Рос. Ист. Ч. I. гл. 1 стр. 82.
15
Спор о летописи Иоак. продолжался несколько лет. Тат. нашел сей список довольно странным образом, чего он и сам не скрывает. Искав полнейших рукописей везде, где только предполагал их найти, отнесся он к свойственнику своему Мельхиседеку Борсчеву, бывшему Архимандритом Бизюкова монастыря, прося его, буде имеет какие древние летописи, к нему доставить. Мельхиседек отвечал, что у него никаких летописей нет, но что у монаха того монастыря Вениамина, который прилежит к собранию исторических сочинений, есть одна древняя летопись, из коей выпросив у Вениамина несколько тетрадей, прислал к нему.
Тат. нашел, что письмо в сих тетрадях было новое, но худое; складе старый смешанный с новым, но самый простый и наречие Новгородское.» (Тат. I, 31.) Полагая, что тетради сии нарочно для него были списаны, Тат. просил Мельхиседека прислать к нему подлинную рукопись, дабы удостовериться в её древности; но в ответ получил, что Мельхиседек умер… летописи в пожитках его не нашлось… монаха Вениамина, по исследованию, также не оказалось…. Вот как сомнительно явился сей отрывок! Однакож почтение и благодарность, которыми все любители отечественной истории обязаны покойному Василью Никитичу, отклоняют от него всякое подозрение.
Причины, которые заставили Тат. Болт. и Елаг, признать Иоак. отрывок, суть в кратце следующие: 1 е. Что сей отрывок имеет те же самые знаки принадлежности Иоак., по которым и летопись Нестора признается за Несторову. 2 е. что повествование о пришествии Славен в Новгородские пределы вероятнее Несторова. – Иоак. полагает оное в половине V века, a Нестор до Р. X., что не может быть согласно с известными бытиями и переселениями племен Славенских. 3 е. Что призвание Рюрика, по причин его родства с Гостомыслом, вероятнее нежели сказание Нестора; ибо у Иоак. и род Рюрика и повод к избранию его известны, a у Нестора и то и другое остается в темноте. 4 е. Что о женитьбе Игоря более ясности и вероятия. Нестор полагает Ольгу из Пскова, которого тогда еще не было, a Иоак. из Изборска и от рода Гостомыслова. 5 е. Что брак Владимира с Рогнедою и рождение Ярослава яснее и с летами Владимира согласнее. 6 е. Что крещение Владимира от Болгар вероятнее, и наконец 7е и важнейшее, что многие обстоятельства, положенные в Прологах и Польских Историях ни в одном списке Несторовой летописти не находятся; a как Польские истории сами признаются, что пользовались летописями Русскими, и как сии обстоятельства в отрывке Иоак. находятся, то должно заключить, что летоп. Иоак. им была известга. Так на прим. 6 троекратной победе Владимира над Мечиславом Нест. не упоминает, a Польская Ист., хотя сие и не к славе их отечества служит, повествует согласно с Иоак. – Тат. I, гл. 4., отв. Болт. на пис. К. Щ. § 111.
Шлец. и Кн. Щерб. (ибо полагаю, что Примеч. на отв. Болт. писаны самим К. Щ., как то по слогу и по горячности защищения видно) отвергают летоп. Иоак. потому 1 е, что список сей найден у частного человека, следственно в неверном месте. 2 е. Что во многом противоречит Нестору, яко вернейшему писателю. 3 е. Что наружною видимостию не сходствует с теми временами, в которые писан. 4 е. Что современным писателям не был известсн. – «Распложая далее сии четыре положения, продолжает соч. Примечаний: А) От чего летопись, сочиненная Епископом, имевшим более средств распространить оную, никому не была известна, a летопись простого монаха сделалась всеобщею? В) Начало отрывка: о Князях Руских старобытных Нестор монах не добре сведом бе, что ся делло у нас Славен в Новегороде, a Святитель Иоаким добре сведомый написа и проч. доказывает, что ето не самая летопись, a только список с оной и что не сам Иоак., a никому неизвестный человек о нем свидетельствует. Г) Поелику слова сии доказывают, что список сей учинен по смерти уже Иоак. и Нестора, то кто же сказал сему неизвестному собирателю, который из сих историков справедливее? Д) Иоак. полагает построение Новагорода Рюриком; не ужели он, будучи в Новегороде Епископом, не знал, когда он построен? Е) Как бы Нестору, жившему в Киеве, куда множество людей со всей России стекалось на богомолье, не знать о лет. Иоак., или об обстоятельствах, о которых он повествует? Наконец все опровержения заключает тем, что летопись Иоак. считает не иначе, как отломком той палицы, которую Пкрун, проплывая Волховской мост, бросил Новгородцам. Пись. Кн. Щ. стр. II. и след.; Прим. на отв. Болт. стр; 58–85. Шлец. 68 Нест. введ. Ф. И.
16
Я не включаю однакож в ето число басенного Князь-перевозчика Кия со всею его светлейшею фамилиею.
17
Шлец. в Нест. I, 149.
18
Там же, 303.
19
Действительно однакож, если Гостомысла положить при первом начале Новагорода, тогда и Вандал и Буривой должны будут исчезнуть, если же положить его в последней половине IX века, то не льзя будет с сим согласить сказуемую Нестором дань Варягам, о которой он в первой раз упоминает под годом 859. Разве положить смерть Гостомысла прежде сего года, и что Варяги дань наложили уже после его смерти; или согласиться с Иоак., что изгнание Варягов последовало в начале Княжения Гостомысла и следственно гораздо прежде, 862, и даже прежде 853 года.
20
Подтверждением сего мнения, кроме свидетельства Симона, кажется, может служить и следующее: Нестор, защищая Кия, что он не был перевозник, говорит: «Инии же неведуще глаголаху, яко Кий есть перевозник был, у Киева бо бяше перевозе тогда с оные страны Днепра, тем глаголаху: на перевоз на Киев. Аще бо, был перевозник Кий, то не бы ходил ко Царю граду. Но сей княжаще в роду своем и приходившю ему ко Царю, не свемы, но токмо о сем вемы, яко же сказуют, яко велику честь приял есть от Царя.» Не уже ли чрез столько сот лет все ето могло сохраниться в предании, даже и то, что у Киева был перевоз? И если бы ето было только устное предание, то почему Нестор мог бы одно отвергнуть, a другое принять? Яко же сказуют, служит сильным доказательством, что Препод. Нестор руководствовался летописями; или записками.
21
Тат. I, 32.
22
Тат. I, проим. 12.
23
Там же.
24
Шведский историк Снорро Стурлезон, ум. 1240, полагает Холмоград на устье Двины, там где ныне Холмогоры. Тат. полагает, что Холмоград (или Колмоград (Тат. читает Колмоград, производя сие от Сарматского третий город. Положим, что Колмо есть слово Сарматское, но град есть чистое Славенское. Не уже ли название сего города составлено было из двух столь различных языков? Оставя в покое Сарматский язык, Холмоград и на Славенском имеет весьма хорошее значение, т. е, город на холме, что и с местным положением согласует.), (как он его называет) был там, где ныне село Бронницы, при реке Мсте, на большой Московской дороге. Догадку сию основывает он на близости сего места от Новагорода (35 верст) и на том, что на вершине холма близь Бронниц, где ныне приходская того села церковь, находится водометный ключ и остатки земляной насыпи. (Тат. II, прим. 22.) Елаг. опровергая мнения Снорра и Тат. полагает, что Холмоградское капище было между Новагорода и Ст. Руссы, на реке Явонии, с западной стороны в Ловать близь устья сей последней впадающей, где и по ныне видны остатки монастыря, в древности Демоном называвшагося: a от Мсгаы к югу нарочитой высоты гора, на которой видны остатки каменной ограды и в средине студенец с водометом, или ключем, близь которого каменные равнины. По сим остаткам, a равно и по названию Демон монастырь, (ибо, идолы бесами, a волхвы демонами, не токмо по суеверию народному, но и в Минеи Четьи на многих местах называются) полагает, что в глубокой древности на сем месте было капище, или обитель жрецов. С сей высоты, гов. Елаг. виден чрез Ладожское озеро (вероятно Ильмень) Новгород, и хотя сухим путем отстоит от оного в 30 верстах, но водою, в хорошую погоду, можно в час достигнуть. Кн. I, гл. I. в прим. к § 6 му.
25
В Радз. и Ипат. сп. сказано всю Русь, но Шлец. Т. I. гл. XX замечает, что в других списках сказано гораздо основательнее дружину многу.