Поэтому в этих условиях жизнь для Котова теряет всякий смысл. Котов не верит в Бога, не видит в своих несчастьях Его Промысла, а потому он продолжает верно служить Системе, даже тогда, когда она «несправедливо» его преследует и мучает.
О том, что Котов остался верным Системе, свидетельствует его поведение после того, как Митя отдает ему планшет с генеральскими погонами и приказ Сталина о восстановлении в звании и возвращении наград. В считаные секунды Михалков вновь меняет облик своего героя. Слеза, которая катится по щеке Котова, – это не слеза раскаяния, не слеза осознания сделанного и не благодарность Богу. Это слеза жалости к самому себе и слеза торжества восстановленной, как он считает, справедливости.
«Вот так», – говорит он, торжествующе глядя на Митю. На его разбитых губах появляется кривая улыбка, но как она не похожа на улыбку Бати, любимца и друга своих товарищей! Дрожащий плачущий штрафник исчезает, его место занимает генерал-лейтенант Котов, ничего не забывший и так и не понявший, что с ним произошло.
Он сразу начинает действовать как часть Системы, повелевать, приказывать. И этот характерный жест – когда он показывает лампасы на брюках милиционеру, чтобы тот понял, что перед ним генерал. В этом жесте и властолюбие, и самоутверждение, и чувство собственного превосходства. Но вот Котов на Ближней даче у Сталина. В который раз Михалков полностью меняет внешний и внутренний облик Котова. Перед нами вновь дрожащая часть Системы, трепещущая перед ее хозяином, готовая выполнять любые его приказы.
Возвращение в Систему: генерал и вершитель судеб
Об образе Сталина в «Утомленных солнцем-2» следует сказать особо. Как и все герои фильма, он несет в себе колоссальную смысловую нагрузку, гораздо большую, чем просто образ реального Иосифа Сталина. Это не исторический фильм о вожде, не документальное исследование.
«Передо мной не стояло цели отразить роль Сталина в истории, – говорит Михалков, – «Утомленные солнцем-2» – картина не о Вожде, а скорее о той роли, которую он сыграл в жизни конкретных персонажей, о человеческой истории и военной трагедии. Эти линии могут и должны быть сильнее «сталинского вопроса».[13]
Все свое внимание художник сосредоточил на сущности Сталина как явления в жизни народа и России. Если для Чиаурели в «Падении Берлина» был нужен мифологизированный образ Верховного главнокомандующего, почти небожителя, то Михалкову нужна другая сторона личности диктатора.
Бес за левым плечом
Режиссер рисует перед нами дьявола-искусителя. Образ его дан в темных тонах, само лицо его темное, глаза почти всегда опущены вниз, но когда Сталин исподлобья смотрит на собеседника, они зажигаются каким-то желтым светом. Тихий приглушенный голос, медленные движения. Цепкие пальцы, шумное с присасыванием глотание чая.
Когда смотришь эти сцены, невольно вспоминаешь образы нечистой силы Булгакова из «Мастера и Маргариты». Сатана всегда внешне абсолютно логичен. Но эта логика, как и вся сущность дьявола, искусительна. Сталин указывает Котову на опасность новой гражданской войны, которая может начаться после победы, когда вернувшиеся с нее фронтовики столкнутся с отсидевшимися в тылу или, еще хуже, в оккупации обывателями. По сталинской логике, этого нельзя допустить ни при каких обстоятельствах. Единственный способ – это послать на «Цитадель» 15 тысяч «трусов», отсидевших в тылу, «вооружив» их черенками от лопат.
«Это будет страшная атака. Я знаю. Но на эту «черную пехоту» немцы потратят пули, предназначенные для наших советских солдат. Честных солдат. На примере этих 15 тысяч мы дадим урок остальным миллионам, заставим их проснуться и понять, что у нас только одна дорога – дорога к победе», – говорит Сталин.
Отправить эту «черную пехоту» на штурм «Цитадели» должен будет Котов.
На самом деле Сталин вовсе не думает о ситуации после войны, его задача – навсегда привязать к себе Котова. Повязать так, чтобы уже не отпустить никогда. Далее следует монолог вождя, который подтверждает, что даже бесы вынуждены иногда говорить элементы правды, преследуя при этом свои, враждебные Богу и человеку цели.
Объясняя Котову, почему он избрал для проведения этой кровавой акции именно его, Сталин говорит:
«В 17 лет ты взял в руки оружие и пошел на защиту революции. В 19-м году ты собственноручно зарубил священника из Беженского монастыря, который укрывал белогвардейцев. В 21-м под Керчью ты потопил баржу с белыми офицерами, а в 22-м ты приказал пустить отравляющий газ на тамбовских крестьян. Ты все правильно сделал. Кто еще такое мог сделать, не дрогнув?»
То есть дьявол в образе Сталина говорит Котову: ты свой, сделай для меня очередную черную работу, «эту операцию можешь сделать только ты». И тут же следует соблазн: «После этого ты получишь армию».
Но с другой стороны, устами того же Сталина Господь дает понять Котову, за что были ему ниспосланы такие тяжкие страдания и почему перед ним сейчас ставится вновь очередной выбор между Добром и Злом. Котов впервые в своей жизни услышал этот Глас Божий и внутренне осознал, что для него появляется единственная возможность искупления. В тот же самый момент в застенках Лубянки, арестованный и приговоренный Системой к смерти, Митя убивает мотылька, который, словно ангел-хранитель, каждый раз свидетельствовал ему о Божьем Промысле.
Все последние сцены фильма, по существу, можно считать одним большим действием: покаянием, искуплением и воскрешением. Н. Михалков с потрясающей силой показывает, как жертвенный порыв Котова не только спасает его душу, но и сокрушает, казалось бы, неприступную «Цитадель». За символом «Цитадели» стоит не только конкретная нацистская Германия. Это весь апостасийный[14] Запад, апостасийная Европа, в который раз пришедшие в Россию грабить, мародерствовать, порабощать.
Это сытая Европа – в образе холеного немецкого пулеметчика, слушающего классическую музыку, нежно заботящегося о белой мышке и хладнокровно, ради развлечения, расстреливающего русских. Эта Европа полностью уверена в своей мощи и в своей безнаказанности. Вооруженная до зубов, спрятавшаяся за мощными стенами «Цитадели», ей ли бояться скопища этих восточных варваров, готовых каждый день класть сотни своих жизней, бесполезно штурмуя ее? Начальники «Цитадели» не удивляются, когда видят толпы русских с палками в руках во главе с генералом, идущих к стенам крепости. Для них это очередное безумство.
Но на самом деле это не безумство, а великий искупительный подвиг, который совершают все – от Котова до последнего «черного пехотинца». Потрясающий кадр, когда какой-то пожилой человек просит отпустить его домой, у него больная жена. Котов отвечает: «Не могу я тебя отпустить. Меня самого не отпускают».
Дьявол держит крепко, он хочет заставить Котова совершить тяжкое преступление: бросить этих ни в чем не виновных людей на смерть, под жерла немецких пушек. Среди этих обреченных и их фактических палачей, включая Котова, нет никакого единства, только ненависть друг к другу.
Эта ненависть вырывается проклятием одного из «черных пехотинцев», которое немедленно пресекается особистом (потрясающе сыгранным С. Маковецким), убивающим кричащего штыком. Но в этот момент Котов принимает решение, он возглавит этих людей и лично поведет их на смерть.
Здесь происходит первое чудо: полная ненависти толпа объединяется вокруг Котова, и вместо «черной пехоты» на праведный бой идет великий русский народ, Святая Русь. Идут все, под разухабистую песню, но в этой внешней разухабистости слышны мотивы великого смирения и великой силы. Звуки песни, словно волна, накатываются на музыку Вагнера с немецкой пластинки и заглушают ее.
В этот момент единения с Котова спадают цепи дьявольской Системы, он больше не принадлежит ей, грех искуплен. Спаситель сказал: «Нет больше той любви, если кто душу свою положит за други своя» (Ин. 15–13). Котов являет эту любовь и потому прощен Господом.
Но прощены и спасены и все остальные, кто пошел за Котовым, кто тоже положил душу «за други своя». И вот эти люди, идущие на верную смерть, вооруженные палками, становятся свидетелями второго чуда: несокрушимая «Цитадель», которую никак не могли взять в течение столь долгого времени, ради которой положили столько человеческих жизней, вдруг взрывается сама, разносится на куски, становится прахом, так, словно ее вовсе никогда не существовало.
Образ оккупанта
Поразительно, насколько мысль Н. С. Михалкова совпадает с тем, о чем думали, чем жили люди той Великой войны. Вот стихотворение Анны Ахматовой, посвященное победителям, нашим воинам, снявшим блокаду Ленинграда в 1944 году:
Образ оккупанта
Поразительно, насколько мысль Н. С. Михалкова совпадает с тем, о чем думали, чем жили люди той Великой войны. Вот стихотворение Анны Ахматовой, посвященное победителям, нашим воинам, снявшим блокаду Ленинграда в 1944 году:
В который раз Н. Михалков показывает зрителю «механизм» Божьего Промысла, когда совершенно незначительные и, более того, внешне не связанные друг с другом события приводят к результату всемирного масштаба. Как маленький комар спасает конкретного человека от смерти, так маленький паучок и мышка становятся причиной гибели несокрушимой «Цитадели».
Холеная западная цивилизация завоевателей и большевистская Система не учитывают и не берут во внимание этих «комариков», «паучков» и «мышек», потому что обе эти силы не верят в Божий Промысел, не веруют в Бога и Его Всемогущество. Вряд ли думает о Боге большинство тех, кто идет с палками на «Цитадель». Но они вольно или невольно исполняют главный Божий закон – закон жертвенной любви.
Так называемая людоедская «целесообразность», в жертву которой должны быть принесены тысячи ни в чем не повинных людей, оборачивается жертвой во имя любви, перед которой бессильны все цитадели с их фюрерами и вождями.
Мы как-то редко задумываемся, почему могущественная, вооруженная до зубов, обладавшая огромным боевым опытом германская военная машина, в 1941–1942 годах захватившая большую часть исторической России, дошедшая до Москвы, Волги и Кавказа, после Сталинграда не смогла одержать ни одной победы на Восточном фронте, а после Курска в 1943-м предпринять ни одного крупного наступления. Конечно, исторически это объясняется появившимся у Красной армии и ее командования боевым опытом, улучшением качества военного снабжения, ростом производства танков, самолетов, артиллерии и т. д.
Однако все это вместе взятое не может ответить на вопрос: почему германские генералы столь быстро «поглупели», а советские столь быстро «поумнели»? Верующий человек не может не увидеть в этом особого Промысла Божьего, не может не признать, что в сознании народа и армии, как плоти от плоти этого народа, произошло качественное изменение. Это не была больше «красная армия товарища Троцкого», родившаяся в позоре февраля 1918 года, но это была, по своей сути, русская армия, одетая в русскую форму, входившая в освобожденные города под звуки «Славься» Глинки и благословляемая православным духовенством. Именно это качественное изменение духа нашей армии и позволило сломать хребет нацистской военно-государственной машине.
То же самое произошло в 1812 году, когда «Великая армия» Наполеона, не проигравшая ни одного сражения, попросту растворилась в снегах России. В отличие от Сталина, присвоившего победу себе и Коммунистической партии, император Александр I хорошо понимал, кто выиграл войну: «Господь шел впереди нас, – заявил после победы царь. – Он побеждал врагов, а не мы!»
На памятной медали в честь 1812 года царь повелел отчеканить слова: «Не нам, не нам, а имени Твоему!»
Во все времена на Русь приходили завоеватели во много раз ее сильнее и многочисленнее. Но каждый раз звучали в сердцах русских бессмертные слова святого благоверного Великого князя Александра Невского: «Не в силе Бог, а в Правде», и каждый раз победа оставалась за Русью, подтверждая слова Христовы: «Не бойся, малое стадо. Я с вами до скончания века» (Лк. 12, 32; Мф. 28, 20). Когда смотришь на народ, идущий на штурм «Цитадели», на поднятые вверх белые палки, то видишь перед собой рати Александра Невского, Дмитрия Донского, Минина и Пожарского, видишь штыки героев Полтавы, Бородина, Шипки, героев Перемышля и Луцка, тех самых героев, которых в феврале и октябре 1917 года предали и оклеветали. Между прочим, во время Великой Отечественной войны это чувство единения с героями Великой России ощущалось весьма остро. Вспомним того же Симонова, когда он описывает горечь отступления 1941 года:
В сцене штурма «Цитадели» мы видим «дубину народной войны», о которой писал Лев Толстой. Эта дубина поднимается «со всею грозною и величественною силой и, не спрашивая ничьих вкусов и правил», опускается на врага и «гвоздит» его до тех пор, «пока не погибнет все нашествие».
Миг искупления
За жертвенный подвиг Котов награжден встречей с Надей. Встреча эта, с человеческой точки зрения, так же нелогична, как паучок и мышка, Котову она кажется настолько невозможной, что он решает, что обознался. Только звуки танго «Утомленное солнце» заставляют его поверить, что перед ним действительно Надя.
Однако долгожданная встреча с Надей длится одно мгновение: искупление грехов Котовым еще не завершено. Перед ним снова выбор: спасти свою жизнь или жизнь дочери, наступившей на мину. Но на этот раз Котов даже не размышляет. Он ведет себя как православный русский человек, которого он вновь обрел в себе после долгих лет дьявольского рабства. Котов должен погибнуть, ибо, если бы он остался в живых, он получил бы от Сталина армию, и кто знает, в какие соблазны втянул бы его демон с желтыми глазами. Котов, безусловно, погибает на мине, спасая тем самым Надю. Но почему тогда в конце фильма мы видим его вновь во главе танковой колонны, со Звездой Героя Советского Союза?
Понять это мы можем из сцены с безумным немцем и старухой на развилке дорог. Кто эта старуха и кто этот безумный немец, постоянно орущий и указывающий направление «вперед» советским танкам? Старуха – это, безусловно, Россия, а немец – искалеченная душа Европы. Сравним этого безумного немца с холеным немцем из «Цитадели». Там, в «Цитадели», словно в скорлупе, скрылась душа некогда христианской Европы. Она не чувствует ни сострадания, ни боли, ни совести. Сладко ест, сладко пьет, слушает музыку и заботится о белой мышке. Все это вместе приводит эту Европу к гибели. Пуля советского снайпера символизирует не просто гибель немецкого пулеметчика, но освобождение души Европы.
Больная дума Европы
Оболочка падает, и оказывается, что перед нами маленький душевнобольной человечек, которого спасает и прикрывает все та же великодушная Россия. Она просит своих сыновей не делать зла этой Европе, а освободить ее от себя самой. Ведь Гитлер и нацизм – это порождение апостасийной европейской цивилизации. Но это могла сделать только русская армия. И мы видим перед собой именно русское воинство, живых и павших. Символами этого воинства являются и живая Надя, и погибший, но искупивший свой грех Сергей Котов.
Таким образом, если подытожить главные идеи трилогии Н. С. Михалкова, то их можно свести к следующему:
1. Историю Великой Отечественной войны, как и историю в целом, нельзя понять без осмысления и принятия Божьего Промысла как в жизни человечества, страны, так и в жизни отдельного человека. У Бога нет ничего «случайного», и, говоря словами Н. Михалкова, кто «верит в случай, тот не верит в Бога».
2. Война явилась следствием отступничества в 1917 году большей части нашего народа от Бога. Эту войну можно было выиграть только путем невероятных страданий, покаяния и искупления.
3. Великий подвиг нашего народа заключался в том, что он смог в годы войны в своем подавляющем большинстве осознать искупительную сущность войны и не поддался соблазну сведения счетов с советской властью, а встал грудью на защиту Родины.
4. Только Россия, омытая кровью, смогла спасти Европу и весь мир от античеловеческого «Нового мирового порядка», который нес гитлеровский Третий рейх.
5. Главное, чем обеспечивается победа в войне, – это не пушки и танки, а то, во имя чего люди готовы отдавать свои жизни, то есть Дух армии.
Было бы странным, что такие идеи, да еще так талантливо реализованные Н. С. Михалковым в фильме, не вызвали бы острого неприятия со стороны русофобских и враждебных России сил как внутри ее, так и за пределами. Началась невиданная травля кинофильма.
Великая победа