За мной наблюдает Зомби. Я вижу его силуэт на фоне черных развалин сгоревшего дома. Он сидит с винтовкой в руках на каком-то обугленном камне и смотрит в мою сторону. Смеркается. Я по одному переношу тела в могилу, а Зомби все наблюдает.
Ковыляет ко мне. Он меня пристрелит. Сбросит мое тело в яму и закопает вместе с убитыми мной ребятами. Зомби не станет выслушивать объяснения. Вопросов не будет. О чем спрашивать, если каждый мой ответ – ложь?
Зомби останавливается. Я опускаюсь на колени возле могилы. Они смотрят на меня невидящими глазами. Самому старшему – наверняка он командир отделения – не больше двенадцати.
Зомби передергивает затвор. Хаб реагирует на звук и отдает приказ обороняться. Я не реагирую и говорю, глядя в лицо мертвого рекрута:
– Я застрелила Чашку. Решила, что она враг, и выстрелила. У нее был один шанс, а у меня не было выбора. Я позволила им взять нас, Зомби. Иначе ее было не спасти.
Голос Зомби сух, как шорох мертвой листвы на зимних ветвях.
– И где она?
– Ее нет.
Ответ повисает в воздухе, и даже ветер не в силах его унести.
– Что они с тобой сделали, Рингер?
Я поднимаю голову, но смотрю не на Зомби, а в небо, и звезды сквозь сумерки глядят на меня.
– То же самое, что с Уокером. И с Констанс. Со священником и с той кошатницей.
Звезды, не мигая, смотрят вниз. Я моргаю, и в моих слезах отражается их серебряный свет. Дар Воша позволяет мне видеть все до самого края Вселенной, но я не в состоянии узреть стены собственной тюрьмы.
Правда. Двенадцатая система усиливает всех, включая того, кто с момента моего возвращения с пустоши рвал мое тело на части. Я отказалась взглянуть правде в глаза. Я знала ее и отказалась. Слепой от рождения трогает ухо слона.
«Слон плоский, как простыня».
Другой слепец ощупывает хобот.
«Слон похож на дерево».
Я опускаю голову и говорю правду, глядя в могилу:
– Я беременна.
46 Кэсси
Бена больше нет.
Он ушел и, уходя, обещал скоро вернуться. Но не вернулся. Ни скоро, ни вообще.
Я сижу в подвале с Сэмом и Меган. У меня винтовка, у Меган мишка, у Сэма готовность к действию. В шести футах от нашего угла – коллекция оружия Грейс. Столько блестящих железяк, что Сэм с трудом держит себя в руках. Он убил, и вот самое классное открытие, которое он сделал после этого: убивать легко. Ботинки зашнуровать труднее.
Рядом с верстаком – груда тряпья. Я выуживаю оттуда шерстяное одеяло и укрываю им всех троих: Сэма, Меган и мишку.
– Мне не холодно! – возмущается он – Сэм, не мишка.
– Это не для тепла, – бормочу я.
Потом начинаю что-то объяснять, но все мои доводы очень быстро иссякают и теряют всякий смысл.
Что случилось с Эваном? С Беном? С Рингер?
Если я найду ответ хоть на один вопрос, мне придется встать, пройти через весь подвал к лестнице, подняться и, возможно, кого-нибудь застрелить. Или самой получить пулю, а я не готова ни к одному варианту.
«В последний раз, Поденка. Я обещаю».
Господи, какое же смехотворное уменьшительно-ласкательное имя. Я бы тоже могла подобрать ему нечто в той же степени унизительно-приторное. «Мальчик-акуленок». Чем плохо? Или – «Челюстенок».
Скрипнули деревянные ступеньки. Не двигаюсь. Кассиопея на позиции. Отступать некуда. У меня полная обойма и сердце, исполненное ненависти. Больше ничего и не нужно.
– Кэсси, это Зомби, – шепчет Сэм.
Кто же еще. Ковыляет, как настоящий зомби. Запыхался. Прислоняется к стене. Бледный как смерть.
– Ну? – спрашиваю из подвального угла. – Нашел его?
Зомби мотает головой. Он смотрит вверх, а после снова на меня.
– Вертушка, – отвечает Зомби.
– Что с вертушкой? Эван ее взорвал? – Тупой вопрос. Я бы услышала.
– Он в ней.
Ему надо сесть. Уж я-то знаю, каково стоять с такой раной в ноге. Почему же он не садится? Почему отирается у лестницы?
– Что значит – в ней?
– Он сел в нее. Они его взяли, Кэсси.
Опять смотрит вверх, и я спрашиваю, зачем он это делает.
– Там была ударная команда…
– Там ударная команда?
– Там была ударная команда. – Вытирает тыльной стороной ладони рот. – Больше нет.
Голос у Зомби дрожит, и я сомневаюсь, что от боли или холода. Бен Пэриш явно напуган до смерти.
– Рингер? – Дьявол, Салливан, кто же еще? – Она.
Зомби кивает. Затем снова смотрит вверх. Тут я встаю. И Сэм встает. Я велю ему оставаться на месте, но он не слушает.
Бен поднимает руку:
– Кэсси, этому есть объяснение.
– Кто бы сомневался.
– Ты должна ее выслушать.
– Иначе что? Эта суперниндзя сломает мне шею? Зомби, ты спятил? Она привела их к нам.
– Тебе придется мне поверить.
– Нет, это тебе придется мне поверить. Еще до ее ухода я говорила тебе – с ней что-то не так. И вот она вернулась, и теперь все действительно очень хреново. Тебе этого мало? Что ей еще натворить, чтобы ты наконец понял – она на стороне противника?
– Кэсси… – Бен пытается держать ситуацию под контролем. – Я прошу тебя, опусти оружие…
– Не дождешься.
Очень старается сохранить выдержку.
– Я не позволю тебе убить ее, Кэсси.
– Зомби – наш сержант, – встревает Сэм. – Ты должна делать, как он говорит.
Снова скрипят ступеньки. Рингер останавливается на полпути. На меня не смотрит, глядит на Бена. На какую-то ужасную секунду мне приходит в голову мысль убить их обоих, схватить Сэма с Меган и бежать куда глаза глядят. Если постоянно выбираешь чью-то сторону; решаешь, кому доверять и силишься понять, где правда, то в итоге доходишь до точки, когда наименее тягостным выходом становится решение обрубить все концы. Тебя, как самоубийцу, уже тошнит от неразрешимых проблем.
«Все нормально, – говорит ей Бен. Или мне. Или нам обеим. – Все будет хорошо».
«Пусть оставит винтовку на лестнице», – отзываюсь я.
Рингер тут же бросает винтовку. Но мне почему-то все равно неуютно. Потом она спускается и садится на нижнюю ступеньку.
47
Со дня прибытия иных я слышала до черта диких историй, но эта была самой невероятной.
Выслушав ее один раз, я решила, что упустила нечто важное, и попросила Рингер повторить, только медленнее, и добавить чуток деталей и намного больше доказательств.
– Они не здесь, – говорит Рингер. – Я даже не уверена, что они там. – Она указывает на потолок и на невидимое из подвала небо.
– Как это их там нет? – недоумевает Бен.
Ну вот, опять он выступает в роли сладкоречивого придворного королевы Рингер. Я начинаю сомневаться, что Бен хоть немного разбирается в людях. С начала войны его уже дважды подстрелили, и оба раза в него стрелял якобы союзник.
«Берегись, Пэриш – бог троицу любит».
– Корабль-носитель может работать в автоматическом режиме, – продолжает Рингер. – Очевидно, его создала какая-то форма разумной жизни, но сами создатели могут быть в миллионах световых лет от нас… Или их вовсе не существует.
– Вовсе не существует? – переспрашивает Бен.
– Погибли или вымерли.
– Да, почему бы нет? – Я постукиваю пальцем по затвору М-16.
Бен верит ей после того, как она соврала про Чашку и о том, где зимовала, плюс привела с собой врага, плюс уже дважды в него стреляла. И пусть верит, его дело. Я не настолько очарована женскими прелестями Рингер, которые, кстати, уместятся на острие иглы, и еще ангелам будет где поплясать.
– Их зонды обнаружили нас пару тысяч лет назад. Они за нами наблюдали. Ждали. В какой-то момент они решили, что мы недостаточно хороши ни для Земли, ни для себя самих. Тогда они построили этот корабль, начинили его бомбами, дронами и вирусной чумой и направили к Земле с целью стереть с ее лица девяносто девять и девять десятых процентов населения при содействии людей, которым с рождения промывали мозги… потому что это ради нашей же пользы…
– Кэсси, – говорит Бен, – притормози.
– Это один сценарий, – спокойно говорит Рингер. – И наилучший из всех.
Я встряхиваю голову и смотрю на малышей, которые сидят в углу под большим одеялом. Невероятно, но они уснули. Прижались друг к другу, приткнув под себя мишку, – такая идиллия, что словами не передать. Вернее, была бы идиллия, но в этой картине есть что-то душераздирающе символическое. То есть не что-то, а все.
– Прямо как твоя теория о глушителях, – огрызаюсь я. – Компьютерная программа загружается в плоды и запускается, когда ребенок достигает пубертатного возраста. Сценарий.
– Нет, это факт. Вош подтвердил.
– Ага. Маньяк, который руководил убийством семи миллиардов человек. Ну, если уж он так говорит, то, значит – правда.
– Зачем еще ему так отчаянно нужен Уокер?
– О, я не знаю. Может быть, потому, что Эван предал всю свою цивилизацию и единственный на планете способен их остановить?
Рингер смотрит на меня, как на мерзость, застрявшую в зубной щетке.
– Будь дело было только в этом, твой бойфренд был бы уже мертв.
– Он, может быть, и мертв уже. Ты постоянно выставляешься всезнайкой, и меня от этого клинит, хотя на самом деле ни черта ты не знаешь. Теории, сценарии, вероятности, шансы и прочее. И просто к твоему сведению, без опоры на теорию «Я Рингер, следовательно, я знаю все», – он мне не бойфренд.
– Он, может быть, и мертв уже. Ты постоянно выставляешься всезнайкой, и меня от этого клинит, хотя на самом деле ни черта ты не знаешь. Теории, сценарии, вероятности, шансы и прочее. И просто к твоему сведению, без опоры на теорию «Я Рингер, следовательно, я знаю все», – он мне не бойфренд.
У меня горят щеки. Я вспоминаю ночь, когда высадилась на скульптурном берегу страны Эванлэнд и водрузила свой флаг. Бен что-то говорит, но я пропускаю его слова мимо ушей, потому что злюсь на собственные мысли. Какой флаг? Кого я завоевала? Разве не Эван захватчик?
Рингер не уступает:
– Эван – человек. Его предназначение очевидно. А вот что спровоцировало мозг Эвана к бунту – и по этой причине Вош хочет его перепрограммировать – уже не так очевидно. Он ведь предал не только свой «народ». Он предал себя.
Бен вздыхает:
– Полная жопа.
Он прислоняется к стене, пытаясь встать поудобнее. С пулей в ноге это невозможно. Поверьте, я пробовала.
– Значит, нет никаких спасательных капсул и не будет никакой эвакуации глушителей, – медленно произносит Бен. – Нет капсул, и нельзя попасть на корабль. Нельзя попасть на корабль – нельзя его и взорвать. Весь план летит к чертям. А как же бомбежка? Или это дезинформация, которую выдала его программа?
Рингер долго не отвечает. Понятия не имею, о чем она думает. А потом мне приходит в голову, что все это хитрый трюк Воша. С Рингер что-то случилось после того, как она выселилась из отеля «Уокер». Кто-то начинил ее бионическими штучками, и она превратилась в получеловека-полумашину, оружие массового уничтожения. Откуда нам знать, не перешла ли она на сторону врага? Один красавец с рекламной внешностью именно так и сделал. Может, она вообще всегда была на их стороне?
Мой палец снова ложится на затвор винтовки.
– Я думаю, что они все же будут бомбить города, – наконец говорит Рингер.
– Зачем? В чем смысл?
– Причин много. Первая – так они выровняют игровое поле перед Пятой волной. Бой в городских условиях дает глушителям слишком большое преимущество, а иные не могут допустить явного перевеса одной стороны. Но главная причина заключается в том, что города хранят нашу память.
ЧТО? И тут до меня доходит, а когда доходит, я чувствую рвотные позывы. Мой отец и эта проклятая тележка с проклятыми книгами. Библиотеки, музеи, университеты, все, что мы создавали и строили больше шести тысяч лет. Города – это нечто большее, чем просто инфраструктура. Города больше, чем кирпич, бетон, строительный раствор и сталь. Города – сосуды, в которых хранятся знания человечества. Если их уничтожить, это будет окончательный сброс времени, и дальше пойдет отсчет обратно в неолит.
– Недостаточно просто уменьшить популяцию до устойчивого уровня, – тихо произносит Рингер. – Недостаточно сровнять с землей все, что мы построили. Популяция способна возродиться. Мы все отстроим заново. Чтобы спасти планету и наш вид, они должны изменить нас. – Рингер прикладывает ладонь к груди. – Вот здесь. Если иным удастся уничтожить доверие, они уничтожат сотрудничество. Нет сотрудничества – нет цивилизации.
48
– Ладно, – говорит Бен. – Пора переходить к сути. Капсулы вычеркиваем, но бомбы остаются. Следовательно, мы не можем здесь торчать. Слишком близко к Эрбане. Лично меня это устраивает. Я реально ненавижу этот долбаный город. Итак, куда направимся? На юг? Я за юг. Найдем источник питьевой воды, где-нибудь в глуши…
– И? – спрашивает Рингер.
– Что – и?
– И что потом?
– Потом?
– Да, когда мы заберемся в глушь – что потом?
Бен поднимает руку. Безвольно роняет. Его губы растягиваются в улыбке. В этот момент он такой по-мальчишески милый, что я готова расплакаться.
– Нас пятеро. Организуем банду, – заявляет он.
Я хохочу. Бен иногда бодрит, как горный ручей, когда случайно соскользнешь в него босой ногой. Рингер глядит на него с непроницаемым лицом.
– Черт, а что нам еще делать? – не выдерживает Бен.
Он смотрит на Рингер. Потом на меня.
– О господи, Салливан, – стонет Бен и ударяется затылком о стену. – Не вздумай туда идти.
– Он же за мной пошел, – напоминаю я. Бен знает, о чем я думаю, так что можно и вслух сказать. Мы оба слегка удивлены, что я зашла так далеко. – Он спас тебе жизнь. Дважды. Он спасал и меня. Трижды.
– Бен прав, – встревает Рингер. – Это самоубийство, Салливан.
Я закатываю глаза. Я уже слышала эту хрень – от самого Эвана Уокера. Так он сказал, когда узнал, что я решила пойти в лагерь смерти на поиски младшего брата. И почему я всегда одна, как островок безумия в океане разума? Мое «нужно» против «не нужно» всех остальных. Мое «сделаю» против всеобщего «лучше не надо».
– Сидеть здесь – тоже самоубийство, – возражаю я. – И бежать в глушь не лучше. Что мы сейчас ни сделаем – все будет самоубийством. Мы дошли до той точки в истории, когда надо выбирать, Рингер. Смерть со смыслом или бессмысленная смерть. – И добавляю: – Он бы ради нас это сделал.
– Нет, – тихо говорит Бен. – Он бы сделал это ради тебя.
– База, куда его забрали, в тысяче миль отсюда, – не уступает Рингер. – Даже если ты туда доберешься, ты все равно опоздаешь. Вош к этому времени с ним расправится. Ты не застанешь Эвана в живых.
– Ты этого не знаешь.
– Знаю.
– Нет, ты говоришь, что знаешь, но на самом деле не знаешь. Точно так же, как не знаешь ничего из того, что якобы знаешь. Но мы должны верить в это, потому что ты у нас светоч разума.
– Что скажешь? – спрашивает Бен.
– В любом случае, оставаться здесь – не вариант, – невозмутимо отвечает Рингер Бену, словно все, что я сказала до этого, не было решающим голом. – Вертолет доставит груз и сразу вернется.
– Груз? – переспрашивает Бен.
– Она имеет в виду Эвана, – перевожу я.
– Зачем им?.. – Тут до него доходит. Убитые Рингер захоронены у дороги. Вертолет вернется за ударной командой. Бен утирает рот тыльной стороной ладони. – Охренеть.
А я думаю: «Вот оно! Вертолет!»
Рингер наблюдает за мной и думает, что знает, о чем я думаю, и это так, но еще не значит, что она постоянно бывает права.
– Забудь, Салливан.
– Что забыть? – спрашиваю я и сразу расписываюсь в слабости: – Тебе же удалось. По крайней мере, ты сказала, что удалось.
– О чем вы? – не понимает Бен.
– Тогда все было иначе, – говорит Рингер.
– И в чем разница?
– В том, что не было пилота. Мой «побег» от Воша не был побегом. Это была проверка двенадцатой системы.
– Что ж, мы можем притвориться, будто у нас тоже проверка. Если это поможет.
– Что еще за проверка? – Бен так раздражен, что у него даже голос повысился на октаву. – О чем базар, черт возьми?
Рингер вздыхает:
– Она хочет угнать «блэкхоук».
У Бена отвисает челюсть. Не знаю почему, но в присутствии Рингер мозги у него вытекают, как вода от спагетти через дуршлаг.
– А как же он? – Рингер кивает в сторону Сэма. – Тоже пойдет?
– Тебе-то какое дело? – огрызаюсь я.
– Ну, лично я не собираюсь с ним нянчиться, пока ты играешь в Дон Кихота.
– Знаешь, твои мутные литературные отсылки не производят на меня впечатления. И да, я знаю, кто такой Дон Кихот.
– Эй, дайте я угадаю, – вмешивается Бен. – Персонаж из «Крестного отца», верно? – Лицо у него серьезное, и непонятно, шутит он или нет. Когда-то поговаривали, что Бен – реальный претендент на стипендию Родса. Я не вру. – Ты собираешься сделать Вошу предложение, от которого он не сможет отказаться?
– С детьми может остаться Бен, – отвечаю я Рингер, как будто все уже продумала и план по спасению Эвана прорабатывался не один месяц. – Пойдем вдвоем, только ты и я.
– С какой стати мне с тобой идти?
– А почему бы тебе со мной не пойти?
Рингер напрягается, а потом, по какой-то непонятной мне причине, смотрит на Бена. Поэтому я тоже поворачиваюсь к Бену, а Бен упирает взор в пол, как будто впервые его видит: «Что это такое удивительное у меня под ногами?»
– А как тебе такой мотив? – Я не оставляю попыток. Почему? Потому иначе проиграю. – Забудь про меня. Забудь про Эвана. Сделай это ради себя.
– Ради себя? – искренне удивляется Рингер.
Ха! В кои-то веки раз она не может притвориться, будто читает мои мысли.
– С тобой он разобрался. Он сделал свое дело. И если ты хочешь покончить с этим, то должна явиться к нему.
Рингер отшатывается, как от затрещины. Хочет прикинуться, будто не понимает, о ком я говорю. Черта с два у нее получится.
Я все увидела у нее на лице, когда она рассказывала свою историю. Услышала в голосе. Оно было там. Между хмурыми минами и долгими паузами. Он – причина того, почему она не сдается, из-за него она держится, он – ее raison d’être[10].
То, ради чего стоит умереть.
– Вош думает, что ты собираешься сделать «зиг»… А ты сделаешь «заг». Он думает, что ты побежишь, а ты пойдешь вперед. Ты не можешь изменить того, что он сотворил, но можешь вырубить его самого.