Марк Кост окликнул полицейского, когда тот уже распахнул дверь:
— Куда вы, комиссар?
Ньеман бросил через плечо:
— Кажется, на сей раз я знаю, в кого метит убийца. Если еще не слишком поздно…
В коридоре Ньемана догнал Астье. Он схватил его за рукав.
— Комиссар, я еще не рассказал вам об анализе пыли.
Ньеман изумленно взглянул на химика сквозь запотевшие очки.
— Что? Какая еще пыль?
— Да та, что вы собрали не складе. Так вот: это раздробленные кости животных.
— Каких животных?
— Скорее всего, крыс. Не сочтите за бред, но, по-моему, ваш парень, Серти, занимался разведением грызунов и…
Новый ужас! Новое безумие!
— Ладно, потом, — выдохнул Ньеман. — Когда вернусь.
* * *Ньеман мчался по шоссе, безжалостно выжимая из машины максимальную скорость — 150 километров в час.
Если доктор Эдмон Шернесе станет следующей жертвой, значит, он — третий виновный.
После Реми Кайлуа.
После Филиппа Серти.
А если Шернесе был в чем-то виновен, то это означало, что он убил юного Эрика Жуано.
Идиот, кретин, недоумок!.. Комиссар кусал губы, чтобы не взвыть от бессильной ярости. Он проклинал себя за слепоту, за промахи, за неумелость, за то, что не поехал сам в клинику для слепых, испугавшись каких-то проклятых собак. Вот когда он упустил свой первый настоящий след! Вот с чего началось его поражение!
Пока он вслепую, наугад продвигался в своем расследовании, изображал лихого альпиниста во льдах и допрашивал старуху Серти, Эрик Жуано отправился в клинику и обнаружил там что-то очень важное. Но юный лейтенант так рвался вперед, что ситуация вышла из-под контроля. Он не сумел трезво оценить всю опасность своего открытия, не остерегся врача и, расспрашивая его, видимо, подошел вплотную к разгадке, грозившей разоблачением Шернесе. И тогда тот устранил парня.
Медленно, мало-помалу, у Ньемана возникала и крепла страшная уверенность, которую он ничем не мог подкрепить, а просто чуял инстинктом бывалого сыщика: Кайлуа, Серти и Шернесе втроем задумали что-то преступное. Они были связаны общей виной.
Виной, караемой смертью.
МЫ ГОСПОДА, И МЫ РАБЫ. МЫ ВЕЗДЕ, И МЫ НИГДЕ. МЫ ХОЗЯЕВА ЗЕМЛИ. МЫ ПОВЕЛИТЕЛИ ПУРПУРНЫХ РЕК.
Возможно ли, чтобы под словом «МЫ» скрывались эти трое? Возможно ли, что Кайлуа, Серти и Шернесе были повелителями пурпурных рек? Что они организовали заговор против всего города и этот заговор послужил мотивом для убийства?!
40
На сей раз входная дверь была приоткрыта. Ньеман вошел и сразу повернул направо, к застекленной веранде. Полумрак. Тишина. На столе — причудливые силуэты оптических приборов. Полицейский вытащил револьвер и, сжав его в руке, обошел кабинет. Никого. Только тени деревьев по-прежнему исполняли свой судорожный танец на прозрачной стене и на полу.
Ньеман направился в жилую половину дома. Заглянул на ходу в приемную, где царил мрак, пересек вестибюль, отделанный мрамором; подставка у входа щетинилась тростями и зонтами с роговыми и костяными ручками. Оттуда он прошел в гостиную с тяжелыми портьерами и массивной мебелью; за ней обнаружилось несколько старомодных спален с монументальными деревянными кроватями. Никаких следов борьбы. Никаких следов бегства. Не выпуская из руки револьвер, Ньеман поднялся на второй этаж и вошел в маленький кабинет, пропахший паркетным воском и сигарным дымом. Там, на потертом коврике, стояли рядком дорогие кожаные чемоданы с позолоченными замками.
Полицейский шагнул вперед. Он всей кожей чувствовал здесь угрозу и смерть. В небольшом круглом окне метались под разъяренным ветром верхушки старых деревьев. Ньеман прикинул, что окно должно находиться как раз над застекленной верандой. Он резко распахнул его и бросил взгляд вниз, на прозрачную крышу.
Кровь застыла у него в жилах. В стеклянных, забрызганных дождем квадратах он увидел отражение тела Шернесе. Раскинутые руки, плотно сжатые ноги — поза распятого. Призрак мученика в зеленоватой стеклянной глубине.
С трудом подавив рвущийся из горла крик, Ньеман еще несколько мгновений созерцал жуткий образ, пытаясь определить, где же на самом деле находится тело. Внезапно он понял и, высунувшись из окна, взглянул наверх. Труп висел прямо над его головой.
Эдмон Шернесе, отданный на волю сырого ветра, был распят на стене, как ужасная статуя над вратами ада.
Комиссар выбежал из кабинета, разыскал лестницу и взлетел по узким деревянным ступенькам на чердак. Там было слуховое оконце, из которого ему удалось выбраться на крышу. И здесь, вцепившись в водосточную трубу, он смог рассмотреть вблизи тело Эдмона Шернесе.
На лице покойника не было глаз. В пустые глазницы хлестал дождь. Широко раскинутые руки заканчивались окровавленными культями. Тело сплошь опутывал блестящий крученый провод, натянутый так туго, что он глубоко впивался в мускулистую смуглую плоть. Ньеман стоял, не чувствуя, как холодные струи секут его по лицу, и подводил итоги.
Реми Кайлуа.
Филипп Серти.
Эдмон Шернесе.
Догадки одна за другой обрушивались на него, как порывы ветра, тут же превращаясь в твердую уверенность. ПЕРВОЕ: убийства совершал не маньяк-гомосексуалист, зациклившийся на внешности своих жертв. ВТОРОЕ: это был не психопат-душегуб, уничтожавший случайных невинных людей в очередном приступе ярости. И, наконец, ТРЕТЬЕ: речь шла о холодном, беспощадном монстре, о похитителе самого сокровенного — биологических примет человеческой личности, и его толкал на убийства конкретный мотив — жажда мести.
Ньеман вернулся на чердак. В затихшем мертвом доме слышался только один звук — смятенное биение его сердца. Он знал, что поиски еще не закончены. Этот кошмар должен был получить свое логическое завершение: где-то здесь находилось тело Жуано.
Ибо за несколько часов до того, как быть убитым, Шернесе убил сам.
* * *Ньеман осмотрел каждую комнату, каждый предмет мебели, каждый закуток. Он перевернул вверх дном кухню, гостиную, спальни. Обыскал сад и сторожку под деревьями. И лишь потом обнаружил на первом этаже, под лестницей, дверцу, оклеенную обоями. Он яростно вышиб ее ногой. Погреб.
Он спустился по узкой лесенке, мысленно перебирая подробности недавних событий: если в двадцать три часа он застал, врача в трусах и майке значит, тот как раз завершил свою кровавую операцию — убийство Жуано. Именно потому он и отключал телефон. Именно потому и убирал в кабинете, где, скорее всего, и прикончил лейтенанта с помощью одного из хромированных ножей, стоявших в китайской тушечнице. И именно по этой причине он облачился в новый костюм и сложил чемоданы.
А Ньеман, жалкий слепой глупец, допрашивал палача, только что окончившего свою зловещую работу.
Внизу полицейский увидел металлические стеллажи, где покоились сотни винных бутылок, затянутых паутиной. Темные донышки, красный воск печатей, золотистые этикетки. Сыщик обшарил все углы, бесцеремонно ворочая бочки и сдвигая стеллажи, откуда со звоном падали, разбиваясь вдребезги, бутылки. От луне исходил одуряющий аромат винных паров.
Обливаясь потом, рыча и отплевываясь, Ньеман разыскал наконец что-то вроде люка с железными створками, запертыми на висячий замок. Он сорвал замок, распахнул дверцы.
В глубине ямы покоилось тело Жуано, наполовину погруженное в черную разъедающую жидкость. В луже вокруг трупа плавали зеленые пластиковые бутылки «Дестопа». Кислота уже начала пожирать тело, медленно, но верно превращая в зловонную страшную кашу то, что еще недавно было Эриком Жуано, лейтенантом уголовной полиции города Гренобля. Широко открытые глаза юноши, устремленные прямо на комиссара, блестели в глубине этой жуткой могилы.
Ньеман отшатнулся и взревел, как раненый зверь. Ему казалось, что у него сейчас разорвется грудная клетка.
Сотрясаясь, он извергал рвоту, извергал всю свою боль, ярость, угрызения совести — под звон бутылок, падавших со стеллажей, за которые он в отчаянии цеплялся, чтобы не упасть.
* * *Он не помнил, сколько времени провел в погребе, среди хмельного запаха разлитого вина и едкой кислотной вони. Но в нем медленно и неотвратимо ядовитым приливом поднималось и крепло убеждение, которое не было связано со смертью Жуано, зато совершенно по-новому освещало серию убийств в Герноне.
Марк Кост высказал догадку о родстве трех веществ, ставших приметами трех преступлений. Вода, лед и стекло. Теперь Ньеман понимал, что это и было главное. Главное — это то, КАК находили убитых.
Реми Кайлуа был найден через свое отражение в речной воде.
Филипп Серти — через отражение в ледяной стене.
Эдмон Шернесе — через отражение в стеклянной крыше.
Убийца строил свои жуткие мизансцены так, чтобы СНАЧАЛА было видно отражение тела, а не оно само.
Реми Кайлуа был найден через свое отражение в речной воде.
Филипп Серти — через отражение в ледяной стене.
Эдмон Шернесе — через отражение в стеклянной крыше.
Убийца строил свои жуткие мизансцены так, чтобы СНАЧАЛА было видно отражение тела, а не оно само.
Что же это означало?
Зачем преступник шел на такие трудности и создавал видимость раздвоения жертвы?
Ньеман пока не мог объяснить странных действий убийцы, но он чувствовал связь между этими раздвоениями и похищением глаз и рук, уникальных примет человеческого тела. Он чувствовал, что оба эти деяния совершались во исполнение безжалостного вердикта, вынесенного неведомым судьей: полное разрушение ЛИЧНОСТИ приговоренных.
Так что же совершили эти трое, осужденные стать зыбкими отражениями, утратить все, что отличало их от других людей?
VIII
41
Ухоженное кладбище Гернона не имело ничего общего с кладбищем Сарзака. Беломраморные стелы рядами высились на темно-зеленых лужайках, как маленькие симметричные айсберги. Высокие кресты напоминали любопытных, вставших на цыпочки, чтобы лучше видеть. И только желтые палые листья, усыпавшие изумрудную траву, вносили сюда элемент беспорядка. Карим Абдуф методично и терпеливо обходил аллею за аллеей, читая имена и эпитафии, выгравированные на мраморе, камне или металле.
Он еще не нашел могилу Сильвена Эро. На ходу он размышлял о своем расследовании и о том, какой нежданный оборот оно приняло за последние часы. Он примчался в этот город, без всяких колебаний угнав по дороге роскошную «Ауди», чтобы арестовать осквернителя могил, а в результате с головой окунулся в поиски серийного убийцы. И теперь, когда он прочел и обдумал все материалы, собранные Ньеманом, он пытался убедить себя в том, что проделанная им работа — всего лишь составная часть этого дела. Осквернение склепа и взлом школы в Сарзаке посвятили его в трагическую историю семьи Эро. Но судьба этой семьи была напрямую связана с убийствами в Герноне. А Серти оказался на стыке этих двух, и Карим решил следовать ранее намеченным путем, пока не обнаружит другие точки соприкосновения, другие связи между этими историями.
Но его привлекало, главным образом, другое — возможность работать рука об руку с Пьером Ньеманом, комиссаром, оказавшим на него такое влияние в школе Канн-Эклюза. Сыщик с теорией зеркальных отражений и атомной структуры преступления! Опытный полицейский, жестокий, яростный, неумолимый. Блестящий детектив, который сделал молниеносную карьеру, опередив многих других, и которого в конечном счете задвинули в угол из-за строптивого нрава и неуправляемых взрывов бешенства. Карим постоянно думал о своем сотрудничестве с Ньеманом. Он гордился тем, что комиссар согласился работать с ним. Прямо не верится, что ему выпала такая удача! Но как же все-таки странно, что именно сегодня, за несколько часов до их встречи, он вспомнил о комиссаре!
Карим осмотрел последнюю аллею, так и не обнаружив могилы Сильвена Эро. Теперь оставалось только одно — зайти в здание, напоминающее часовню, с двумя тоненькими колоннами у входа — крематорий. Несколько быстрых шагов — и лейтенант оказался у дверей. Не упускать ни единой возможности. Перед ним тянулся длинный коридор с нишами, под которыми значились имена и даты. Карим направился в центральный зал, оглядывая по пути десятки одинаковых ниш с дверцами, слегка напоминающих почтовые ящики. Кое-где из углублений торчали увядшие букетики, нарушая мрачное однообразие голых стен.
Карим прошел еще немного вперед. И нашел то, что искал. На табличке под нишей было выгравировано: «Сильвен Эро».
«Родился в феврале 1951.. Умер в августе 1980». Карим никак не ожидал, что отца Жюдит кремируют. Это как-то не вязалось с религиозными убеждениями Фабьенн.
Но больше всего его поразило другое. В глубине ниши лежал букет красных роз — свежих, душистых, с капельками росы на лепестках. Карим пощупал их — цветы были срезаны совсем недавно. Их наверняка возложили сегодня. Полицейский круто повернулся и щелкнул пальцами. Значит, игра с преследованием еще далека от финала.
Абдуф вышел с кладбища: и зашагал вдоль стены в поисках домика сторожа. Наконец неподалеку от храма он обнаружил мрачную лачугу с тускло освещенным оконцем.
Бесшумно отворив калитку, сыщик вошел в садик, над всем пространством которого была натянута металлическая сетка. В этой огромной вольере раздавалось странное воркование. Это еще что за бред?
Карим сделал несколько шагов; воркование зазвучало громче, теперь ему вторило хлопанье крыльев. Приглядевшись, сыщик увидел стену с нишами, напомнившими ему крематорий. Вот оно что — голуби! Сотни серых голубей, угнездившихся в темно-зеленых ячейках. Полицейский поднялся на три ступеньки и позвонил в дверь. Она почти тотчас отворилась.
— Ты что тут делаешь, сволочь?
Человек на пороге целился в него из помпового ружья.
— Я из полиции, — спокойно объявил Карим. — Разрешите предъявить вам мое удостоверение и…
— Как же, из полиции, ври больше, арабская морда! Если ты сыщик, то я — сам Святой Дух. Стой, не шевелись!
Осторожно пятясь, Карим сошел с крыльца. Оскорбление жгло его: он мог убить и за меньшее.
— Не шевелись, говорят! — взревел сторож, тыча ему ружьем в лицо и брызжа слюной.
Карим медленно отступил еще на несколько шагов. Сторож, дрожа от злобы, тоже спустился вниз. Он потрясал своим оружием, точно удалой крестьянин из второсортного фильма, собравшийся проткнуть вилами вампира. Голуби всполошенно захлопали крыльями у Карима за спиной, как будто почуяли опасность.
— Я тебя насквозь продырявлю, я тебе…
— Не хвались, папаша, ружьишко-то у тебя не заряжено.
Старик злобно хихикнул.
— Не заряжено, говоришь? Как бы не так, черножопый, аккурат сегодня вечером зарядил!
— Может, и зарядил, да только пулю в ствол не вогнал.
Могильщик покосился на ружье, и Карим воспользовался этим мгновением. В два прыжка он очутился рядом со сторожем и оттолкнул блестящий ствол левой рукой, одновременно выхватив правой пистолет из кобуры. Швырнув сторожа в дверной проем, он ударил его кованым каблуком по руке.
Сторож взвыл и выпустил ружье. Когда он поднял голову, в лицо ему смотрел черный зрачок пистолета.
— Слушай внимательно, гад, — прошипел Карим. — Мне нужны сведения. Ты ответишь на мои вопросы, и мы разойдемся по-тихому. А будешь кобениться, я тебе устрою веселую жизнь. Очень веселую. Ну так как?
Сторож кивнул, с ужасом таращась на сыщика. Вся его злоба мгновенно испарилась, а лицо побагровело от страха; Карим часто наблюдал такое, имея дело с преступниками. Он схватил могильщика за горло.
— Сильвен Эро. Август восьмидесятого. Кремирован. Рассказывай!
— Эро? — прохрипел старик. — Ничего не знаю.
Карим притянул его к себе и безжалостно швырнул о стену. Сторож вскрикнул, из затылка на камень брызнула кровь. Голуби в панике заметались по всей вольере. Сыщик вкрадчиво прошептал:
— Сильвен Эро. Его жена — очень высокая брюнетка. Курчавые волосы. Очки. Красотка. Такая же, как и ее дочь. Ну, вспоминай!
Могильщик испуганно закивал.
— Ладно, я вспомнил… Чудные были похороны… Никто не пришел…
— Как, никто?
— Да говорю ж тебе, даже его баба и та не явилась. Оплатила мне все разом, и кремацию и нишу, и больше ее в Герноне в глаза не видели. Ну, я сжег покойника, вот и все… Только один я его и хоронил.
— Отчего он умер?
— От… от несчастного случая… Под машину угодил.
Арабу вспомнились ужасные снимки погибшего на автостраде ребенка. Вот она — жестокость дороги: новый лейтмотив, новый элемент расследования. Карим ослабил хватку. Обезумевшие голуби метались по саду, разбиваясь в кровь о жесткую сетку.
— Мне нужны подробности. Все, что ты знаешь.
— Он… его сбил какой-то шоферюга на департаментском шоссе, на полпути к Белладонне. Он ехал на велике… Спешил на работу… Похоже, водитель нажрался вусмерть…
— Следствие велось?
— Почем я знаю… Все равно так и не выяснили, кто его угробил… Тело нашли на дороге… в лепешку…
Карим не знал, что и думать.
— Ты сказал, он ехал на работу? На какую?
— В деревню… там, в горах. Он был хрустальщик.
— Это еще что?
— Ну, это парни, которые ищут горный хрусталь на вершинах. Говорили, он был большой мастер в своем деле, только слишком уж рисковал…
Карим сменил тему:
— Почему же никто из Гернона не пришел на похороны?
Могильщик растирал шею, горевшую, точно его вынули из петли. Он бросал испуганные взгляды на раненых голубей.
— Да ведь они были приезжие… Вроде из Таверле… Это там, в горах. Кто ж пойдет хоронить чужака! Вот никого и не было.