Встряхнувшись, он спрятал револьвер в кобуру и пошел вдоль здания. Сворачивая за угол, он пытался вспомнить — и никак не мог, — сколько же времени он не был у своего психиатра.
За вторым углом корпуса он наткнулся на женщину.
Фанни Ферейра стояла возле открытой двери и драила наждачной бумагой ярко-красную байдарку. Наверное, именно на ней она сплавлялась по горным рекам.
— Здравствуйте, — сказал комиссар с полупоклоном.
К нему уже вернулись обычная сила и уверенность к себе. Фанни подняла глаза. На вид ей было лет двадцать, не больше. Бархатистая кожа. Кудрявые волосы легкими завитками обрамляли лоб и густой волной ниспадали сзади на плечи. Темный загар на матовом лице оттенял яркую, почти вызывающую голубизну глаз.
— Я полицейский комиссар Пьер Ньеман. Расследую дело об убийстве Реми Кайлуа.
— Пьер Ньеман? — недоверчиво переспросила девушка. — Черт возьми! Это невозможно!
— Почему?
Кивком головы Фанни указала на приемничек, стоявший у ее ног.
— О вас только что сообщили в новостях. Сказали, что сегодня ночью вы арестовали двух убийц в Париже, около Парк-де-Пренс. И это, мол, очень хорошо. Но вы изуродовали одного из них, а это очень плохо. Вы умеете раздваиваться или как?
— Я просто ехал всю ночь.
— И что же вы здесь делаете? Местных сыщиков нам, значит, мало?
— Ну, скажем, я прислан для подкрепления.
Фанни снова взялась за работу; она смачивала продолговатое днище лодки и обеими руками сильно терла его сложенной пополам наждачной пластинкой. Девушка выглядела крепкой, мускулистой. Одежда ее не отличалась элегантностью: облегающие неопреновые леггинсы, брезентовая роба и высокие, туго зашнурованные ботинки. Рассеянный солнечный свет мягкими бликами играл на людях и на лодке.
— Вы как будто стойко переносите этот шок? — полуутвердительно спросил Ньеман.
— Какой шок?
— Ну… вы ведь увидели мертвеца.
— Я просто стараюсь об этом не думать.
— Вам не трудно было бы побеседовать со мной?
— Вы ведь для этого сюда и пришли, верно?
Девушка не смотрела на комиссара. Ее руки сновали вверх-вниз, очищая дерево резкими точными движениями.
— При каких обстоятельствах вы обнаружили тело?
— Каждый уик-энд я сплавляюсь по горным рекам вот на этой штуке, — она указала на свое суденышко. — В тот день я уже заканчивала свой маршрут. В окрестностях кампуса есть каменная гряда, что-то вроде природной плотины, где течение замедляется и можно причалить без проблем. Я уже вытаскивала байдарку на берег, как вдруг заметила…
— В скале?
— Да, в скале.
— Это неправда. Я ходил туда. И знаю, что с того места невозможно что-либо разглядеть на пятнадцатиметровой высоте.
Фанни бросила наждачную бумагу в банку, вытерла руки и закурила сигарету. Эти простые жесты неожиданно разбудили в Ньемане жгучее желание.
Девушка выдохнула длинную голубоватую струю дыма.
— Тело находилось в скале. Но я увидела его не там.
— А где же?
— В реке. Оно отражалось в воде. Такое белое пятно в запруде.
Насупленное лицо Ньемана разгладилось.
— Именно так я и думал.
— Это важно для расследования?
— Нет. Просто я люблю ясность.
Помолчав, Ньеман спросил:
— Вы занимаетесь альпинизмом?
— Откуда вы знаете?
— Да так… Местность-то горная. И потом, у вас вид заядлой спортсменки.
Фанни повернулась к горам, окружавшим долину, и широко раскинула руки. Впервые ее лицо озарила улыбка.
— Это мои владения, комиссар! Все эти горы, от Большого Пика Белладонны до Рыжих скал, я знаю как свои пять пальцев. Когда я не хожу по рекам, то штурмую вершины.
— Как по-вашему, нужно быть альпинистом, чтобы поднять тело вверх по каменной стенке?
Фанни перестала улыбаться; теперь она пристально созерцала тлеющий кончик своей сигареты.
— Да нет, не обязательно. Скальные уступы образуют здесь что-то вроде лестницы. Но нужно обладать богатырской силой, чтобы втащить труп на такую высоту, не потеряв равновесия.
— Один из здешних инспекторов полагает, что убийца скорее мог забраться наверх с обратной стороны стенки, где склон менее крутой, а потом спустить сюда тело на веревке.
— Ну, тогда ему пришлось бы сделать немалый крюк. — Девушка чуть поколебалась, затем продолжила: — На самом деле есть третье решение, совсем простое — конечно, если знать, хотя бы немного, технику скалолазания.
— Я вас слушаю.
Фанни Ферейра погасила сигарету о каблук и щелчком отшвырнула ее прочь.
— Идемте со мной, — скомандовала она.
Они вошли в спортзал. В полумраке темнели сваленные в кучу маты, параллельные брусья, шесты, канаты с узлами. Подходя к правой стене, Фанни объясняла:
— Это мое убежище. Летом сюда никто носа не кажет. Я могу хранить здесь все свое барахло.
Она зажгла походный фонарь, висевший над чем-то вроде верстака. Там лежало множество инструментов и самых разнообразных приспособлений, поблескивающих металлом или окрашенных в яркие цвета. Фанни закурила новую сигарету. Ньеман спросил:
— Что это?
— Альпинистское снаряжение — крючья, карабины, обвязки, закладки, жумары[8].
— Ну и что же?
Фанни снова выдохнула дым, на сей раз стараясь пускать его колечками.
— А то, господин комиссар, что убийца, если бы он имел в своем распоряжении эти штуки и умел ими пользоваться, без всякого труда мог поднять тело с берега на скалу.
Ньеман скрестил руки и прислонился к стене. Зажав сигарету в зубах, Фанни начала разбирать снаряжение. Это невинное занятие почему-то снова пробудило влечение у полицейского. Девушка ему ужасно нравилась.
— Я уже говорила, — продолжала она, — что каменная стенка со стороны реки идет уступами, вроде лестницы. Человеку, знакомому с техникой скалолазания, или даже простому туристу ничего не стоит забраться туда первый раз, без трупа.
— И что дальше?
Фанни подняла над верстаком металлический блок, выкрашенный светящейся зеленой краской и усеянный маленькими отверстиями.
— А дальше вы прикрепляете это к скале, над углублением.
— К скале? Каким образом? Молотком, что ли, прибиваете? Да ведь это же займет уйму времени, разве нет?
Но девушка объявила сквозь дымные кольца своей сигареты:
— Увы, комиссар, я констатирую, что ваши познания в альпинизме близки к нулю! — Она выхватила из кучи предметов крюк с нарезкой и кольцом. — Вот это называется спит. Такие штуки вбивают в скалу. С помощью сверла, — она указала на черный, жирно смазанный инструмент, — вы можете понаставить их сколько угодно на любом камне всего за несколько секунд. Затем фиксируете на крючьях блок и… вам остается только втащить наверх груз. Эту технику применяют для подъема тяжестей в труднодоступные места.
Ньеман скептически хмыкнул.
— Я не поднимался туда, наверх, но, по-моему, впадина слишком узка. И мне непонятно, как убийца мог залезть в нее и втащить тело по отвесной стенке силой одних рук, когда там и отступить-то некуда. Мы опять вернулись к исходной точке: для этого нужно быть настоящим Геркулесом.
— Да кто вам сказал, что он поднимал труп руками? Ему всего-навсего требовалось съехать вниз на другой половине веревки блока, сыграв роль противовеса, а тело поднялось само.
Полицейский наконец уразумел эту простую механику и улыбнулся: все встало на свои места.
— Но ведь тогда убийца должен был весить больше, чем жертва?
— Или столько же: когда вы падаете в пустоту, ваша тяжесть увеличивается. Втащив труп наверх, ваш убийца быстро вскарабкался туда же по уступам и запихнул его в дыру, придав эту театральную позу.
Комиссар снова взглянул на крючья, веревки и петли, лежавшие на верстаке. Похоже на снаряжение опытного грабителя, но грабителя особого — знатока горных высот и законов механики.
— Сколько времени заняла бы такая операция?
— Для кого-нибудь вроде меня — не больше десяти минут.
Ньеман кивнул; образ убийцы вырисовывался уже отчетливее. Они вышли из зала. Солнце, пробившееся сквозь облака, играло отблесками на вершинах скал. Полицейский спросил:
— Вы здесь преподаете?
— Да, геологию.
— А именно?
— О, много всего разного — классификацию горных пород, теорию тектонических разломов, гляциологию — в частности, движение ледников.
— А выглядите совсем молодо.
— Я защитила диссертацию в двадцать лет. И тогда уже работала ассистентом на кафедре. Вы видите перед собой самого юного дипломированного преподавателя Франции. Сейчас мне двадцать пять, и я уже занимаю штатную должность.
— Гордость факультета, да?
— Да, гордость факультета. Дочь и внучка заслуженных профессоров здесь, в Герноне.
— Стало быть, вы член пресловутого братства?
— Какого еще братства?
— Один из местных лейтенантов полиции учился в Герноне. Он уверяет, что тут существует особая элита, состоящая из детей университетских преподавателей.
Фанни хитровато прищурилась.
— Я бы назвала это скорее большой семьей. Дети, о которых вы говорите, растут здесь, в университете, в научной и культурной среде. И потому достигают блестящих результатов. Это ведь вполне естественно, не так ли?
— Даже в области спорта?
Фанни подняла брови.
— Ну, конечно… В нашем-то горном воздухе!..
— Вы ведь знали Реми Кайлуа. Каким он был человеком?
Фанни ответила сразу, без колебаний:
— Одиноким. Замкнутым. Даже, я бы сказала, нелюдимым. Но это была блестящая личность. Образован — дальше некуда. Тут даже ходили слухи… Говорили, будто он прочел все до одной книги в нашей библиотеке.
— Думаете, эти слухи верны?
— Трудно судить. Но библиотеку он знал как свои пять пальцев. Это был его дом, его убежище, его берлога.
— Он ведь тоже был очень молод, верно?
— Да ведь он практически вырос в этой библиотеке. Его отец тоже работал здесь, старшим библиотекарем университета.
Ньеман прошелся взад-вперед.
— Вот как! Не знал. А что, эти Кайлуа также принадлежали к вашей «большой семье»?
— Конечно нет. Наоборот: Реми относился к ней весьма враждебно. Несмотря на блестящее образование, ему так и не удалось достичь результатов, к которым он стремился. Мне кажется… ну, в общем, я подозреваю, что он нам завидовал.
— А какая у него была специальность?
— По-моему, философия. Он заканчивал писать диссертацию.
— На тему?
— Понятия не имею.
Комиссар умолк и стал глядеть на горы, теперь ярко освещенные солнцем. Они высились над долиной, сверкая ледяными вершинами. Ньеман спросил:
— Его отец жив?
— Нет. Погиб несколько лет назад. В горах.
— Тоже при подозрительных обстоятельствах?
— Что за ерунда! Просто попал в лавину. Ту, что сошла с горы Гранд-Ланс д'Аллеман в девяносто третьем году. Вот уж сразу видать сыщика!
— А что же вы хотите! Мы имеем дело с двумя библиотекарями-альпинистами, отцом и сыном. Оба погибли в горах. Такое совпадение заслуживает интереса — вы согласны?
— А кто вам сказал, что Реми убили в горах?
— Это верно. Но он ушел туда в субботу утром. И скорее всего был застигнут убийцей там, наверху. Может, преступник знал его маршрут и…
— Реми был не из тех, кто ходит по классическим маршрутам. И уж конечно, он никому не сообщал о своих планах. Он был… необычайно скрытен.
Ньеман слегка поклонился.
— Благодарю вас, мадемуазель! Вы, конечно, знаете, что говорят в таких случаях: если вспомните еще что-нибудь, можете звонить мне по одному из этих номеров.
И Ньеман записал для Фанни номера своего мобильного телефона и аудитории, которую ректор отвел ему в университете: офицер предпочел работать там, а не в жандармерии.
Он тихо сказал:
— До скорого свидания.
Молодая женщина стояла, опустив глаза. Полицейский уже уходил, когда она вдруг спросила:
— Можно задать вам вопрос?
Теперь она смотрела на него в упор. Ньеману стало не по себе: эти прозрачные глаза были слишком уж светлы, точно стекло или вода в горном ручье, и холодны как лед.
— Слушаю вас, — ответил он.
— По радио сообщали… Ну, в общем… правда ли что вы работали в той самой бригаде, которая убила Жана Мезрина?
— Да, правда. Я был тогда очень молод.
— Я вот хочу узнать… Что люди чувствуют после?
— После чего?
— После такого дела.
Ньеман резко шагнул к девушке, и она инстинктивно попятилась. Но ее взгляд был по-прежнему дерзко и холодно устремлен на него.
— Мне всегда приятно будет беседовать с вами, Фанни. Но эту тему я ни с кем не намерен обсуждать. Как и то, что я потерял в тот день.
Его собеседница опустила голову и глухо произнесла:
— Я понимаю.
— Нет, не понимаете. И это ваше счастье.
6
За его спиной звонко журчала горная речка. Ньеман одолжил в жандармерии походные ботинки и теперь карабкался по уступам вверх, что было и вправду не так уж трудно. Добравшись до расселины, полицейский начал осматривать узкую пещерку, в которой обнаружили тело. Он тщательно, сантиметр за сантиметром, исследовал ближайшие камни, ощупывая их руками в резиновых перчатках и пытаясь обнаружить следы крючьев.
Отверстия в скале.
Ветер яростно швырял ему в лицо ледяные брызги, и Ньеману было приятно это ощущение холода. Приближаясь к месту обнаружения трупа, он, несмотря на печальные обстоятельства, испытывал радостное чувство полноты жизни. Может быть, и убийца выбрал этот уголок не случайно: здесь все дышало безмятежным, умиротворяющим покоем. Красота прозрачно-зеленого озерка могла растрогать самую свирепую душу.
Однако полицейский ничего не находил. Он стал искать чуть дальше — тщетно, никаких следов крючьев. Опершись коленом на край пещерки, он провел рукой по ее внутренним стенкам. И вдруг его пальцы нащупали отверстие явно искусственного происхождения — наверху, в самом центре. Комиссар бегло подумал о Фанни Ферейра. Она угадала: преступник втащил сюда труп с помощью крючьев и блока, использовав собственное тело в качестве противовеса.
Пошарив еще, он в конечном счете обнаружил три глубоких отверстия со следами резьбы, расположенных треугольником; сюда-то и были вбиты крючья, державшие блок. Теперь обстоятельства дела прояснялись. Реми Кайлуа был застигнут преступником в горах во время похода. Тот связал его, подверг пыткам, изувечил и убил наверху, среди скал, а затем спустился с телом своей жертвы в долину. Каким образом? Ньеман бросил взгляд на реку которая пятнадцатью метрами ниже завершала свой бурный бег в тихом озерке. Да, убийца наверняка сплавился по воде, в лодке или на чем-то еще.
Но к чему столько всяких ухищрений? Не проще ли было бросить труп на месте преступления?
Полицейский осторожно спустился к реке. Подойдя к берегу, он снял перчатки и стал разглядывать отражение выемки в идеально гладком зеркале воды. Его не оставляла мысль, что это место выглядит как святилище. Покой и чистота. Наверное, убийца тоже так думал. В любом случае, одно Ньеман знал теперь совершенно точно: этот убийца — опытнейший альпинист.
Автомобиль Ньемана был оборудован коротковолновым передатчиком, но полицейский никогда его не использовал. Точно так же не прибегал он для секретных сообщений к услугам мобильного телефона — этот был еще ненадежнее. Вот уже несколько лет как он работал в таких исключительных случаях только с пейджерами, непрерывно меняя их модели и марки. Никто не мог проникнуть в эту систему радиосообщений, которая функционировала только при знании пароля. Этот хитрый аппарат сразу пришелся по вкусу парижским дилерам — они мгновенно сообразили, что он гарантирует полную секретность информации. Комиссар дал свой номер и пароль Жуано, Барну и Вермону. Садясь в машину, он вынул пейджер из кармана и включил его. Сообщений не было.
Ньеман поехал в университет. Было уже одиннадцать часов утра; зеленую эспланаду пересекали редкие прохожие. На беговой дорожке стадиона, расположенного поодаль от бетонных корпусов, тренировались несколько студентов.
Полицейский свернул к главному зданию. Восьмиэтажный, длиной не менее шестисот метров, корпус походил на гигантский бункер. Ньеман припарковал машину и сверился с планом. Кроме библиотеки, это огромное строение вмещало амфитеатры для поточных лекций по медицине и естественным наукам. Над ними располагались лаборатории для практических занятий. А на самом верху жили интерны. Сторож кампуса отметил красным фломастером номер квартиры, которую занимали Реми Кайлуа и его молодая жена.
Пьер Ньеман миновал вход в библиотеку и вошел в главный вестибюль здания — необъятный и довольно светлый благодаря широченным окнам. Стены были расписаны немудреными цветными панно, блестевшими в утренних лучах солнца; дальний конец холла, чуть ли не в полукилометре от дверей, терялся из виду. Это помещение отличалось поистине сталинской гигантоманией — ничего общего с уютными парижскими университетами, отделанными светлым мрамором и благородным темным деревом. Так, по крайней мере, думал Ньеман, сроду не бывавший в университетах. Ни в парижском, ни в каком другом.
Он поднялся по лестнице с гранитными ступенями, которые, по задумке архитектора, висели в воздухе: каждый марш крепился на вертикальных стойках. Автор явно не страдал избытком фантазии: здесь царил тот же тяжеловесный стиль, что и во всем интерьере. Неоновые лампы горели через одну, и Ньеман то и дело попадал из кромешной темноты в слепящий белый свет и наоборот.