— О, да это самъ старикъ Феззивигъ! Самь Феззивигъ воскресъ изъ мертвыхъ!
Старикъ Феззивигъ положилъ перо и посмотрѣлъ на часы, — часы показывали семь. Онъ потеръ руки, оправилъ широкій жилетъ, засмѣялся, трясясь всѣмъ тѣломъ и крикнулъ плавнымъ, звучнымъ, сдобнымъ, но пріятнымъ и веселымъ голосомъ.
— Эй, вы, тамъ! Эбензаръ! Дикъ!
Двойникъ Скруджа, молодой человѣкъ, живо явился, въ сопровожденіи товарища, на зовъ.
— Такъ и есть, — Дикъ Вилкинсъ, — сказалъ Скруджъ духу. — Это онъ. Дикъ очень любилъ меня. Дикъ, голубчикъ! Боже мой!
— Эй, вы, молодцы! — сказалъ Феззивигъ. — Шабашъ! На сегодня довольно! Вѣдь сегодня сочельникъ, Дикъ! Рождество завтра, Эбензаръ! Запирай ставни! — вскричалъ старикъ Феззивигъ, громко хлопнувъ въ ладоши. — Мигомъ! Живо!
Трудно себѣ представить ту стремительность, съ какою друзья бросились на улицу за ставнями. Вы не успѣли бы сказать: разъ, два, три, какъ уже ставни были на своихъ мѣстахъ, вы не дошли бы еще до шести, какъ ужь были заложены болты, вы не досчитали бы до двѣнадцати, какъ молодцы уже вернулись въ контору, дыша, точно скаковыя лошади.
— Ну! — закричалъ Феззивигъ, съ удивительной ловкостью соскакивая со стула возлѣ высокой конторки. — Убирайте все прочь, чтобы было какъ можно больше простора. Гопъ! Годъ, Дикъ! Живѣй, Эбензаръ!
Все долой! Все было сдѣлано въ одно мгновеніе. Все, что возможно, было мгновенно убрано и исчезло съ глазъ долой. Полъ былъ подметенъ и политъ водой, лампы оправлены, въ каминъ подброшенъ уголь, и магазинъ сталъ уютенъ, тепелъ и сухъ, точно бальный залъ
Пришелъ скрипачъ съ нотами, устроился за конторкой и загудѣлъ, какъ полсотня разстроенныхъ желудковъ. Пришла мистриссъ Феззивигъ, сплошная добродушная улыбка. Пришли три дѣвицы Феззивигъ, цвѣтущія и хорошенькія. Пришли шесть юныхъ вздыхателей съ разбитыми сердцами. Пришли всѣ молодые люди и женщины, служившіе у Феззивига. Пришла служанка со своимъ двоюроднымъ братомъ, булочникомъ. Пришла кухарка съ молочникомъ, закадычнымъ пріятелемъ ея брата. Пришелъ мальчишка, живущій въ домѣ черезъ улицу, котораго, какъ думали; хозяинъ держалъ впроголодь. Мальчишка старался спрятаться за дѣвочку изъ сосѣдняго дома, уши которой доказывали, что хозяйка любила драть ихъ. Всѣ вошли другъ за другомъ — одни застѣнчиво, другіе смѣло, одни — ловко, другіе неуклюже; одни толкая, другіе таща другъ друга; но всѣ, какъ никакъ, все-таки вошли. И всѣ разомъ всѣ двадцать паръ, пустились танцовать, выступая впередъ, отступая назадъ, продѣлывая, пара за парой, самыя разнообразныя фигуры. Наконецъ, старикъ Феззивигъ захлопалъ въ ладоши и, желая остановить танецъ, воскликнулъ: «Ловко! Молодцы!» Скрипачъ погрузилъ разгоряченное лицо въ кружку портера, предназначенную для него. Потомъ, пренебрегая отдыхомъ, онъ снова появился на своемъ мѣстѣ и тотчасъ же началъ играть, хотя желающихъ танцовать еще не было, — съ такимъ видомъ, точно прежняго истомленнаго скрипача отнесли домой на ставнѣ, а это былъ новый, рѣшившійся или превзойти того, или погибнуть.
Потомъ опять были танцы, дальше игра въ фанты и опять танцы. Напослѣдокъ подали пирожное, глинтвейнъ, большой кусокъ холоднаго ростбифа, кусокъ холодной вареной говядины, пирожки и пиво, пиво… Но главный эффектъ вечера былъ послѣ жаркаго и вареной говядины, когда скрипачъ (хитрая бестія, — онъ зналъ дѣло гораздо лучше насъ съ вами!) ударилъ «Сэръ Роджеръ де-Коверли». Тутъ старикъ Феззивигъ съ мистриссъ Феззивигъ выступили впередъ, приготовляясь начать танецъ, и притомъ первой парой; но вѣдь это не шутка! Вѣдь приходилось танцовать съ двадцатью тремя-четырьмя парами, — и съ народомъ, который вовсе не намѣревался шутить, съ народомъ, который хотѣлъ пуститься въ плясъ во всю, а не прохаживаться.
На если бы ихъ было вдвое болѣе, вчетверо даже; все-таки старшій Феззивигъ и мистриссъ Феззивигъ были бы на высотѣ своей задачи. Мистриссъ Феззивигъ была достойной партнершей своего мужа во всѣхъ отношеніяхъ. Если же эта похвала, не достаточна, скажите мнѣ болѣе высокую, и я охотно употреблю ее. Положительно какой-то свѣтъ брызгалъ отъ икръ Феззивига! Они сверкали во всякой фигурѣ танца. Въ какой нибудь одинъ моментъ вы ни за что не угадали бы, что будетъ въ слѣдующій! И когда старикъ Феззивигъ и мистриссъ Феззивигъ продѣлали всѣ па: «впередъ, назадъ, обѣ руки вашему партнеру, поклонъ, реверансъ, штопоръ, продѣваніе нитки въ иголку, и назадъ, на свое мѣсто», — Феззивигъ подпрыгнулъ такъ, что, казалось, его ноги мигнули, и сталъ какъ вкопанный.
Когда часы пробили одиннадцать, семейный балъ кончился, мистеръ Феззивигъ съ супругой заняли мѣста по обѣимъ сторонамъ двери, и, пожимая руки выходившимъ гостямъ, желали имъ весело провести праздникъ. Когда всѣ, кромѣ двухъ учениковъ, ушли, хозяева точно такъ же простились и съ ними. Веселые голоса замерли, и юноши разошлись по своимъ кроватямъ въ задней комнатѣ.
Все это время Скруджъ велъ себя какъ человѣкъ, который не въ своемъ разсудкѣ. Его душа была погружена въ созерцаніе своего двойника. Онъ смотрѣлъ, вспоминалъ, радовался всему и испытывалъ странное возбужденіе. И только теперь, когда ясныя лица его двойника и Дика отвернулись отъ него, онъ вспомнилъ про духа и почувствовалъ, что духъ смотритъ прямо на него и что на головѣ его горитъ яркій свѣтъ.
— Какъ мало надо для того, чтобы заслужить благодарность этихъ глупцовъ, — сказалъ духъ.
— Мало! — повторилъ Скруджъ.
Духъ знакомъ заставилъ Скруджа прислушаться къ разговору двухъ учениковъ, которые отъ всей души расточали похвалы и благодарности Феззивигу. И, когда Скруджъ послушалъ, духъ сказалъ:
— Ну, не такъ ли? Истратилъ онъ нѣсколько фунтовъ, ну, быть можетъ, три, четыре фунта… Неужели этого достаточно, чтобы заслужить такія похвалы?
— Не въ этомъ дѣло, — сказалъ Скруджъ, задѣтый за живое его словами, и невольно говоря своимъ прежнимъ юношескимъ тономъ. — Не въ этомъ дѣло, духъ. Въ его власти сдѣлать насъ счастливыми или несчастными, нашу службу — радостнымъ или несчастнымъ бременемъ, наслажденіемъ или тяжелымъ трудомъ. Допустимъ, что его власть заключается въ какомъ-либо словѣ или взглядѣ — вещахъ столь ничтожныхъ, незначительныхъ и неуловимыхъ, — но такъ что же? Счастье, которое онъ даетъ, такъ велико, что равняется стоимости цѣлаго состоянія.
Онъ почувствовалъ взглядъ духа и остановился.
— Что такое? — спросилъ духъ.
— Ничего особеннаго, — сказалъ Скруджъ.
— Какъ будто что-то случилось съ вами, — настаивалъ духъ.
— Нѣтъ, — сказалъ Скруджъ. — Нѣтъ, мнѣ бы хотѣлось сказать теперь два-три слова моему писцу. Вотъ и все.
Когда онъ говорилъ это, его двойникъ загасилъ лампы, и Скруджъ и духъ опять очутились подъ открытымъ небомъ.
— У меня остается мало времени, — замѣтилъ духъ. — Скорѣе!
Слова эти не относились ни къ Скруджу, ни къ кому-либо другому, кого могъ видѣть духъ, но дѣйствіе ихъ тотчасъ же сказалось, — Скруджъ снова увидѣлъ своего двойника. Теперь онъ былъ старше, въ самомъ расцвѣтѣ лѣтъ. Черты его лица не были еще такъ жестки и грубы, какъ въ послѣдніе годы, но лицо уже носило признаки заботъ и скупости. Глаза его бѣгали безпокойно и жадно, что говорило о глубоко вкоренившейся страсти, которая пойдетъ далеко въ своемъ развитіи.
Онъ былъ не одинъ, онъ сидѣлъ рядомъ съ красивой молодой дѣвушкой въ траурѣ. На глазахъ ея стояли слезы, блестѣвшіе въ сіяніи, исходившемъ отъ духа минувшаго Рождества.
— Пустяки, — сказала она тихо и нѣжно. — Пустяки, — для васъ-то. Другой кумиръ вытѣснилъ меня изъ вашего сердца. И если въ будущемъ онъ дастъ вамъ утѣшеніе и радость, что постаралась бы сдѣлать и я, мнѣ нѣтъ причинъ роптать.
— Какой же это кумиръ? — спросилъ Скруджъ.
— Деньги.
— Въ вашихъ словахъ безпристрастный приговоръ свѣта! Такова людская правда! — сказалъ онъ. — Ничто не порицается такъ сурово, какъ бѣдность, и вмѣстѣ съ тѣмъ ничто такъ безпощадно не осуждается, какъ стремленіе къ наживѣ.
— Вы ужъ слишкомъ боитесь свѣта, — отвѣтила она кротко. — Всѣ ваши другія надежды потонули въ желаніи избѣжать низкихъ упрековъ этого свѣта. Я видѣла, какъ всѣ ваши благородныя стремленія отпадали одно за другимъ, пока страсть къ наживѣ не поглотила васъ окончательно. Развѣ это не правда?
— Что же изъ того? — возразилъ онъ. — Что же изъ того, что я сдѣлался гораздо умнѣе? Развѣ я перемѣнился по отношенію къ вамъ?
Она покачала головой.
— Перемѣнился?
— Союзъ нашъ былъ заключенъ давно. Въ тѣ дни мы оба были молоды, всѣмъ довольны и надѣялись совмѣстнымъ трудомъ улучшить со временемъ наше матеріальное положеніе. Но вы перемѣнились. Въ то время вы были другимъ.
— Я былъ-тогда мальчишкой, — сказалъ Скруджъ съ нетерпѣніемъ.
— Ваше собственное чувство подсказываетъ вамъ, что вы были не такимъ, какъ теперь, — отвѣтила она. — Я же осталась такою же, какъ прежде. То, что сулило счастье, когда мы любили другъ друга, теперь, когда мы чужды другъ другу, предвѣщаетъ горе. Какъ часто, съ какою болью въ сердцѣ я думала объ этомъ! Скажу одно: я уже все обдумала и рѣшила освободитъ васъ отъ вашего слова.
— Ваше собственное чувство подсказываетъ вамъ, что вы были не такимъ, какъ теперь, — отвѣтила она. — Я же осталась такою же, какъ прежде. То, что сулило счастье, когда мы любили другъ друга, теперь, когда мы чужды другъ другу, предвѣщаетъ горе. Какъ часто, съ какою болью въ сердцѣ я думала объ этомъ! Скажу одно: я уже все обдумала и рѣшила освободитъ васъ отъ вашего слова.
— Развѣ я просилъ этого?
— Словами? Нѣтъ. Никогда.
— Тогда чѣмъ же?
— Тѣмъ, что вы перемѣнились, начиная съ характера, ума и всего образа жизни, тѣмъ, что теперь другое стало для васъ главной цѣлью. Моя любовь уже ничто въ вашихъ глазахъ, точно между нами ничего и не было, — сказала дѣвушка, смотря на него кротко и твердо. — Ну, скажите мнѣ, развѣ вы стали бы теперь искать меня и стараться пріобрѣсти мою привязанность? Конечно, нѣтъ.
Казалось, что, даже помимо своей воли, Скруджъ соглашался съ этимъ. Однако, сдѣлавъ надъ собою усиліе, онъ сказалъ:
— Вы сами не убѣждены въ томъ, что говорите. Я была бы рада думать иначе, — сказала она, — но не могу, — видитъ Богъ. Когда я узнала правду, я поняла, какъ она сильна, непоколебима. Сдѣлавшись сегодня или завтра свободнымъ, развѣ вы женитесь на мнѣ, бѣдной дѣвушкѣ, безъ всякаго приданаго? Развѣ могу я разсчитывать на это? Вы, все оцѣнивавшій при нашихъ откровенныхъ разговорахъ съ точки зрѣнія барыша! Допустимъ, вы бы женились, измѣнивъ своему главному принципу; но развѣ за этимъ поступкомъ не послѣдовало бы раскаяніе и сожалѣніе? Непремѣнно. И такъ вы свободны, я освобождаю васъ, и дѣлаю это охотно, изъ-за любви къ тому Скруджу, какимъ вы были раньше.
Онъ хотѣлъ было сказать что-то, но она, отвернувшись отъ него, продолжала:
— Можетъ быть, воспоминаніе о прошломъ заставляетъ меня надѣяться, что вы будете сожалѣть объ этомъ. Но все же спустя короткое время вы съ радостью отбросите всякое воспоминаніе обо мнѣ, какъ пустой сонъ, отъ котораго вы, къ счастью, очнулись. Впрочемъ, желаю вамъ счастья и на томъ жизненномъ пути, по которому вы пойдете.
И они разстались.
— Духъ, — сказалъ Скруджъ, — не показывай мнѣ больше ничего. Проводи меня домой. Неужели тебѣ доставляютъ наслажденіе мои муки?
— Еще одна тѣнь, — воскликнулъ духъ.
— Довольно! — вскричалъ Скруджъ. — Не надо! Не хочу ея видѣть! Не надо!
Но духъ остался неумолимымъ и, стиснувъ обѣ его руки, заставилъ смотрѣть.
Они увидѣли иное мѣсто и иную обстановку: комната не очень большая, но красивая и уютная; около камина сидитъ молодая дѣвушка, очень похожая на ту, о которой только что шла рѣчь. Скруджъ даже не повѣрилъ, что это была другая, пока не увидѣлъ сидѣвшей напротивъ молодой дѣвушки ея матери — пожилой женщины, въ которую превратилась любимая имъ когда-то дѣвушка. Въ сосѣдней комнатѣ стоялъ невообразимый гвалтъ: тамъ было такъ много дѣтей, что Скруджъ, въ волненіи, не могъ даже сосчитать ихъ; и вели себя дѣти совсѣмъ не такъ, какъ тѣ сорокъ дѣтей въ извѣстной поэмѣ, которые держали себя, какъ одинъ ребенокъ, — нѣтъ, наоборотъ, каждый изъ нихъ старался вести себя, какъ сорокъ дѣтей. Потому-то тамъ и стоялъ невообразимый гамъ; но, казалось, онъ никого не безпокоилъ. Напротивъ, мать и дочь смѣялись и радовались этому отъ души. Послѣдняя скоро приняла участіе въ игрѣ, и маленькіе разбойники начали немилосердно тормошить ее. О, какъ бы я желалъ быть на мѣстѣ одного изъ нихъ! Но я никогда бы не былъ такъ грубъ! Никогда! За сокровища цѣлаго міра я не рѣшился бы помять этихъ заплетенныхъ волосъ! Даже ради спасенія своей жизни я не стащилъ бы этотъ маленькій, безцѣнный башмачокъ! Никогда я не осмѣлился бы обнять этой таліи, какъ то дѣлало въ игрѣ дерзкое молодое племя: я бы ожидалъ, что въ наказаніе за это моя рука скрючится и никогда не выпрямится снова, и однако, признаюсь, я дорого бы далъ, чтобы прикоснуться къ ея губамъ, спросить ее о чемъ-нибудь — и только для того, чтобы она раскрыла ихъ, чтобы смотрѣть на ея опущенныя рѣсницы, распустить ея волосы, самая маленькая прядь которыхъ была бы сокровищемъ для меня. Словомъ… я желалъ бы имѣть право хотя бы на самую ничтожную дѣтскую вольность, но въ то же время хотѣлъ бы быть и мужчиной, вполнѣ знающимъ ей цѣну.
Но вотъ послышался стукъ въ дверь, — и тотчасъ же вслѣдъ за этимъ дѣти такъ ринулись. къ двери, что дѣвушка со смѣющимся лицомъ и помятымъ платьемъ, попавъ въ самую средину раскраснѣвшейся буйной толпы, была подхвачена ими и вмѣстѣ со всей ватагой, устремилась привѣтствовать отца, возвратившагося домой въ сопровожденіи человѣка, который несъ рождественскіе подарки и игрушки.
Толпа дѣтей тотчасъ же бросилась штурмомъ на беззащитнаго носильщика. Дѣти взлѣзали, на него со стульевъ, замѣнявшихъ имъ приставныя лѣстницы, залѣзали къ нему въ карманы, тащили свертки въ оберточной коричневой бумагѣ, крѣпко вцѣплялись въ его галстукъ, колотили его по спинѣ, и брыкались въ приливѣ неудержимой радости. И съ какими криками восторга развертывался каждый свертокъ! Какой ужасъ охватилъ всѣхъ, когда одинъ изъ малютокъ былъ захваченъ на мѣстѣ преступленія, въ тотъ моментѣ, когда онъ положилъ кукольную сковородку въ ротъ, и какое отчаяніе вызывало подозрѣніе, что онъ-же проглотилъ игрушечнаго индюка, приклееннаго къ деревянному блюду, и какъ спокойно вздохнули всѣ, когда оказалось, что все это — ложная тревога. Шумъ смолкъ, и дѣти постепенно стали удаляться наверхъ, гдѣ и улеглись спать.
Скруджъ сталъ еще внимательнѣе наблюдать:
Онъ видѣлъ, какъ хозяинъ, на котораго нѣжно облокотилась дочь, сѣлъ рядомъ съ ней и женою у камелька. Взоръ Скруджа омрачился, когда онъ представилъ, что это милое, прелестное существо могло называть его отцомъ, согрѣвать зиму его жизни.
— Бэлла, — сказалъ мужчина, съ улыбкой обращаясь къ женѣ. — Сегодня я видѣлъ твоего стараго друга.
— Кого?
— Угадай.
— Какъ же я могу! Ахъ, знаю, — прибавила она, отвѣчая на его смѣхъ. — Мистера Скруджа?
— Да. Я проходилъ мимо окна его конторы и, такъ какъ оно не было заперто, а внутри горѣла свѣча, я видѣлъ его. Его компаньонъ, я слышалъ, умеръ и теперь онъ сидитъ одинъ совсѣмъ одинъ въ цѣломъ мірѣ.
— Духъ, — сказалъ Скруджъ съ дрожью въ голосѣ,- уведи меня отсюда!
— Я вѣдь сказалъ тебѣ, что это тѣни минувшаго, — сказалъ духъ.
— Уведи меня! — воскликнулъ Скруджъ. — Я не перенесу этого!
Онъ повернулся и встрѣтилъ взглядъ духа, въ которомъ страннымъ образомъ сочетались отрывки всѣхъ лицъ, только что имъ видѣнныхъ.
— Оставь меня, уведи меня, не смущай меня болѣе!
Не высказывая ни малѣйшаго сопротивленія всѣмъ попыткамъ Скруджа, духъ однако остался непоколебимъ, и только свѣтъ, исходившій отъ него, разгорался все ярче и ярче.
И смутно сознавая, что сила духа находится въ зависимости отъ этого свѣта, Скруджъ внезапно схватилъ гасильникъ и съ силой надавилъ его на голову духа.
Духъ съежился подъ гасильникомъ, закрывшимъ его всего. Несмотря на то, что Скруджъ надвигалъ гасильникъ со всей присущей ему силой, онъ все-таки не могъ погасить свѣтъ, лившійся изъ-подъ него непрерывнымъ потокомъ.
И вдругъ онъ почувствовалъ себя въ своей спальнѣ соннымъ, разбитымъ Сдѣлавъ послѣднее усиліе придавить гасильникъ, при которомъ совсѣмъ ослабѣла его рука, онъ, едва успѣвъ дойти до кровати, погрузился въ глубокій сонъ.
СТРОФА III Второй духъ
Всхрапнувъ слишкомъ громко, Скруджъ внезапно очнулся и сѣлъ на кровати, чтобы собраться съ мыслями. Онъ отлично зналъ, что колоколъ скоро пробьетъ часъ, и почувствовалъ, что пришелъ въ себя именно въ то время, когда предстояла бесѣда со вторымъ духомъ, предсказаннымъ Яковомъ Марли. Скруджу очень хотѣлось знать, какую изъ занавѣсокъ теперь отодвинетъ призракъ. Но, ощутивъ, отъ такого ожиданія непріятный холодъ, онъ не утерпѣлъ и самъ раздвинулъ ихъ, снова улегся въ постель и насторожился. Въ моментъ встрѣчи съ духомъ онъ приготовился окликнуть его и тѣмъ скрыть свой страхъ и волненіе.
Люди ловкіе, умѣющіе найтись въ какихъ угодно обстоятельствахъ, говорятъ, хвастаясь своими способностями, что имъ рѣшительно все равно, играть ли въ орлянку, или убить человѣка, хотя между обоими этими занятіями лежитъ цѣлая пропасть. Я не настаиваю на томъ, что это вполнѣ примѣнимо къ Скруджу, но вмѣстѣ съ тѣмъ и не сталъ бы разувѣрять васъ въ томъ, что Скруджъ былъ настроенъ самымъ страннымъ образомъ и, пожалуй, не особенно бы поразился, увидавъ вмѣсто грудного младенца носорога.
Приготовясь ко всему, Скруджъ однако никакъ не предполагалъ, что ничего не увидитъ, а потому, когда колоколъ пробилъ часъ, никто не явился, его охватила сильная дрожь. Прошло пять, десять минутъ, четверть часа, — ничего не случилось. Скруджъ продолжалъ лежать на своей постели, освѣщаемый потокомъ какого-то красноватаго свѣта, тревожившаго его своей непонятностью гораздо болѣе, чѣмъ появленіе двѣнадцати духовъ, — лежалъ до тѣхъ поръ, пока часы не пробили часъ. Порой у него возникало опасеніе, — не происходитъ ли ужъ въ этотъ моментъ рѣдкій случай самосгоранія, но и это мало утѣшало его, такъ какъ и въ этомъ онъ не былъ твердо убѣжденъ.