Глава 7
Поворотный момент
Чулочная проблема
В 1583 году Уильям Ли, окончив курс в Кембридже, вернулся в родной городок Калвертон, чтобы занять там место приходского священника. Незадолго до этого королева Елизавета I (1558–1603) издала указ, согласно которому каждый ее подданный должен был постоянно носить вязаную шапочку.[26] Как вспоминал потом Ли,
«лишь вязальщицы умели делать подобные уборы, однако же немало времени приходилось затратить, чтобы связать даже одну шапочку! Тут я стал думать и обратил внимание на мою мать и сестер и мелькание их спиц в вечернем свете. Если такой головной убор можно изготовить с помощью двух спиц из одной шерстяной нити, то почему бы не использовать несколько спиц, чтобы подтягивать нить?»
Это внезапное озарение положило начало механизации текстильной промышленности. Ли полностью захватила идея изготовить такую машину, которая бы освободила людей от монотонного бесконечного ручного вязания. «Я стал пренебрегать моим долгом по отношению к церкви и собственной семье, — вспоминал он в своих мемуарах. — Мысли о моей машине и ее создании съедали мое сердце и разум».
И вот в 1589 году его «станок для вязания чулок» был готов. Ли поехал в Лондон с намерением добиться аудиенции у Елизаветы I, продемонстрировать ей, сколько пользы может принести его механизм, и попросить ее величество предоставить ему патент, который бы не позволил другим копировать его конструкцию. Сняв дом, в котором можно было установить машину, он через депутата парламента Ричарда Паркинса добился аудиенции у Генри Кэри, лорда Хадсона, члена королевского Тайного совета. Кэри пригласил Елизавету посмотреть машину, однако ее реакция была обескураживающей. Она отказалась предоставить Ли патент, заметив:
«Вы замахиваетесь слишком высоко, мастер Ли. Подумайте, что это может означать для моих бедных подданных. Это наверняка ударит по ним, так как лишит их работы и сделает нищими».
Разочарованный изобретатель отправился во Францию, чтобы попытать счастья там. Когда же и здесь он потерпел неудачу, то вернулся в Англию, где обратился с просьбой о предоставлении патента уже к Якову I (1603–1625), преемнику Елизаветы I. Но король также отказал ему, и на тех же основаниях, что и Елизавета. Оба монарха боялись механизации вязального ремесла как дестабилизирующего политического фактора: механизация лишит людей работы, создаст безработицу, приведет к политической нестабильности и будет угрожать королевской власти. Станок для вязания чулок обещал огромный рост производительности, но она же грозила запустить процесс созидательного разрушения.
* * *Реакция на блестящее изобретение Ли иллюстрирует основную идею этой книги. Боязнь созидательного разрушения — это главная причина, по которой рост уровня жизни, начиная с неолитической эпохи и до промышленной революции, не был устойчивым. Технологические инновации приносят человеческому обществу процветание, однако они также ведут к замене старого новым, уничтожению экономических привилегий и политического влияния некоторых людей. Для устойчивого экономического роста нам нужны технологии, новые способы производства, а в большинстве случаев их предлагают молодые таланты вроде Уильяма Ли. Эти новшества приносят обществу процветание, но процесс созидательного разрушения, которым они сопровождаются, угрожает отобрать средства для жизни у тех, кто работает по старым технологиям, например вяжет вручную, — технологии Ли должны были лишить вязальщиц работы.
Что еще более важно, серьезные инновации, такие как вязальная машина Ли, угрожают и устоявшейся политической модели. В конце концов, вовсе не забота о судьбах тех, кто мог стать безработным в результате внедрения машины Ли, заставила Елизавету I и Якова I отказать ему в патенте, а их боязнь того, что они могут проиграть в политическом отношении: монархи прекрасно понимали, что появление массы людей, потерявших работу из-за нового изобретения, создаст политическую нестабильность, которая будет представлять угрозу для их власти. Как мы видели на примере луддитов (стр. 120), элиты зачастую могут не принимать в расчет сопротивление рабочих, таких как ручные вязальщицы. Зато элиты гораздо более эффективно сопротивляются нововведениям, если что-то угрожает их собственной власти. То обстоятельство, что от созидательного разрушения они теряют гораздо больше, означает не только то, что они не будут сами вводить инновации, но и то, что они всеми силами будут сопротивляться таким инновациям. Таким образом, для внедрения наиболее радикальных технологий общество нуждается в новых людях, и этим новым людям вместе с созидательным разрушением, которое они несут с собой, часто противостоят несколько сил, включая могущественных правителей и элиту.
До Англии XVII столетия экстрактивные институты на протяжении всей истории были нормой во всем мире. В определенных случаях они были способны обеспечить экономический рост, как это было показано в предшествующих двух главах, особенно если в них присутствовали определенные инклюзивные элементы, как в Венеции или Риме. Но экстрактивные институты не допускали созидательного разрушения. Рост в их условиях не был устойчивым и быстро заканчивался из-за отсутствия инноваций, из-за политической борьбы, вызванной желанием получить выгоды от изъятия средств, или же из-за того, что новые инклюзивные элементы в конце концов подверглись изменениям, как это было в Венеции.
Продолжительность жизни обитателя поселения Абу-Хурейра натуфийской культуры, вероятно, не слишком отличалась от продолжительности жизни гражданина Древнего Рима. Продолжительность жизни среднего римлянина была примерно такой же, как и среднего жителя Англии XVII века. Что касается доходов, то мы можем судить о них по Эдикту о максимуме цен, изданному императором Диоклетианом в 301 году н. э. Эдикт устанавливал расценки на труд определенных рабочих специальностей. Мы не знаем в точности, насколько полно диоклетиановские расценки были проведены в жизнь, но когда специалист по истории экономики Роберт Аллен использовал его эдикт для реконструкции уровня жизни типичного неквалифицированного работника той эпохи, он обнаружил, что этот уровень почти полностью совпадает с уровнем жизни неквалифицированного работника в Италии XVII века. В Англии же заработная плата была выше и постоянно росла, а вместе с тем менялась и ситуация. Как это происходило — тема данной главы.
Вечный политический конфликт
Конфликт вокруг институтов и распределения ресурсов можно проследить на протяжении всей истории человечества. Мы видели, например, как политический конфликт влиял на развитие Древнего Рима и Венеции, где он в конечном счете был решен в пользу элиты, которая смогла укрепить свою власть.
История Англии тоже полна конфликтов между монархией и ее подданными, между различными фракциями, борющимися за власть, между элитами и простыми гражданами. Однако результатом таких конфликтов не всегда было усиление могущества тех, кто находился у власти. В 1215 году бароны — феодалы, стоящие ниже короля, — восстали против короля Иоанна и заставили его подписать на лугу Раннимед близ Лондона Великую хартию вольностей (см. карту 9 на стр. 156). В этом документе провозглашались некоторые базовые принципы, которые стали серьезным вызовом королевской власти. Самым важным было то, что согласно хартии король был обязан советоваться с баронами, если хотел поднять налоги. Самой спорной стала статья 61, где говорилось:
«Чтобы бароны избрали двадцать пять баронов из королевства, кого пожелают, которые должны всеми силами блюсти, и охранять, и заставлять блюсти мир и вольности, какие мы им пожаловали и этой настоящей хартией нашей подтвердили».[27]
В общем, бароны составили совет, функцией которого было гарантировать выполнение королем хартии, а в случае ее невыполнения король давал баронам право
«теснить нас <то есть короля> всеми способами… то есть путем захвата замков, земель, владений и всеми другими способами, какими могут, пока не будет исправлено <нарушение> согласно их решению».
Королю Иоанну Великая хартия совсем не понравилась, и как только бароны разошлись, он убедил папу аннулировать ее. Однако и политическое могущество баронов, и влияние Великой хартии остались в силе. Англия сделала первый неуверенный шаг в сторону плюрализма.
Борьба за политические институты продолжалась, и власть монарха была ограничена еще в большей степени, когда в 1265 году был учрежден выборный парламент. В отличие от народного собрания плебеев в Древнем Риме или от избираемых законодательных органов нашего времени, английский парламент первоначально пополнялся исключительно из числа феодальной знати, то есть его членами становились рыцари и наиболее богатые аристократы страны. Но несмотря на то, что английский парламент состоял из знати, в его деятельности можно увидеть две основополагающие черты. Во-первых, он представлял интересы не только придворной элиты, окружавшей монарха, но и более широких кругов знати, многие представители которой были заняты различными видами предпринимательства, такими как торговля или производство. Позднее в этот круг вошли и джентри, мелкопоместное дворянство, то есть сформировался новый класс коммерчески ориентированных и более мобильных землевладельцев. Таким образом, парламент обеспечивал соблюдение интересов достаточно широких слоев общества — во всяком случае, по стандартам того времени.
Во-вторых (и это в какой-то степени следствие первого пункта), многим членам парламента совершенно не нравились попытки короны усилить собственную власть, и они-то и составили то ядро сопротивления монархии, сила которого проявится гораздо позже в ходе Английской, а затем и Славной революций.
Великая хартия и парламент не могли остановить конфликты в элите и борьбу между претендентами на престол. Эта борьба внутри элиты вылилась в Войну роз — длительное противостояние домов Ланкастер и Йорк, двух семейств, претендовавших на королевскую власть. Победителями оказались Ланкастеры, чей претендент на престол Генрих Тюдор стал в 1485 году королем Генрихом VII.
В эту эпоху начались и еще два связанных один с другим процесса. Первый — это рост политической централизации, который начался при Тюдорах. Вскоре после восшествия на престол Генрих VII принудил могущественных феодалов распустить свои частные армии, укрепив и обезопасив таким образом власть короля. Затем его сын Генрих VIII с помощью своего министра Томаса Кромвеля произвел административный переворот в правительстве. В 1530-х годах Кромвель начал построение бюрократического государства. Министры, ранее представлявшие собой не более чем челядь короля, стали теперь частью независимой системы прочных институтов. Это сопровождалось разрывом Генриха VIII с католической церковью и «роспуском» (секуляризацией) монастырей, в ходе которого Генрих экспроприировал все церковные земли. Церковь перестала быть соперником светской власти, и это тоже стало частью мер по обустройству более централизованного государства.
А эта централизация означала прежде всего, что возникает почва для возникновения инклюзивных институтов. Процесс, начатый Генрихом VII и Генрихом VIII, был не просто консолидацией государственных институтов, он в то же время увеличивал общественный спрос на более широкое политическое представительство. В принципе, политическая централизация может привести к установлению абсолютизма, когда король и его приближенные способны сокрушить любую могущественную группу общества. Естественно, по этой причине всегда будет существовать оппозиция государственной централизации, как мы видели в главе 3. Однако централизация государственных институтов может породить и спрос на появление определенных форм плюрализма, и именно это случилось в Англии эпохи Тюдоров. Когда бароны и местные элиты осознали, что политическая власть становится все более централизованной и что этот процесс не остановить, они пожелали иметь право голоса в определении того, как эта власть будет использоваться. В Англии конца XV и XVI веков это означало, что группы оппозиции будут предпринимать энергичные усилия, чтобы превратить парламент в противовес короне и хотя бы частично контролировать работу государственных органов. Таким образом, Тюдоры не только запустили процесс политической централизации — одного из ключевых условий для образования инклюзивных институтов, — но и косвенным образом повлияли на зарождение плюрализма, еще одной опоры этих институтов.
Это развитие политических институтов происходило на фоне других крупных изменений в самой природе общества. Самым значительным из них было усиление политической конкуренции, в результате чего широкие слои населения получили возможность предъявлять свои требования монарху и политической элите. Крестьянское восстание 1381 года (стр. 139) было важнейшим историческим событием; впоследствии английская элита столкнулась еще с целым рядом народных восстаний. Политическая власть стала распределяться не только от короля к лордам, но и от элиты к простому народу. Эти перемены, наряду со все новыми ограничениями королевской власти, сделали возможным возникновение широкой коалиции, противостоящей абсолютизму, и таким образом заложили фундамент плюралистических политических институтов.
Хотя и с некоторыми оговорками, политические институты, которые были унаследованы и развиты Тюдорами, оставались вполне экстрактивными. В 1603-м умерла Елизавета I, дочь Генриха VIII, вступившая на престол в 1558 году. Она не оставила наследника, и на смену Тюдорам пришла династия Стюартов. Первому королю этой династии, Якову I, достались в наследство не только старые институты, но и конфликт вокруг них. Яков хотел быть абсолютным монархом. Хотя государство стало более централизованным, а социальные перемены привели к перераспределению власти в обществе, политические институты пока не отличались плюрализмом. В экономике экстрактивность институтов проявлялась не только в случаях, подобных истории с изобретением Уильяма Ли: повсюду были монополии, монополии… Едва ли не любое производство было монопольным. Когда в 1601 году в парламенте зачитали список монополий, один из членов саркастически поинтересовался: «А на хлеб монополии еще нет?» К 1621 году в Англии насчитывалось семь тысяч монополий. Как пишет английский историк Кристофер Хилл, англичанин жил
«в доме, построенном из монопольных кирпичей, с окнами… из монопольного стекла, обогреваемом монопольным углем (а в Ирландии — монопольными дровами), который горел на решетке из монопольного железа… Мылся он монопольным мылом и крахмалил белье монопольным крахмалом. Он носил монопольную тесьму, монопольный лен и монопольную кожу, расшитую монопольной золотой нитью. Его одежда стягивалась монопольным ремнем, скреплялась монопольными пуговицами и монопольными заколками. Выкрашена она была монопольными красителями. Он ел монопольное масло, монопольную смородину, монопольную селедку, монопольного лосося и монопольных омаров. Его еда была приправлена монопольной солью, монопольным перцем и монопольным уксусом… Он писал монопольными перьями на монопольной бумаге, читал он (с помощью монопольных очков и при свете монопольных свечей) монопольные печатные книги».
Все эти монополии и множество других отдавали в руки отдельных лиц или групп право контроля над производством множества товаров. Они препятствовали той самореализации талантов, которая жизненно важна для экономического процветания. Как Яков I, так и его сын и наследник Карл I стремились усилить монархию, уменьшить влияние парламента и установить абсолютистские институты, похожие на те, что возникли в Испании и во Франции, чтобы еще больше усилить свой контроль над экономикой и сделать ее еще более экстрактивной. Пик конфликта между Яковом I и парламентом пришелся на 1620-е годы. Центральным пунктом этого конфликта был контроль над торговлей — как заморской, так и на Британских островах. Полномочия короны по установлению монополий были главным источником доходов государства, кроме того, они часто использовались для поощрения сторонников короля. Неудивительно, что этот экстрактивный институт, не допускавший входа на рынок новых игроков и тормозивший развитие рынка, сильно мешал деловой активности и коммерческим интересам многих членов парламента. В 1623 году парламент одержал серьезную победу, приняв Статут о монополиях, запрещавший Якову I устанавливать новые монополии на территории Британии. Тем не менее прерогативой короля оставалось пожалование монополий в международной торговле, так как полномочия парламента не распространялись на международные дела. Уже существующие монополии — как внутренние, так и международные — оставались в силе.
Заседания парламента не были регулярными, и созывал его король. По договоренности, возникшей еще в эпоху Великой хартии, король должен был собирать парламент также для одобрения новых налогов. В 1629 году, через четыре года после вступления на престол, Карл I отказался созывать парламент, продолжая политику своего отца Якова I по укреплению абсолютистского режима. Он ввел практику принудительных займов, то есть подданные были обязаны «давать взаймы» королю, при этом король мог в одностороннем порядке изменить условия займа, а то и вовсе отказаться платить по долгам. Карл устанавливал и продавал монополии в той сфере, которая осталась в его ведении после принятия Статута о монополиях, — в заморской торговле. Он также стремился уничтожить независимость судебной системы и пытался влиять на решение судебных дел. Этот монарх ввел множество новых податей и налогов, самым тяжелым из которых был «корабельный налог» — в 1634 году он собирался с прибрежных графств на нужды королевского флота, а с 1635-го был распространен и на внутренние графства. Корабельный налог взимался ежегодно, вплоть до 1649 года.
Все более тиранические замашки Карла и его экстрактивная политика вызвали раздражение и сопротивление по всей стране. В 1640 году началась война с Шотландией, и так как для содержания армии денег было недостаточно, король был вынужден созвать парламент и просить его увеличить налоги. Так называемый Короткий парламент заседал всего три недели. Парламентарии отказались разговаривать о налогах, зато завалили монарха множеством жалоб, так что Карлу пришлось распустить их. Шотландцы тем временем поняли, что Карл не пользуется народной поддержкой, и вторглись в Англию, захватив город Ньюкасл. Карл вынужден был пойти на переговоры, но шотландцы потребовали, чтобы в них участвовал парламент. Карлу пришлось созвать то, что впоследствии было названо Долгим парламентом, — он заседал вплоть до 1648 года, и депутаты отказались разойтись, даже когда Карл потребовал этого.