Может, это заговор и ее, Эльку, хотят похитить? Чтобы, например, не дать ей выйти за тюленя и спасти страну. Но ведь эту цепь сам старый тюлень ей и передал. А он у них вроде главный. Значит, это какой-то важный секрет. Может, заговор против герцога? Но он как-то прознал об этом и хочет предупредить ее или самого герцога, однако не может сказать этого прямо, потому что кругом враги?
Или и правда опасность угрожает ей самой?
Компаньонка накрывала стол к ужину, Элька смотрела, как она расставляет чашки и подносы. До чего ж у нее могучая спина и сильные руки.
Если бы компаньонка хоть иногда оставляла ее одну, подумала Элька, все было бы проще. Но она же не охранница, она просто компаньонка…
И дождавшись, пока компаньонка отвернется, она бросила таблетку в носик красивого розового чайничка, расписанного цветами и птицами.
Она уже привыкла к тому, что резиденция по вечерам пустынна и даже электрические рожки горят вполнакала. Вот и сейчас ей по дороге никто не попался. Крокусы давно отцвели и сирень тоже, а фигурно подрезанные живые изгороди буйно разрослись и скрывали от глаз скамейки под увитыми розами шпалерами и белые мраморные бассейны, в которые смотрелись белые мраморные женщины. Сумерки сгустились, и мраморные женщины казались призраками, тоскующими каждая в своем одиночестве.
Теплый ветер дул с моря, и Элька подставила ему лицо, вдруг осознав, что впервые с тех пор как ее доставили ко двору господина герцога, она прогуливается по аллеям одна.
— Но если… если все так, как ты говоришь, Эрик, они могут потребовать отдать им Лидушку.
— Это было бы не худшим выходом. Она еще не вошла в возраст. Мы могли бы по крайней мере обещать. А потом, когда все наладится, расторгнуть договор. Тогда в их помощи уже не было бы нужды.
Элька затаила дыхание и остановилась. Они сидели по ту сторону живой изгороди, на скамье, скрытый в траве газовый рожок заставлял пылать белым огнем кромку светлого платья женщины.
— Я не отдам ее им, — сказала женщина тихо, — этим монстрам.
— Дорогая моя, они вовсе не монстры. Это все предрассудки суеверных рыбаков. Но они не согласятся на замену. Они пришли за другой. За этой.
— Но почему, Эрик, почему?
— Приморский поселок. Наверняка были какие-то контакты. В таких поселках это иногда случается. Несмотря на тотальную вражду. Я так и ждал чего-то подобного — уж больно гладко все шло. Просто как подарок судьбы. Кто ж знал, что они вспомнят о древнем договоре?
— Эрик, но… А если ты им откажешь?
— Они возьмут нас измором, дорогая. Отгонят рыбные стада прочь от берегов. Впрочем, им даже не придется этого делать. Мне выкрутят руки собственные министры. Эти жирные бюргеры.
— Эрик… что же нам делать?
— Я и так сделал все, что мог. Больше того, что мог. Сделаю еще. Еще одно невозможное.
Элька по его голосу поняла, что он поднимается со скамьи, и. отступила в тень.
Отец и правда не хочет отдавать ее тюленям. Он мог говорить что угодно на людях (он называл это не ложью, а политической необходимостью), но вот наедине со своей супругой, когда он был уверен, что никто их не слышит…
Но… они вовсе не монстры. Или монстры?
Быть герцогом — это знать то, чего не знают другие, подумала Элька. Что она, собственно, знает о тюленях? Только то, что она когда-то спасла одного из них?
Говорят, раненые они теряют способность перекидываться. Вот он и не мог убежать. А теперь требует ее себе. Зачем она, Элька, ему нужна? У них что, своих девушек нет?
Говорят, тюленьи девы красивые…
Пустые скалистые острова, серые мокрые камни, заляпанные чаячьим пометом, сырые пещеры, где в кованых сундуках хранится одежда утопленников…
— Эля!
Она вздрогнула и отступила на шаг.
— Ты поверила мне. Хорошо.
— Не знаю, — сказала Элька, — просто… мне мало что говорят. А настоящая знать — это те, кто знает. Но как знать, кто говорит правду? Компаньонка говорит — вы монстры. И госпожа герцогиня тоже. А герцог говорит — нет… Просто я зачем-то вам понадобилась. Зачем?
— Ты изменилась, — сказал он.
— Я ведь дочь герцога. Я должна вести себя, как подобает.
— Ты выросла. Твоя краса расцвела в одночасье. Я этого не ожидал. Я думал, мы заберем отсюда несчастную смешную девочку. Я рад, что мне не придется кривить душой. Я введу тебя в дом с радостью и почетом.
— Зачем я вам нужна? — тихо спросила Элька.
Он пожал плечами. Темная фигура на фоне темных розовых кустов. Ветер качнул лепестками, и густой аромат роз окутал Эльку, как плащ.
— Знаешь, в чем самое главное отличие нашего народа от вашего?
— Вы оборотни, — сказала Элька, — и владеете магией.
— Мы никогда не забываем добра. Всегда воздаем за добро добром.
— Потому что я тебя спасла? Только поэтому? Вы готовы заключить мир между нашими народами?
— Да. Потому что это единственный способ спасти тебя.
Он наклонился к ней. Она на всякий случай осторожно потянула носом. Рыбой от него вовсе не пахло. Но от него тянуло жаром, словно от плиты в их гостиничной кухне, как будто она снова дома и мама вот-вот войдет и скажет: «Опять замечталась, горе ты мое!». Ей вдруг захотелось прислониться к нему и закрыть глаза.
— Эля, — сказал он, — послушай. Мой дядя, а он глава очень большого клана, ну такой седой, ты видела, полагает, что герцог не откажет. Ведь мы предлагаем вашему народу мир и процветание. Мир и процветание, Эля. Безопасные торговые пути. Богатые уловы. Мы сознательно пошли на открытые переговоры со всей вашей верхушкой: министры, Эля, очень практичные люди. И на самом деле, что бы ни твердили говорящие головы в дальновизорах, решения принимают они. Они, а вовсе не герцог. Он только представляет верховную власть, понимаешь?
— Но он — герцог? Самый главный?
— До какой-то степени. Эля, правитель его статуса — это тот, кто возлагает на себя вину за беды страны. Тот, кто готов на жертву. Не в этом дело. Дядя полагает, что герцогу ничего не останется, как только согласиться на наши условия, но я в это не верю. Герцог умеет думать быстро. И я не знаю, каким будет следующий удар. Бежим сейчас, Эля.
Элька оглянулась. Резиденцию поглотила тьма, только в кабинете герцога светилось окно. Он работал допоздна, как всегда.
— Если я убегу с вами сейчас, — сказала она тихо, — то кого он завтра выведет к вам в обмен на безопасные морские пути и рыболовные квоты? Ему будет нечем с вами меняться.
Он вздохнул. Теплый ветер с моря кружил рядом, точно пес.
— Ты ему веришь?
— Он мой отец.
— В самом деле? Скажи, Эля, ты часто пишешь матери?
— Каждую неделю.
— И получаешь от нее письма?
— Да. Мне приносит их Калеб, секретарь.
— Эля, там, где она сейчас, не пишут писем. Мы успели увезти твоего деда, но ее — нет. Наши шпионы, к сожалению… не так оперативны, как ваши. Гостиница сгорела почти сразу после твоего отъезда. Эля — подделать почерк и манеру письма не так трудно.
— Я… не верю, — тихо сказала Элька.
— Потому что я чужак?
— Потому что он — мой отец.
— Ты в этом уверена?
— Он сам сказал.
— Эля, он сказал тебе это потому, что любит свою дочь. Он воспользовался твоей выдумкой, чтобы…
Розовые кусты разом зашуршали, словно их ударили гигантской невидимой ладонью.
Далеко за черепичными крышами в темное небо поднялся столб пламени, потом опал, но низкие облака продолжали пульсировать красным.
В резиденции разом вспыхнули окна, и Элька услышала топот бегущих ног и крики.
— Это в порту, — в выпуклых глазах тюленя отразились багровые вспышки, — это… ох…
В порту надрывалась сирена, звук метался, отражаясь от поверхности воды и рассыпаясь о стены пакгаузов.
— Он успел раньше, Эля. Он успел раньше.
Он выпустил Эльку (а она и не заметила поначалу, что он схватил ее за плечи) и бросился к ограде.
— Барышня! — Калеб бежал по дорожке, топая ногами, гравий рассыпался в разные стороны под его ботинками. — Барышня, стойте!
Тюлень оглянулся: она увидела, что Калеб на ходу вытаскивает самострел и поднимает его двумя руками. Первый выстрел высек искры из ограды, второй ударил тюленя в плечо, но кровь была не видна на черном сюртуке. Он просто пошатнулся, потом бросился в сторону и исчез в кустах. Люди бегали вокруг, Эльку кто-то держал за руку, чужая рука была горячая и влажная, и девочке было неприятно, потом она вдруг оказалась в своих комнатах, компаньонка куда-то исчезла, а Калеб сбросил ее печатную машину на пол и уселся за стол, закинув на него ноги.
— Что случилось?
Сирены по-прежнему выли, но уже тише, глуше, а беспорядочная суета, судя по топоту ног, сменилась деловой.
— Понятия не имею, барышня. Что-то взорвалось в порту. — Калеб достал из нагрудного кармана самописку и почесал ею ухо. — Его светлость сейчас туда поехали. А вы бы шли спать, а?
— Вон отсюда, — сказала Элька.
— Ну уж нет, — Калеб ухмыльнулся, — терпите, барышня. Чем я хуже тюленя?
Элька отпрыгнула в дальний угол комнаты.
— Только тронь меня, урод!
— Папе пожалуетесь? — Калеб зевнул. — Не волнуйтесь, барышня, не трону. Папа не велел.
Элька пожала плечами и прошла мимо него в спальню.
— Не закрывайте дверь, барышня, — бросил Калеб вслед.
Герцог вернулся утром (Элька видела, как подъехал экипаж), но ее больше никто не вызывал, и ни о каких тюленях разговора больше не было.
Элька какое-то время потыкала в клавиши печатной машины, но клавиши западали, Калеб сломал ее, когда сбрасывал на пол со стола. Тогда Элька из коробки, перевязанной красной ленточкой, достала мамины письма.
Мама писала про разные дела, про пани Эльжбету, про почтмейстера, про здоровье деда, про то, что Аника уехал в столицу одним из первых регулярных пароходов, и Элька не могла понять, что здесь не то. Ну вот, правда, она обычно любила рассказывать про какую-нибудь новую фильму, а в письмах про это ничего не было. И она так радовалась Элькиным письмам. Свои письма Элька запечатывала и отдавала компаньонке, а та отправляла через секретарей герцога… или говорила, что отправляет?
Незнакомый человек прикатил столик с едой, и Калеб взял себе отдельный поднос и сел в углу комнаты. Наверное, боялся, что у нее еще осталось снотворное.
Элька подумала, забралась с ногами в кресло и уставилась в окно.
— Что, аппетита нет, барышня?
— Калеб, — сказала Элька задумчиво, — а ведь если со мной что-нибудь случится, с тебя спросят.
— Я здесь и сижу для того, чтобы с вами ничего не случилось, — ответил Калеб.
— Я хочу видеть герцога.
— Его светлость занят, — сказал Калеб устало.
— Если он и правда мой отец, почему он не хочет меня навестить? Почему держит под замком? Передай ему, что я хочу с ним поговорить. Как дочь с отцом.
Калеб пожал плечами, но отставил поднос и вышел из комнаты. Элька слышала, как он тихо разговаривает с кем-то за дверью.
Герцог пришел, когда тени в саду передвинулись. Вид у него был усталый, красные прожилки в белках глаз обозначились ярче.
— Да, Эля? — Он сел в кресло и сгорбился. — Только быстрее, я всю ночь не спал.
— Пускай этот уйдет, — сказала Элька.
Герцог пожал плечами, но махнул ладонью Калебу, чтобы тот вышел.
— Ну вот. Что дальше?
— Что случилось в порту, сударь?
— Взорвался корабль тюленьих послов, — ответил герцог. — По давнему уложению им не разрешается селиться на земле, и они ночуют на своем корабле.
— Как… взорвался? Почему?
Герцог опять пожал плечами.
— Тюленей не любят. Кто-то из разорившихся рыбных промышленников… капитанов списанных судов… кто-то, у кого они отняли заработок… порт охраняется, но кто-то ухитрился пронести взрывное устройство.
— Они погибли? — шепотом спросила Элька. Она вспомнила седого тюленя, его мягкую улыбку и твердый взгляд карих глаз. Она вдруг подумала, что именно таким и рисовался ей когда-то господин герцог.
Герцог молча кивнул.
— И… что теперь будет? Война?
— Рано или поздно она все равно началась бы, — сказал герцог, скорее, сам себе, — правда, лучше бы позже. Еще лет пять, и мы спустили бы со стапелей первый подводный бронированный корабль. Тогда бы… Может, они потому и торопились, что как-то пронюхали…
— У них есть шпионы, — неожиданно для себя сказала Элька.
— У всех шпионы.
— А если бы вы согласились… ну, отдать меня?
— Это ничего бы не изменило. Рано или поздно все равно произошло бы столкновение интересов.
— Он сказал, что договор принес бы нам мир и процветание.
— Он врал или обманывался. Постой. Кто? С кем ты разговаривала, Эля?
Эля замолчала, уставившись в пол. Ковер был украшен повторяющимися узорами, и это почему-то раздражало.
Потом, не поднимая глаз, сказала:
— Я хочу видеть маму.
— Я не могу отпустить тебя, ты же знаешь, — сказал герцог.
— Тогда пусть приедет сюда.
Герцог на миг заколебался. Потом сказал:
— Тебе здесь одиноко. Это естественно. Сейчас я очень занят. Ближе к осени я смогу уделять тебе больше внимания.
— Я хочу видеть маму, — повторила Элька.
— Эля, сейчас это невозможно. Может быть, после.
— Когда — после?
— Эля, ты аристократка. Аристократы подчиняются не своим желаниям, а необходимости.
А Элька всегда думала, что наоборот.
— Почему меня держат взаперти?
— Потому что я не знаю намерений тюленей или террористов. Не хочу, чтобы тебя использовали. Кто с тобой разговаривал, Эля?
Элька продолжала молчать, уставившись в пол.
— Ладно, — сказал господин герцог, — это уже не важно.
Он кряхтя встал из кресла, помассировал поясницу и вышел, пропустив в дверь деловитого Калеба.
— Поговорили? — спросил Калеб, запер дверь изнутри и спрятал ключ в карман.
За несколько дней заключения Элька так привыкла к Калебу, что однажды вышла к завтраку в ночных панталонах и не заметила этого. Потом, правда, спохватилась. Аристократка не должна распускаться, особенно перед теми, кто ниже по рождению. Она попросила Калеба заменить сломанную печатную машину; он сказал, что попросит у господина герцога, но машину так и не заменили, она стояла в углу и покрывалась пылью. Тогда Элька попросила поставить дальновизор — если бы она видела то, что видит в своей буфетной мамка, ей было бы не так одиноко. Они как бы смотрели дальновизор вместе. Герцог обещал: они увидятся с мамой. Тюлень, наверное, ошибся.
Но Калеб бросил небрежно:
— Не велено.
Он, правда, принес несколько книжек в бумажных обложках. На обложках были в рамочке сердечком нарисованы красивые женщины в объятиях красивых мужчин, но когда Элька взялась за чтение, то оказалось, что все истории похожи одна на другую: точь-в-точь как эпизоды фильмы. Вдобавок все истории словно бы писаны специально для Эльки с заведомым предположением, что она просто дура. Элька попросила Калеба принести что-нибудь про тюленей, и Калеб дал ей толстую книжку со скучными картинками. В книжке было много незнакомых научных слов. Но Элька потихоньку разбиралась.
Он спасся, думала Элька, а тюлени владеют магией, и рано или поздно он вернется за ней. Герцоговой дочкой она оказалась бестолковой, но здесь не опозорит себя.
Дни текли однообразные, тихие, и один раз, выглянув окно, Элька увидела, что в саду появились красные листья. В воздухе что-то изменилось, словно перед снегом, и правда, на горизонте скопились тяжелые бледные тучи, а перед воротами в резиденцию выстроилась целая вереница экипажей.
Калеб несколько раз выходил в коридор и с кем-то негромко беседовал, потом пришла незнакомая женщина, похожая на прежнюю Элькину компаньонку (ту Элька с тех пор так и не видела), и принесла на плечиках тяжелое белое платье.
— Я надену, — согласилась Элька, — но зачем?
— Сегодня спуск на воду нового броненосца, — сказала компаньонка, — и вы, как представитель правящей фамилии…
Наверное, герцог уже нашел преступников, подумала Элька, и больше не боится за нее. Жаль, что он ничего не рассказал ей об этом. Принадлежать к знати — это значит знать.
Платье было тяжелое, громоздкое, но Элька уже привыкла к тяжелым платьям. Она достала из шкатулки тяжелую цепь с жемчужиной и надела через голову. Одно звено зацепилось за прядку волос и больно дернуло.
— Может, без нее лучше, госпожа Электра? — неуверенно предположила горничная.
— Не лучше, — сухо ответила Элька и вышла за горничной в коридор, чуть приподнимая щепотью длинную юбку.
Господин герцог ждал ее на крыльце. Он был в торжественном камзоле, похожем на те, что носили важные господа на портретах в парадном зале, с тяжелой золотой цепью, но Элька, которая уже понимала его настроение, видела, что он не спал ночь и время от времени чуть заметно морщился: наверное, болел желудок.
— Хорошо, что ты его надела, — сказал он вместо приветствия, — этот тюлений презент. У тебя есть чутье.
Он протянул ей руку, и, опираясь на нее, она пошла к экипажу: на этот раз не к глухому, черному, а золоченому, в завитушках, и не самодвижущемуся, а запряженному парой белых лошадей. Сиденья внутри были красные, бархатные, и она сидела напротив господина герцога, который смотрел на свои руки в тяжелых кольцах, переплетенные на коленях, и ничего не говорил.
— Сударь, — тихо начала Элька, потому что понимала: другого случая может и не быть, — Эрик.
Он дернулся, точно от удара.
— Откуда ты… впрочем, неважно.
— Я согласна выйти замуж за тюленя. Это же нужно для страны, правда?
— Это ничем не поможет стране. — Он вновь глядел на свои руки.
— Тогда… я выйду за него потому, что он нравится мне, — сказала Элька. — Он хороший. И добрый. И вашей светлости больше не будет нужды опасаться, что я достанусь какому-то политическому авантюристу.