— Я бы поспорил с вами, Император, — сказал Бородач, — но, наверное, сделаю это в более подходящее время.
— Почему же?
— Я сам в некотором роде колдун, и прибыл из мира, где всем правит магия. Такого хаоса, как у вас, там не наблюдается.
— До того момента, как в моем государстве появился Ловкач, хаоса тоже не наблюдалось, — губы Императора искривились в усмешке, — это не показатель.
— Все верно, Император. Все зависит от людей. Если утрировано — есть плохие, а есть хорошие. И не важно, умеешь ты свергать небеса на головы или нет. Я знавал многих людей, в которых не было ни капли волшебства, но они умудрялись уничтожать целые миры. А есть государства, в которых за престолом сидят великие маги, и их мудрость и доброта не знает границ.
— Покажите мне хотя бы одного такого мага и я, может быть, откажусь от своего мнения, — буркнул Император.
Он все еще оставался слишком молодым и горячим, чтобы признать свою неправоту. Даже пройдя столь длинный путь, молодой Император не растерял своего упрямства. Тем интереснее мне будет писать о нем дальше.
Трупы безумцев встречались нам все чаще и чаще. Одни лежали группами по несколько человек, встречались одиночки — замерзшие, обнаженные, покрытые инеем. И все чаще мы видели ворон, сидящих на трупах. Птицы встречали нас громким карканьем, но улетать не собирались. Возможно, они ждали, когда и мы свалимся в снег, чтобы побродить по нашим головам и попробовать на вкус наши глаза и губы. Я не разглядывал трупы, хотя Бородач и Император проявляли живой интерес. Бородач вообще приседал на корточки возле каждого из мертвых безумцев и устанавливал причину смерти, словно столичный врач. Радовало то, что большинство безумцев просто замерзали, а не становились жертвами магических опытов Ловкача.
— Он торопится в Лес, — говорил Бородач, — не знаю, зачем, но торопится. Что-то ему нужно. И он не тратит попусту силы…
На следующий день, когда Лес приблизился настолько, что солнце выглянуло из-за макушек деревьев только ближе к полудню, Бородач сказал, что следует свернуть с тропы, которую оставил Ловкач и безумцы, и пойти обходным путем.
— На случай, если Ловкач здержался где-нибудь в дороге, нам лучше держаться в стороне от тропы, — объяснил Бородач, останавливаясь на широкой поляне из вытоптанного снега. Похоже, здесь недавно организовывали привал, — не хотелось бы столкнуться с ним нос к носу.
— А если столкнемся, уж я-то постараюсь уцепить его за нос как можно крепче, — ввернул Император.
— Еще не время, — отозвался Бородач, — в таких делах никто не торопиться, господин Император. Лучше подождать и подготовиться.
— Я уже столько времени ждал!
— Значит, несколько дней ничего не изменят. В конечном итоге, мы только выиграем.
Император не ответил, но я видел, как задрожали его губы и сузились глаза. О, он хотел бы ответить. Наверное, у него бы нашлись подходящие доводы, вроде шестнадцати месяцев, оставленных за спиной, утерянных в погоне за Ловкачом. Но он промолчал, а Бородач едва заметно ухмыльнулся и погладил бороду.
Кто знает, что за мысли бегают в голове у Ловца Богов?
***Следующим утром мы вошли в Вечный Лес.
Словно пересекли невидимую границу между мирами. Вот мы стояли на освещенном солнцем поле, снег искрился под нашими ногами и ветер гулял вокруг — и вот мы обогнули первые черные стволы, широкие, блестящие от инея — и свет исчез, стал далеким и тяжелым. Снег под ногами перестал скрипеть, обратился твердой гладкой коркой, да и ветер превратился из беззаботного гуляки в мрачного старца, пророчески завывающего где-то наверху, среди голых веток.
Стволы деревьев скрипели в такт ветру, изгибались в разные стороны с тяжелым «У-э-хх» и разгибались с тонким «С-кв-ирр», заставляя то и дело вздрагивать и оглядываться по сторонам. Казалось, что кто-то невидимый следует за нами по пятам, прячется, не сводит маленьких злобных глазок…
Через несколько сотен метров деревья обступили со всех сторон. В такой атмосфере даже говорить хотелось тихо, быстрыми фразами, чтобы не дай бог кто-нибудь посторонний не услышал. Даже Франц поник, дергал ушами и мотал головой, шел медленно, высоко поднимая копыта, не хотел ломать снег.
А еще мне казалось, что воздух здесь искрится от серебра вдвое интенсивней, чем в Степи. И я в очередной раз пожалел, что не выбросил книгу магии сразу же после того, как очнулся возле Бородача.
Книга лежала в моем рюкзаке за плечами — она не становилась тяжелой, не стонала, не лезла в мой мозг невидимыми щупальцами, не просила, чтобы ее открыли — сейчас это была самая обыкновенная книга… но я чувствовал ее вес, мои мысли постоянно возвращались к ней, мне было страшно открывать рюкзак и смотреть на нее.
Потому что книга жила собственной жизнью. Потому что я уже испытал на себе настоящую магию. Потому что больше, честное слово, этого не хотелось.
— Мы идем параллельно тропе, приблизительно, в тридцати метрах от нее, — произнес Бородач шепотом, и звуки его голоса вязли в здешнем воздухе, как мухи в сиропе, — я буду уходить на некоторое время вперед, разведывать обстановку. Думаю, Ловкач и оставшиеся безумцы не могли уйти далеко в Лес. Ловкач, конечно, могущественный маг, но он прекрасно понимает опасность, которую скрывает Лес. Магией здесь можно захлебнуться, поверьте мне.
— Охотно верю, — буркнул Император.
— И не только магия. Есть еще магические существа. Те, которым удалось выжить, — буркнул Бородач, — против естественного отбора ничего не поделаешь. Наверняка выжили сильнейшие.
— Не по себе мне, — отозвался я, тоже шепотом, — даже не верится, что здесь может кто-то жить.
— А вот я думаю, что мы кого-нибудь да встретим, причем в самое ближайшее время, — сказал Бородач, — посмотри-ка на деревья.
Он указал пальцем куда-то вверх. Я задрал голову и увидел, что на некоторых деревьях спилены ветки. Свежие обрубки были чуть выше моей головы — любой взрослый мужчина мог подняться на такую высоту. Под некоторыми деревьями обнаружились опилки, лишь слегка занесенные снегом. Пока мы шли вперед, я разглядел еще несколько спиленных веток и опилки, а также неглубокие следы. При ближайшем рассмотрении, следы оказались вполне человеческого размера — из-под башмаков или сапог. Разглядывая следы, я почувствовал огромное облегчение, хотя не мог точно сказать, чем оно было вызвано — тем, что живущие здесь все-таки люди, или тем, что здесь вообще кто-то живет. Все-таки события последних шестнадцати месяцев напрочь выбили из меня веру в то, что где-то в мире есть еще разумные существа.
Хотя, если задуматься, совсем не факт, что именно люди могут носить башмаки или сапоги. Оборотни тоже, в некотором роде, люди.
— Ты же маг, сделай что-нибудь, — пробормотал я, поравнявшись с Бородачом.
Бородач тихо насвистывал себе под нос какую-то бодрую, совершенно неуместную здесь, мелодию. Ружье на его плече покачивалась из стороны в сторону. Лопатой Бородач раздвигал низкие ветки и оставлял черенком косые зигзаги на снегу.
— Что я, по-твоему, должен сделать? — спросил он, пробуравив меня легким ехидным прищуром. Казалось, что в этом Лесу Бородач чувствовал себя намного лучше, чем в Шотограде. — Хочешь, чтобы я взлетел под небеса и посмотрел как далеко забрел Ловкач? Или, может, понюхал воздух, хлопнул в ладоши и указал вам пальцем, куда идти?
— Хотя бы…
— Глупые наивные люди!.. А еще писарь, начитанный человек! У тебя есть ружье с серебряными пулями. Вот и смотри по сторонам.
— А что тебя держит?
— Все вот это, — Бородач развел руки в стороны, обвел острым черенком лопаты деревья, целясь в клочья облаков, цепляющихся за черные корявые макушки, — ваш мир здорово ограничивает меня в возможностях. Ловкач, кстати, тоже вынужден существовать по вашим законам. Здесь слишком много серебра, оно копилось столетиями, не имея возможности быть использованным. Понимаешь, Геддон, если бы ты сейчас находился на складе, который до самого потолка забит хорошим сухим порохом, а у тебя было бы ружье, ты бы стал стрелять?
— Нет.
— То-то же. В таких ситуациях лучше подойдет холодное оружие. Вот так. — Бородач дружески похлопал меня по плечу и ловко закрутил лопату в руке, — это мое оружие, у твоего Императора свое, а ты, писарь, если не умеешь стрелять, можешь ограничиться ручкой и бумагой. Война — это не твое. Я вообще удивляюсь, что ты все еще плетешься за Императором. Да-да, долг, конечно же, святое, но жить хочется всем. Или ты самоубийца?
— Я должник, — ответил я, после некоторых раздумий, — есть такая категория людей.
— О. И что же ты такого задолжал Императору, позволь узнать? Мне интересно.
— Жизнь.
— О. — вновь повторил Бородач, — то болтаешь без умолку, то слова из тебя не вытянешь. Ладно, писарь, служака Императорский, захочешь — расскажешь.
— А тут и рассказывать нечего, — ответил я, сам того не ожидая, — старый Император, отец Империи, когда-то давно спас меня, вытащил из такой глубокой пропасти, в которой обычно теряются даже человеческие души. И я поклялся, что буду всю оставшуюся жизнь находиться возле него и возле его сыновей, и служить Империи верой и правдой.
Бородач погладил бороду, сверкнул глазами из-под густых бровей, изо рта его вырвалось облачко пара:
— И многим сыновьям ты служил?
— Жена старого Императора подарила нам одного сына.
— Можно сказать, что тебе повезло.
— Можно и так.
Бородач улыбнулся:
— Да, писарь, клятва — это святое. В мире, откуда я родом, клятва — что печать — нерушимая и вечная. Уж если дал клятву, то до конца жизни с ней ходи. Будем считать, что я тебя теперь по-новому уважать начну. Вот прямо сейчас.
Я прищурился, разглядывая Бородача, его лицо. Шутит он или нет? Правду говорит или лжет? Не лицо было у Бородача, ловца могущественных, а форменная маска. Ничего за ней не разобрать. Снаружи — добродушное бородатое лицо, глазки хитрые, но в чем-то даже наивные, а за что там скрывается за ней? Что будет, если обрезать веревочки, маску держащие, и заглянуть еще дальше?..
— Я читал книги про Ловцов Богов. Вас не отличишь от людей, вы умело маскируетесь, хотя у вас совсем не человеческий облик.
— Да, это так, — подтвердил Бородач.
— Позволь мне задать тебе один вопрос.
— Слушаю, писарь.
И опять не понять, насмехается или нет.
— Ловцы Богов вроде бы служат силам добра. Они уничтожают злых магов и могущественных жиелов. Тогда почему все вас боятся и ненавидят?
— О, это просто. Видишь ли, Геддон, ты сейчас высказал общее заблуждение. Ты тоже думаешь, что мы служим так называемым силам добра. Вся прелесть ошибки в том, что между добром и злом нет границ. Это только в сказках добрые волшебники ходят в белом, а злые колдуны надевают черное. В жизни и добро и зло слито. Даже самый злой поступок может в будущем расцениваться как хороший. И наоборот. Никто и никогда не делает зла. Любое существо совершает тот поступок, который считает правильным. И мы, Ловцы, занимаемся тем же. Да, мы ловим паразитов и поддерживаем стабильность в Цепочке Мироздания. Возможно, таким образом мы делаем добро. Но на самом деле нам, Ловцам, глубоко наплевать на вас. Я спустился вниз по Цепочке на добрую сотню миров. Каждый из них населяют люди. Они все похожи. Их поступки одинаковы. Люди для меня однородная масса. Я не отвлекаюсь на людей, мне наплевать на них, потому что у меня есть цель. Если я начну угождать людям, я потеряю цель. Если я иду к цели, люди боятся и ненавидят меня. Это логично. Такова людская сущность. Они ненавидят того, кто не уделяет им требуемого внимания. Каждый человек, которого я встречал, думает, что я ему что-то должен. А мне наплевать на их мысли.
— То есть, тебе наплевать и на нас с Императором тоже?
— Абсолютно. Твой Император думает, что должен помочь ему найти Ловкача. И он ошибается, как и сотни людей до него. Я ищу Ловкача сам по себе. А вы удачно подвернулись.
— У нас вышло взаимное согласие, — усмехнулся я.
И в этот момент заржал Франц. Следом — громко выругался Император, и захрустел ломающийся снег.
Я обернулся, глядя на то место, где должен был находиться мой хозяин, и увидел, что конь стоит на дыбах, мотает мордой по сторонам, задрал передние копыта высоко вверх. А Император лежит в снегу, на спине, и вроде как не шевелится вовсе. А рядом с ними, аккурат перед Францем, лежит в снегу еще кто-то… маленький комочек, не разобрать — человек или животное…
— Устн, шелл, — прошипел у плеча Бородач.
И в следующую секунду я вдруг сообразил, что конь начинает опускаться, и что передние его копыта вот-вот обрушаться на странный маленький комочек… который зашевелился…
И Бородач молниеносно кинулся наперерез. Мелькнул серебристой молнией. Копыта проломили тонкий наст, взметнулись вверх кусочки голубоватого снега, острого льда — а Бородач уже катился кувырком, ломая снег, крича непонятное «Устн… шелл… икхий…», но сжимая в объятиях странный живой комочек.
Я же поспешил к Императору, но моей помощи не потребовалось. Молодой Император поднялся сам. Встал, покачиваясь, вытянул из ножен меч — но лишь наполовину — огляделся, и убрал его обратно.
— Что за зверюшка? — спросил он, — что там? Я надеюсь кролик?
— Сами вы зверюшки, — отозвался Бородач, поднимаясь и отряхивая снег с живота, с колен, с плеч, — идите сюда, глядите.
Мы подошли вместе. Я выдвинулся вперед… и ахнул.
Возле Бородача лежал совсем не комочек, не зверюшка — ребенок. Судя по длинным растрепанным волосам каштанового цвета и аккуратному женскому личику — девочка, завернутая с головы до ног в грубую шерстяную одежду. На первый взгляд ей было не больше десяти лет. Носик задран кверху, тонкие губы яркие, кричаще-красные на бледном лице… Лежала она, свернувшись калачиком, подтянув колени к подбородку, глаза закрыты… Дышит ли?
— Вроде дышит, — произнес Бородач, — интересно, что здесь творится?..
— Я не знаю, — отозвался Император, словно оправдывался, — может быть, выскочила из-за деревьев… Я по сторонам глядел…
— А может быть и не из-за деревьев… — Бородач присел перед девочкой на колени, осторожно дотронулся до больших костяных пуговиц шерстяного полушубка, расстегнул. Под полушубком оказалась розовая рубашонка и штанишки. Бородач просунул ладонь под спину и выудил девочку из одежды. Девочка легко поддалась, раскинула руки в стороны. Ее зрачки под опущенными веками молниеносно летали из стороны в сторону.
— Замерзнет же, — прошептал Император.
— Не успеет.
Двумя пальцами Бородач взял девочку за подбородок, приподнял голову, словно хотел разглядеть что-то под шеей. Удивительное дело — кожа на лице у девочки была загорелой, почти темной, а под подбородком обнаружилась светлая незагорелая полоска.
Но, видимо, для Бородача не это было главным. Продолжая внимательный осмотр, он взял левую руку девочки, осторожно разжал крепко сжатый кулачок, отодвинул рукав рубашонки до локтя. И шумно выдохнул:
— Вот оно… так и знал, шэррин удлэ…
Я наклонился ближе, чтобы лучше разглядеть, едва не столкнулся лбом с Императором.
— Что это значит? Зачем? — спросил молодой Император. Голос его дрожал от возбуждения.
— Вы чуть не затоптали Странствующего, мой Император, — усмехнулся Бородач, хотя веселости в его голосе было меньше, чем листьев на деревьях вокруг, — не знаю, к счастью это или нет, но она все еще дышит…
***— Скорее всего, это не татуировка, — сказал Бородач, — Странствующие рождаются с такими рисунками. Нечто вроде родимого пятна, которое передается из поколения в поколение. У Странствующих есть подражатели, которые тоже могут перемещаться по мирам. Раса вайши, о которых я рассказывал, например. Вот они делают себе татуировки. Я встречался с вайши и видел татуировки на их запястьях. На первый взгляд не отличишь от настоящих.
Мы не стали разжигать костер, хотя с наступлением сумерек ощутимо похолодало. Бородач предупредил, что Ловкач и уцелевшие безумцы могут находиться где-нибудь неподалеку.
Мы вытоптали в снегу широкий круг. Я и Бородач наломали веток, которые воткнули по периметру и перетянули веревкой. Бородач попросил отойти и, склонившись над веревкой, начал производить какие-то непонятные пассы — в результате чего веревка слабо засветилась в темноте изумрудом. Если не приглядываться специально, то и не видишь.
— Теперь никто не подойдет незамеченным, — произнес Бородач довольно, возвращаясь к центру круга, где мы сложили все вещи.
Франц был привязан к деревцу неподалеку, но тоже входил в наш ночной круг.
Девочка все еще лежала без сознания. Дыхание ее было ровным, глаза под опущенными веками двигались. Иногда сквозь неплотно сжатые пухлые губы вырывался тихий стон — и в такие моменты Бородач склонялся ближе и клал ладонь девочке на лоб — и девочка мгновенно успокаивалась.
В Лесу темнело совсем не так, как в Степи. Солнце уходило резко. Не было плавного перехода к сумеркам, а затем к ночи. Только что было светло, и в следующую секунду накатила темнота, словно кто-то накинул черное покрывало. Ветер переменился. Он уже не походил на беспечного гуляку с веселым нравом — скорее злобный разбойник, крутящийся между деревьев, завывающий, поскрипывающий, побирающийся…
И мы сидели в самом центре вытоптанного круга, и Бородач говорил.
— Честно говоря, я не могу определить, татуировка у нее или нет, — говорил он, — но следуя логике, могу предположить, что вайши здесь делать нечего, а значит, мы наткнулись на Странствующего.
— Не ты ли рассказывал, что Странствующих почти не осталось? — спросил Император.