– Почему же ты все эти круги была такая… – Кир замолкает, пытаясь подобрать нужное слово. Находит, но на древнем языке, и я ничего не понимаю, – ieola'vea?
Протяжно-тоскливое слово очень подходит для краткой и ёмкой характеристики моего состояния. Я неуверенно улыбаюсь.
– Представь, Kefre ir-Naara, – уж что-что, а звания Детей Ночи я выучила и даже немного в них понимаю, – что ты… что тебе… – я окончательно запутываюсь, и пытаюсь начать объяснение заново. – Клятва Верности – это обещание безусловной защиты, исключающей любые… хм… исключения. Как бы смешно это не звучало. Сестра должна сделать всё, чтобы защитить свою Верную, но если это окажется ей не по силам, винить её в этом не будут.
– Вот как?
– Да. Никто не посмеет ей даже слово сказать, упрекать или презирать. Никто, кроме неё самой. Кроме её совести. Знаешь, каково это, – я поднимаю глаза, вглядываясь в его лицо, – предать Верность и полное, по-детски наивное доверие, что Верная сможет защитить тебя от всего? Чувствовать сжигающую вину за предательство перед собой и перед мёртвой Верной? Это очень больно, обидно и горько. Особенно понимать, что однажды за Той Стороной вы можете встретиться. И она не упрекнёт тебя. Улыбнётся, словно ничего и не было…
Я устало закрываю глаза. Нет, я не знаю, как ещё ему можно это наглядно объяснить. Когда умирает Верная, нестерпимо хочется последовать за ней, беречь её от всего и за Той Стороной… И как это отвратительно оставаться жить, каждый раз отговариваться от Чернокрылой долгом последней из клана… Да что говорить, для себя я могу привести сотни достойных оправданий, но суть этим не изменишь. А суть проста: я боюсь умереть. Следовательно, я предательница. И он ещё спрашивает, почему я все пять кругов хожу… ieola'vea?!
О, Aueliende, как я устала! Вечно бояться за неё… даже когда она мертва. Молю тебя, Беспощадная, сбереги её душу! Чтобы я смогла попросить у неё прощение, не надеясь на него.
– И всё-таки, может ты объяснишь, кто кому Верная из тебя и Нэссэры и кто кого должен защищать. Насколько я понял: ты – её?
Я вскидываюсь в огненной вспышке ярости и отрицания.
– Нет!
Он вопросительно приподнимает брови, приглашая к продолжению беседы.
– Защищать её должны мы оба, – спокойное недоумение в глазах Сына Ночи, – Она наша ученица. И она слишком дорого нам обошлась, чтобы позволили себе (и ей) так легко потерять её силу. Нашу Силу.
– С этим не поспоришь, – на губах Кира тенью скользит неуловимая усмешка, – но ты напоила её своей кровью. Разве это не обещание защиты?
– Нет! Если сестра готова выпить кровь Чародейки, значит она согласна принять в себя её часть. Это, скорее, магическая односторонняя связь, позволяющий почувствовать, что угрожает отдавшей кровь. Правда, ещё этот жест безоговорочного доверия – отдать вместе с кровью часть своей силы, не зная, как её будут использовать.
– То есть, ты разрешила Нэссэре охранять тебя? – скептически хмыкает Кир.
– Ну да, – невозмутимо киваю. – Но я прекрасно отдаю себе отчёт в том, кто кого на самом деле будет защищать.
Кир наконец узнал, что хотел, и теперь деловито подбрасывает в медленно затухающий костёр последние ветви. У меня на душе становится на удивление спокойно и холодно. Словно те помои, которые там плескались, наконец подмёрзли и не вызывают больше такого отвращения. Ни о каком облегчении речи и не идёт.
– Ты себя ненавидишь? – вздрагиваю, такого вопроса я не ожидала. И не знаю, что на него ответить
– Нет. Ненавидеть можно только достойного. А себя я презираю.
О, Беловолосая, как я ненавижу, когда он так молчит!
– Видишь ли, Кир, в истории Ордена связь Верности случалась уже не раз и не два. И не всегда всё было гладко и хорошо. Иногда случалось (в основном во времена войны с Детьми Ночи), что одна из Верных умирала. И тогда Орден хоронил обеих сестёр, – с горькой усмешкой говорю я, смотря ему в глаза.
– Им было так противно или тяжело жить после этого? Или этого требовал устав Ордена?
– Да нет же, нет! Я же тебе говорила – никто не смеет упрекать сестру, потерявшую Верную! Просто они продолжали защищать друг друга и на Той Стороне! Они желали остаться неразлучными, понимаешь?!
– Когда Чародейка Крови что-то хочет, это непременно необходимо исполнить для всеобщего блага, – усмехается Сын Ночи. Понимаю, что не стоило упоминать про древнюю вражду кланов, ох не стоило…
– Почему бы тебе не сделать связь двусторонней? – неожиданно и нелогично спрашивает Сын Ночи. Смотрю на него, долго и пристально, не верю, что он так ничего и не понял. Это просто не возможно.
– Ты издеваешься? – холодно осведомляюсь у задумавшегося некроманта. В моём голосе звенит льдистая сталь. Кир удивлённо смотрит мне в глаза и едва заметно качает головой. В его глазах – невысказанный вопрос. – Я не собираюсь больше никогда приносить кому-либо клятву Верности, – холодно отчеканиваю я. И добавила, гораздо тише, смотря в небо: – Если снова не уберегу… больше не хочу так… Если это повторится, я просто сойду с ума.
Эти спутанные и не понятые слова прозвучали с глубокой и непонятной тоской и болью. Я со вздохом опускаю голову. Скорей бы рассвет. Разрушить эту пропитанную старой кровью тишину, стереть чувство тошноты от самой себя… И запомнить навеки.
Странно, мы никогда не были настолько беспечными, чтобы забывать о своей безопасности. Особенно здесь, в диких степях. Но за этим разговором мы как-то совсем забыли, что охранная звезда нарушена. А когда вспомнили, было уже поздно.
Они всегда появляются внезапно, выныривают из густого предрассветно-чёрного тумана. Ломкие тени, обманчиво слабые, беспощадные, бесчувственные. Голодные. Стражи Nar'Seneell[16], Вестницы Тьмы, богини, чья обитель была уничтожена фанатиками Всеединого самой первой. Но кто мог объяснить им, что со стражами лучше не связываться? Страшные твари, обезумевшие и неуправляемые, разбрелись небольшими стаями по стране, убивая для своей мёртвой госпожи.
Я с мрачной холодностью смотрю, как они медленно приближаются. Совсем озверели, ночные тени, с ними даже Сыны Ночи не рискуют связываться… Кир подбадривающе мне улыбается, а в его глазах размеренно плещется Ночь.
Было бы обидно погибнуть именно сейчас – когда у нас наконец появилась надежда на будущее. Быстро и предельно аккуратно вычерчиваю на запястье сложный иероглиф, вкладывая в него свою мольбу и отчаяние. Но разве может предавшая свою кровь надеяться на полный отклик?
Даже вблизи стражи продолжают казаться размытыми неоформленными тенями на тьме. Мы знаем, что их победить невозможно. Надеяться, надеяться, что сможем продержаться до первых лучей рассвета. И сможем защитить Нэссэру.
Сгусток первозданной Тьмы сияет её силой, расплёскивается вокруг нас широким кольцом. Кир виновато смотрит на меня, разводя руками. Я нервно киваю. Кольцо тьмы не защитит от стражей – они питаются тьмой, поглощают её, становясь сильнее. Но это может их задержать. Мне большего и не надо.
Как жаль, что костёр почти потух!
И как жаль, что я не властна над огнём.
Тихий напев шипящим клинком пронзает натянутую тетивой тишину ночи, разбиваясь на дымные осколки слов и созвучий. Голос поднимается до ультразвука, моля о капле света. О, Aueliende, ну почему же за хмарью не видно звёзд, почему стражи не приходят летом?!
Боль пульсирует в ладонях, раскалённым железом течёт по венам, собираясь в тёплый комочек. Первый из стражей уже прошёл сквозь завесу тьмы, став ещё темнее. Он идёт ко мне, и я понимаю, что от него меня уже ничто не спасёт. Даже мой договор со смертью. Это конец.
Что ж. Я уже успела передать Нэссэре часть своей силы. Что будет с ней дальше меня уже не волнует. Но лучше бы ничего плохого. Не так обидно будет.
Среброзвёздная тень отшвыривает стража на несколько шагов, давая мне возможность закончить заклятие. Медленно пячусь к костру, пока его скупой жар не начинает обжигать ноги.
Призванная сила пульсирует в ладонях, струясь по пальцам, окутывая запястья тугими браслетами. Тонкий, солоновато-металлический привкус на губах. Победно выдыхаю последнее слово, отпуская сгусток кровавой силы. Он алой искрой, едва заметной для человеческого взгляда, прочерчивает ночь, расплескиваясь бессильно-жестокими каплями. Как пламя…
Кинжально-острое озарение всегда приходит на грани истощения. Во всяком случае, у меня. Как мы могли забыть о своих верных спутниках и слугах? Впрочем, удивляюсь как мы ещё умудрились не забыть, как колдовать.
Изгибаюсь в судорожном беззвучно-громком крике-призыве. Та единственная, для кого мой Зов предназначен, услышит. И придёт.
Надеюсь.
Сын Ночи непонимающе косится в мою сторону, пытаясь сдержать одного из стражей комками ночной силы. Тот доволен бесплатной кормёжкой, но для стражей куда вкуснее и питательнее будут наши жизни. На удачу бросаю в одного из них свой кинжал, ни на что не надеясь. Но моё верное оружие не подводит меня и на этот раз.
Кинжально-острое озарение всегда приходит на грани истощения. Во всяком случае, у меня. Как мы могли забыть о своих верных спутниках и слугах? Впрочем, удивляюсь как мы ещё умудрились не забыть, как колдовать.
Изгибаюсь в судорожном беззвучно-громком крике-призыве. Та единственная, для кого мой Зов предназначен, услышит. И придёт.
Надеюсь.
Сын Ночи непонимающе косится в мою сторону, пытаясь сдержать одного из стражей комками ночной силы. Тот доволен бесплатной кормёжкой, но для стражей куда вкуснее и питательнее будут наши жизни. На удачу бросаю в одного из них свой кинжал, ни на что не надеясь. Но моё верное оружие не подводит меня и на этот раз.
Сверху раздаётся тянуче-вязкий в гулкой тиши рык. Вскидываюсь в радостной надежде, – химера летает над нами кругами, не решаясь снизиться. Стражи не обращают на неё внимания – у них ещё есть жертвы, которым не спастись.
Ну, это мы ещё посмотрим.
Только бы у драконьей морды хватило ума плюнуть в них огнём!.. Кир наконец-то понимает мою задумку, и теперь старательно отвлекает стражей от нас самих. Но они уже заметили себе новую жертву: неподвижную, беспомощную… Они не посмеют прикоснуться к Нэссэре! Они не смогут прикоснуться к ней, пока мы живы. Это веское «пока».
Тенью среди теней скольжу к спящей девушке, ледяной стеной вырастая на пути стража. Без страха, на чистом гневе, заглядываю в его отсутствующее лицо. Меня прошибает озноб от глубины его внутренней тьмы, возросшей подачками Кира. О S'ien'ter, уверяю тебя, мы не знаем, что творим. Что за тварей готовы отпустить с каплями нашей силы!.. Прости неразумных воспитанников своих… подскажи решение!
Тело наливается льдом и свинцом, ломкими кристаллами застывают мысли и чувства. Тьма, абсолютная Тьма… Даже летнее небо не может сравниться с ней, даже Великолепнейшая Госпожа спутника моего серая тень рядом с ней. Мне не страшно раствориться в ней, отдать себя ради её процветания… Но, о Темнейшая!, отпусти девчонку… Она надежда нашего прошлого.
Перед глазами вспыхивает болезненно яркий огонь. Жаркое пламя опаляет кожу. Отшатываюсь, заслоняя глаза, но кончиками пальцев чувствую, что ресницы и брови уже сгорели. Отросшая чёлка, падавшая на глаза, заметно укоротилась и закурчавилась мелкими опалённо-тёмными колечками, пеплом опавшими на землю.
Страж корчится в ярком свете драконьего пламени, медленно тая, чтобы вернуться сильно ослабевшим следующей ночью. Над головой летает довольная химера, драконья голова азартно плюётся в остальных стражей. Сухая трава под ногами, застывшая в ледяных оковах прошедшего лета, уныло тлеет, вонючий дым свербит в носу.
Стражи уходят. И мне упорно чудится нечто несправедливо обиженное в их ломко-сутулых фигурах. Я не выдерживаю, начинаю истерично смеяться. Всё кажется небывало смешным: и уходящая ночь, и тлеющая трава вокруг гаснущего костра, а больше всего – обиженная фигура в тёмной одежде, сверкающая чёрными звёздами глаз.
Кир устало качает головой и тоже пытается улыбнуться. Кончики его куб слегка подрагивают от усталости в слишком сложной для него гримасе.
Он медленно обходит по кругу место так называемого нашего побоища. Химера неторопливо садится рядом со мной и напрашивается на похвалу, тонко по-кошачьи вякая. Я рассеянно касаюсь её львиной головы (она на ощупь приятнее), сразу успокаиваясь и возвращая себе способность думать. Если мне ещё есть чем.
Подхожу к лежащей Нэссэре, слыша, как за спиною тихонько шуршат полуистлевшие травинки под сапогами Кира. Ненавижу, когда кто-то подходит ко мне со спины – ладонь рефлекторно сжимает призванный кинжал, и мне стоит определённых усилий не бросить его в Сына Ночи.
– Если так пойдёт дальше, мы умрём быстрее, пытаясь защитить её вместо того чтобы защищаться самим, – мой голос спокоен и равнодушен. Какое мне, в сущности, дело, до того выживем мы или нет. Меня на Этой Стороне ничто уже не держит, а жизнь Кира меня не касается.
Если бы не вся эта неприятность с уничтожением наших кланов, я бы сделала всё, чтобы убить его. С довольной улыбкой встречаю эту странно привычную мысль. Прости, мой верный спутник, извечный враг… долго, слишком долго мы боялись вас. Слишком долго вы смеялись над нами… Я не допущу повторения такой глупой ситуации. Девчонка должна остро понимать, какая часть её новой личности сильнее.
– Я слышал, что во время больших и затяжных войн Чародейки поили своей кровью сильнейших воинов, – слишком… обыденно звучит голос Кира. Настораживаюсь, пытаюсь уловить в отблеске его эмоций что-нибудь настораживающее. – А когда они умирали, они воскрешали их… странными существами, незнающими страха и боли, абсолютно преданными своим кровавым хозяйкам.
Я досадливо морщусь, понимая, о каких «странных существах» толкует Сын Ночи.
– Наш Орден смог создать свой аналог стражей Nar'Seneell. Эти, как ты выразился, существа – призванные с Той Стороны сути умерших, кровно связанных с Чародейкой людей. Если эту суть поместить в кровь (неважно в чью), заклятую сестрой, то получаются такие создания из крови, которым нельзя нанести вред. Они будут защищать свою хозяйку до последнего луча солнца.
– До заката? – лёгкая ироничность с налётом разочарования. Он, что совсем дурак, надеяться на такое?..
– До последнего луча солнца, – жёстко отрицаю я. Он уважительно хмыкает, оценивая перспективу.
– Жаль, что у тебя нет никого связанного с тобой кровью.
– Есть.
– Если я не ошибаюсь, – он с огромной скоростью прокручивает в голове различные имена, я чувствую неуверенно-суетливое мельтешение его эмоций, – они все давно мертвы.
– Это колдовство не имеет срока годности, – хмыкаю я. Он и его мысли на мгновение замирают, по-новому оценивая открывающиеся возможности.
– Так ты…
– Нет, – коротко и жёстко.
– Так боишься их увидеть? – насмешливо спрашивает Кир. Он думает меня так обидеть или задеть?
Резко оборачиваюсь, чтобы видеть его глаза. Он пытается отшатнуться, но я всё-таки немножечко быстрее… Обвив его одной рукой за шею, а другой осторожно сжав в кулаке прядь его волос, я доверительно ему говорю:
– Кир, не притворяйся идиотом… Ты и так на него слишком похож. Кровавых стражей можно создать только из крови. А где мы её возьмём?
– А разве в твоих и моих венах течёт вода или вино?
Отпускаю его, довольно расхохотавшись. Нэссэра что-то шепчет в глубоком наведённом сне, и я инстинктивно понижаю голос.
– Мой милый идиот… Мне, конечно, не впервой терять около половины своей крови, да и тебе её пустить не помешает, – хищно облизываюсь, вызывая его ироничное хмыканье. – Из такого количества крови я не смогу создать и одного нормального стража – он растечётся через несколько дней. Нужна мёртвая кровь нескольких десятков человек. Чем больше её будет пролито, тем сильнее получатся стражи.
– Вот как, – удивлённо щурится Кир. – Впрочем, нам всё равно нужны деньги и придётся снова грабить торговые караваны.
Мр-рда. Мне никак не удаётся вписаться в траекторию полёта мыслей этого странного человека.
– Ты лучше подумай, как ты будешь защищать девчонку, – насмешливо советую ему я.
Любуюсь его озорной, по-мальчишески задорной улыбкой.
– Она уже под защитой Госпожи, Дикая. Ночь всегда защищает своих вассалов.
– Что ж она не уберегла вас от этих фанатиков? – мне нестерпимо хочется согнать с его довольного лица эту тёплую улыбку. И мне это удаётся.
Его лицо застывает в маске яростно-спокойного, расчётливого гнева, в глазах на миг отражается беспощадно-тёмная вечность. Понимаю, что доигралась, что теперь он ударит, ударит всерьёз, не сдерживая силы. Это ж надо было додуматься, смеяться над силой клана! Простила бы я такое? Никогда!
Страха нет, только любопытство. Как это будет? Что я почувствую? И сколько времени он ещё проживёт, прежде чем я инстинктивно вгоню ему кинжал в шею?
Не изменяя выражения лица, Кир оттесняет меня в сторону от девочки, проводит над ней ладонями, словно гончар, сглаживающий неровности на мягкой чаше. Ничего не меняется или, что гораздо вероятнее, я не чувствую изменений. Неодобрительно качаю головой, я почти разочарована. Отворачиваюсь, иду дальше от них, чтобы не отвлекаться на стук их сердец. Останавливаюсь среди гулко-пустой темноты, привычно окружаю себя тишиной и лёгкой, почти незаметной алой паутиной, призванной защитить меня от незваных-нежданных неприятностей.
Осторожно касаюсь ниточек своей души, словно перебираю струны гитары. Сосредотачиваюсь на звучании каждой из них, каждой клеточкой тела чувствуя разлад. Слишком много оказалось потеряно. Ни чуть не меньше – приобретено. И новые звуки входят в диссонанс со старыми. Мелодии моей жизни невозвратимо изменились. Но есть и такие, что смогли остаться неизменными.
Звук просыпается далёким раскатом грома, треском молнии, свистом ветра. Бой барабанов, хрустальный звон бубна и почти незаметное вплетение свирели. Заглушающий всё на свете стук собственного сердца, кровь в висках, глубокое прерывистое дыхание.