Он настораживается, чутко прислушивается. Да куда же ему услышать меня! Меня!! Меня же больше нет!
Тряхнув головой, словно отгоняя назойливое видение, он присаживается на корточки возле моего тела. Устраиваюсь напротив него, чтобы видеть его лицо.
Он деловито проверяет пульс, убеждается, что я, моё тело, мертво. Я пристально вглядываюсь в его черты, пытаясь уловить хоть проблеск чувств. Любых. Сожаления, печали, облегчения… Только пусть он не выглядит так равнодушно!
Он медленно встаёт. К нему подбегает Леди, успевшая привести в порядок своё платье. С косметикой не всё так радужно: белила смазались, неровно застыв на щеках. Тени потекли, грязно-серыми разводами расчертив её щёки. Знак Силы исказился, больше всего теперь напоминая сплющенного жука.
– Что с ней? – старательно разыгрывая сочувствие, взволнованно спрашивает она.
Его неподвижный взгляд останавливается на смазанном знаке. Неожиданно вспоминаю теперь этот рисунок Предательства, используемый в Южных пределах, откуда родом династия моего Лорда.
Внезапно его губы искривляются в странной улыбке. Он поднимает ладонь, словно хочет коснуться виска Крейи, но кончики его пальцев замирают совсем рядом, не касаясь знака. Скользят над ним.
– Моя милая, – я вздрагиваю прежде, чем улавливаю в его голосе усмешку, пахнущую полынью, – как всё оказалось просто. Достаточно всего лишь слегка коснуться вашего знака, – он двумя точными касаниями придал ему точное сходство с «Предательством», – и станет видно ваше истинное лицо…
Было что-то в его голосе, что заставило женщину отшатнуться, словно от удара. Она смотрит на него с паническим ужасом, её губы дрожат, как у обиженного ребёнка. Мне её даже немножечко жалко. Совсем чуть-чуть.
Он отворачивается. Теперь она действительно перестала для него существовать. Я удовлетворённо киваю, чувствую, как тают стальные нити паутины, наскоро наведённые на гранда этим странным магом, называющим себя отче. Теперь гранд свободен в своих решениях.
Он наклоняется над моим телом и подхватывает его на руки. Держит его осторожно, словно это хрупкая фарфоровая кукла из древней коллекции, безумно дорогая, безумно старая, и уже давно никем не замечаемая, не вызывающая никаких эмоций.. Дыхание (разве я сейчас могу дышать?..) перехватывает от жгучей обиды, но я беру себя в руки (хм, у меня сейчас и руки есть?!), утешаюсь, что он просто не хочет показывать свои чувства на глазах Крейи.
Она сидит на полу, размазывая по лицу белила, тушь и слёзы. Он уже у двери, не оборачиваясь, тихо говорит:
– Она была нужна нам живой.
Кристальная ясность осознания похожа на морской прибой: гигантская волна тёмной стеной нависает над головой, и в мире остаются только ты и беспощадная равнодушно-жестокая стихия. И когда масса ледяной водой обрушивается на тебя, ты уже успел подумать, что это конец. Но соль разъедает распахнутые глаза, лёгкие беспомощно дёргаются, наполненные водой, привкус йода на губах заставляет сердце мчаться галопом, словно оно хочет отмерить все удары за не прожитую жизнь… И конец – это свет над толщей воды, отделяющей тебя от поверхности. И когда вода выносит твоё тело на берег ты уже мёртв…
Понимаю, что Милорду всё равно, жива я или мертва. Он попрощался со мной ещё тогда, семнадцать кругов назад, в светлом зале, когда мама вычёсывала мои косы. Он знал, что я уже никогда не смогу быть просто его девочкой. Меньшего ему не надо.
Крейя осталась рыдать в комнате, и гранд несёт моё тело… куда-то. Лёгким стремительным ветром следую за ним по пятам. В душе клокочет солёная злость и кислое равнодушие. Он приносит моё тело к Киру.
Сын Ночи стоит спиной к окну. На металле ажурной решётки видны слабо фосфоресцирующие знаки, не дающие ему тянуть силы из тьмы. У него всё ещё связаны руки, и он выглядит сильно потрёпанным. Чёрные волосы торчат во все стороны, напоминая неаккуратный сноп. Под глазом наливается яркий и многоцветный синяк. Но он с поистине аристократическим спокойствием встречает ворвавшегося Милорда. Скользнув спокойным взглядом по моему телу, он хрипло спрашивает:
– Чем могу быть вам полезен, Лорд?
Тот предельно аккуратно сгружает тело на кровать и оборачивается к Киру. Его глаза лихорадочно блестят на спокойном лице.
– Оживи её.
Тут Сын Ночи замечает меня и удивлённо приподнимает брови – при нём я ещё ни разу не умирала, предпочитая на одну ночь в круге уходить куда подальше от любопытных глаз. Я посылаю ему нервный угрожающий импульс. Пусть только попробует вмешаться!..
Милорд заметил взгляд некроманта, направленный поверх своего плеча. Резко обернувшись, он осматривает помещение, естественно, не заметив меня. В руке он сжимает длинный меч, неизвестно откуда выхваченный, балансирующий между ним и Киром в нейтрально-защитной позиции, легко преходящей в атакующую.
– Что там было? – сквозь зубы произносит гранд.
– Было, – равнодушно пожимает плечами Сын Ночи. – Там ничего нет.
И он не соврал. Там уже действительно ничего нет. Я переместилась за плечо к Киру, чтоб он прекратил на меня удивлённо глазеть.
Тишина. Лорд ждёт ответ.
Кир отрицательно качает головой.
– Почему?
– Бесполезно. Не тот профиль. Ограничивающий браслет. Слишком сильное различие в Силе, несовместимость может привести к её окончательной смерти. – Он смотрит прямо в глаза Милорду. Завистливо вздыхаю: у меня никогда не хватало решимости, чтобы смотреть на него так спокойно. – Выбирайте любую причину на ваш вкус.
– Уничтожу! – рычит гранд, в его глазах мелькает затравленно-яростное выражение.
– Так нас и так должны сжечь. Она, – кивок в сторону тела, – хотя бы умерла спокойно.
Спокойно? Это называется спокойно?! Никому не пожелала бы такой смерти! Разве только самому Киру…
– И не жалко? – немного подуспокоившись, вкрадчиво спрашивает Милорд.
– Жалко. Только не её, а те знания, что она хранила.
Довольно хмыкаю. Если бы не эти клановые тайны, хранителями которых являемся мы одни, мы бы уже давно друг друга перебили. И мы все пять кругов упорно ищем тех, кто в состоянии принять наши знания. Но инквизиция сожгла их в первую очередь…
– Kerret-llann! – разъярённо выдыхает Милорд. Стремительно выходит из узкой комнаты, вокруг него словно бушует вьюжный вихрь. Резко и гулко хлопнула дверь. Моё тело осталось лежать на двуспальной кровати.
Кир несколько мгновений продолжает стоять неподвижно, закрыв глаза, в безуспешной попытке унять бушующие эмоции. Я с любопытством подаюсь вперёд, но тут же с разочарованным вздохом отступаю. Чувства Сына Ночи беспросветной черноты, как плащ его Госпожи. И они для меня смертельны.
Он с глухим рыком мечется по комнате, как вольная птица в узкой клетке. Нет, недовольно качаю головой, неудачное сравнение. Как загнанный зверь. Смертельно опасный, жестокий, беспощадный, но абсолютно бессильный в своем заточении. Кир делает ещё несколько медленных заплетающихся шагов и, как подрубленный, падает на колени перед кроватью. Он с беспокойной тревогой смотрит на моё лицо – я умерла переполненная равнодушной издевкой, Aueliende же сохранила все эмоции и с гротескной нелепицей вылепила их на застывшем восковом лице.
– Надеюсь, ты знала, что делаешь, – хриплый шёпот над безответным телом. Обернувшись, он уже громко и спокойно говорит мне, – Надеюсь, ты мне объяснишь, что это значит. Это в твоих интересах.
Я слышу тщательно завуалированную угрозу. Пытаюсь развести руками, показывая, что в этом состоянии я не способна говорить, но добиваюсь только лёгкой вспышки, немного обиженной и… беззащитной. Кир устало мотнул головой в сторону, словно пытаясь отделаться от такой навязчивой галлюцинации, и с тоской перевёл взгляд на кровать. Сталкивать мёртвое тело своей коллеги и спутницы на глазах у её духа в огромной степени неразумно. Так же как и спать рядом с телом. Кто знает, когда я «оживу» на этот раз и что тогда ждёт Сына Ночи: кинжал в шею или пробуждение на полу?
Он ложится прямо на голый пол. Мне становится его чуть-чуть жалко и чуть-чуть перед ним стыдно. Но совсем чуть-чуть. Ровно на столько, на сколько он заслужил.
Чувствую хрустальные часы безвременья, бледно-золотистый песок тонкой струйкой пересыпается в нижнюю, почти пустую часть. Понимаю, что здесь мне больше делать нечего.
Сквозняком проникаю в коридор, просочившись сквозь узенькую щель между дверью и полом. Сосредотачиваюсь, пытаясь понять, откуда веет острым холодным бризом. Под самым потолком прозрачной тенью устремляюсь в ту сторону. Это похоже на охоту, кровавый инстинкт ведёт меня вперёд. Догнать, настичь, убить. Слова плавают на краю сознания – в таком состоянии я могу легко контролировать охотничий транс. Напряжённое ожидание заветного мига заставляет увеличить скорость, пламя факелов неуверенно колышется там, где я пролетела, пугливо пригибается и гаснет. За мной бежит Тьма. И я впервые не боюсь её.
Останавливаюсь перед широкими двойными дверями из драгоценного белого дерева. По косяку змеятся ровные цепочки рун, в центре – стилизованное изображение Всеединого – чёрный змей, заглатывающий свой хвост. Вежливый намёк, что мне туда нельзя. Запретный плод сладок, но меня отбрасывает от двери. Бьюсь в неё, пытаюсь попасть внутрь. Охотничий транс мягко переходит в боевой.
Надо просто вовремя остановится. Основная истина Чародеек, вбиваемая в послушниц с первых наставлений. Я уже не первый раз так срываюсь, позабыв о ней. Я никогда не была образцовой Чародейкой Крови. И в то же время я была Магистром Клана.
А значит, цель должна быть достигнута любыми способами.
Лёгкое колыхание воздуха вокруг меня. Со всем можно договорится, и теперь я могу слышать разговор гранда и отче.
– Очень, очень жаль, – с притворной грустью вздыхает священник. Я чувствую движение воздуха по ту сторону двери, словно от одновременно спокойного и раздосадованного движения. Так можно узнать гораздо больше, чем просто наблюдая за чистыми эмоциями.
Хриплое дыхание, тихий стук стекла по столу. Звяканье, сменяющееся бульканьем.
– Некромант отказался воскресить пособницу? – уже совсем спокойно и по деловому. Резкое и незаметное колебание, как от импульсивного кивка. Театрально-сострадательный вздох. Тяжёлые размеренные шаги к дверям. Липкий страх на миг затмевает разум и я взмываю к потолку, пытаясь слиться с ним. Меня здесь нет, это лишь блики факелов… Меня здесь нет… здесь нет…
Нет.
Двери распахиваются, пропуская недовольного отче. Он сосредоточенно хмурится, словно просчитывая ходы в Большой Игре. Он так взволнован и недоволен, что не замечает ничего вокруг себя. Это мой шанс. Осторожно проскальзываю в открытую дверь и в недоумении останавливаюсь. Небольшое, задымлённое сладковатыми курениями помещение вмещало в себя только небольшой стол и стул, на котором сгорбившись восседал Мой Лорд. Перед ним стоял хрупкий бокал из rekk'ell[11], прозрачного и очень хрупкого на вид камня, и высокий глиняный кувшин от которого несло самогоном. Удивлённо вздрагиваю. Что могло случится с Милордом, что он топит свое горе в… столь низкопробном пойле?
Он неподвижно смотрит в одну точку на грязной столешнице. Я подлетаю ближе. Не могу справится с искушением и провожу тщательно воображаемой рукой по его встрёпанным волосам. Он вздрагивает и озирается. Меня он не видит. Что-то бормоча себе под нос, он дрожащей рукой пытается наполнить бокал, но часть самогона разливает мимо. Несколько мгновений смотрит сквозь стол, потом залпом выпивает. Дрожащей рукой пытается поставить бокал, его взгляд спотыкается… на мне. Хрупкий звон разбитого бокала.
Никогда бы не подумала, что вещь из rekk'ell так легко разбить. Просто раздавив в руке.
Милорд смотрит только на меня. В его глазах я вижу немую тоску, тяжёлую горечь, острую безнадёжность и безысходность. У него сейчас очень страшные глаза.
А ещё я в них вижу своё отражение. Не клок прозрачного тумана, а себя прежнюю.
– Моя девочка… – горький шёпот. Тянусь к нему, желая и боясь коснуться и разорвать тонкую паутинку иллюзий.
Перед глазами возникает образ песочных часов, неумолимо отсчитывающих моё время. Песка осталось так мало… Понимаю, что не хочу, чтобы это мгновение исчезло. Оно должно длиться вечно. Осторожный лёгкий толчок – и часы переворачиваются на бок, песок замирает в двух половинах неровными мерцающими частями.
Я смотрю в его глаза, пытаясь… нет! не понять!.. просто запомнить. (И этот миг драгоценной жемчужиной сияет в холоде остановившегося времени). Этот миг – вечность.
Но и вечность заканчивается чёрным небытием расплаты.
Песочные часы разлетаются яркими острыми искрами. Осколки хрусталя танцуют перед глазами, как снежинки в безветренную погоду. (Я видела их однажды на горном перевале). Золотистый песок выстилает ровную невесомую дорогу в чёрном беспамятстве, и я знаю, что должна следовать по ней.
Прощай, Мой Лорд…
Плохо. Мне плохо. Так плохо, что хуже уже быть не может. Но я счастлива!
(Хотя бы потому, что это положение вещей заставляет надеяться на лучшее).
Тело болит. Всё. Запястья выкручены и привязаны над моей головой к пористо-ржавому кольцу. Ноги подгибаются, упираясь в неровную платформу. Сквозь подошву сапог чувствую тупые уколы – кто-то пытается подпихнуть побольше хвороста. Затекла шея, пытаюсь поднять голову. Сквозь закрытые веки проникает холодный сумрачный свет. Голова даже не болит. Возникает чувство, что её просто нет. Думать мне, соответственно, нечем.
Как всегда… не в последний раз…
Хотя, скорее, именно в последний. Не надо быть Посвящённой S'ien'ter[12], чтобы понять, что происходит.
Но я всё же открыла глаза. Точнее, попыталась. Слабо дёрнулись веки, отказываясь повиноваться. За спиной чувствую прозрачный льдисто-тёплый вздох. Кир. Он сомневался, что я жива. Глупый. Я так просто не умираю.
Усилием воли всё-таки чуть приоткрываю глаза. Медленно возвращается слух, накладываясь на полученное изображение. Отче читает прочувственную проповедь о том, что мир в этот прекрасный день (тебе бы моё состояние, отче, посмотрела бы я, насколько был бы тогда день прекрасным!) избавляется от двух чудовищ…
– Мир с нашей смертью теряет часть себя! – не выдержал Кир. Он прикован с другой стороны позорного столба. Пытаясь сдержать чистую ярость: здесь обычно казнили разбойников или наёмных убийц, пытавшихся убить Милорда (никому это не удавалось, – моя мать знала своё дело), пороли провинившихся слуг.
И меня?! Здесь?! Наравне с теми? Да они с ума сошли!
– Молчи, отродье окаянной тьмы! – гневно восклицает отче. Позади него стоит с безучастным видом Мой Лорд. По нему не видно, что он пил всю ночь, но уже не скажешь, что это очень опасный хищник, каким его привыкли считать все. Просто очень усталый и уже не молодой мужчина. Чуть в стороне с чувством собственного достоинства стоит Крейя. Она успела себя привести в порядок, макияж на её лице безупречен, также как и дорогое шикарное платье, и подобранные под его вызывающе-багровый цвет рубины в ожерелье. Только вот глаза подкачали. Покрасневшие, с чуть припухшими веками. И затравленный бегающий взгляд.
– Да очистит их святой огонь! – восклицает торжествующий отче. Кто-то излишне услужливый подаёт ему зажжённый факел. Священник широким и презрительным жестом бросает его на сухие, но уже успевшие покрыться холодной влагой дрова.
В ветви летят и другие факелы. С сухим потрескиванием занимается пламя. Очень медленно. С церемониальным поклоном отче подаёт два горящих факела Милорду и Крейе. Женщина недовольно поджав губки, берёт его и, подойдя к не разгоревшемуся костру поближе, брезгливо швыряет факел почти мне под ноги.
Мой Лорд устало опустив голову медленно подходит к костру. От влажных веток валит густой дым, я захожусь в кашле. Милорд вскидывает голову и сталкивается с моим тяжёлым взглядом.
«Предашь?»
В его глазах мелькает радость, но тут к нему подходит отче, предусмотрительно остановившийся чуть позади Милорда.
– Чего вы медлите?
С глухим рыком Милорд разворачивается одним незаметным слитным движением и впечатывает факел прямо в лицо священнику. Схватив свободной рукой его за ворот белой рясы, гранд отшвыривает отче к стене. Рычит на остолбеневших гвардейцев:
– Потушить костёр!
Крейя жмётся к стене, пытаясь стать незаметней. Стражники спешат выполнить приказ своего сюзерена.
Едкие белые язычки дыма поднимаются над тлеющими ветвями. Сжимаю зубы и с хрипом пытаюсь вдохнуть. С шипением разбрызгивается вода о горящие ветви. Мало…
Гвардейцы перепуганными муравьями мечутся по двору, одни таскают из колодца холодную воду, мгновенно подёргивающуюся тонким ледком. (И это приближается зима…) Другие судорожно пытаются определиться с ситуацией. Конечно, отче не стал плести на каждого из воинов персональную стальную паутину, просто поставив небольшое внушение, как раз на такой случай. Пока они ещё служат гранду-отступнику, но когда проснётся сила…
Милорд натянутой тетивой замер напротив костра, внимательно вглядываясь в танец огня. Он готов телами людей выстелить себе путь, чтобы снять меня с костра, но тогда мы умрём немногим позже… Но – вместе.
Дышать становится всё тяжелее, лёгкие с болью дёргаются в судорогах, пытаясь получить ещё хоть чуть-чуть воздуха. Слипаются глаза, кружится голова, начинает мутить. Краем сознания отмечаю стальной вихрь. Ледяной мазок стали по запястьям, слегка коснувшийся кожи, но не причинивший ей вреда. Разрублена верёвка, ноги подгибаются, но мне не дают упасть. Чьи-то руки (знакомые, надёжные, забытые) подхватывают меня, прижимают к себе. Ветер на щеках, едкий дым остаётся где-то позади.