Теперь уже известно, прикидывает Бортник. Вполне может быть, что судьба этого “Шейха” не хуже, чем у “Индиры”. И радует недостаток данных. Не знаем мы, кто сейчас на этом “Акбаре” командир, и, хоть переживаем за его маневры, все-таки эти чужие трагедии не полосуют сердце.
В воде уже несколько активных ловушек-имитаторов “Варшавянки”. Война идет не в шутку. А то, что аппаратура “Индиры Ганди” запросто селектирует, что и где, не слишком радует. Ибо не может быть, что у янки на дирижаблях компьютеры хуже.
“Обнаружены ли подводные пуски?” — запрашивает Бортник, хотя знает ответ. Хочется кусать ногти в бессилии.
“Нет, только сверху, с воздуха. И именно плюханье”, — надиктовывает откуда-то техник Синийчук. Это значит, что торпеда не входила в воду с ускорением вертикально, то есть ее не принесла на себе стартовавшая откуда-то издали ракета, выпущенная с корабля или далекой атомной лодки. Агрессоры где-то здесь, сверху. Точнее, в тридцати милях. Это можно и должно использовать.
“Всплытие до пятидесяти. Буй в готовность!” — командует Бортник. Почему бы действительно не использовать кутерьму в свою пользу? Не уточнить у Центра положение американцев?
Они еще не успевают получить ответ на запрос, когда от акустиков поступает скорбное окончание репортажа:
“Засечены звуки, сопоставимые с проломом жесткого и “мягкого” корпуса. Глубина триста. Дальность шестьдесят два. Координаты...”
Бортник не закрывает глаза, но и без этого видит сознанием, как сминается, ломается красивый семидесятиметровый корпус “Варшавянки” и падает вглубь. Здесь, под ними, около пяти тысяч метров.
Капская котловина.
148
Твердый грунт
Герман Минаков стал предметом зависти всего мужского населения лагеря, включая иностранцев и пленных и исключая лишь мужскую часть программистов, для которых женщины оставались только коллегами. Кое-кто в лагере подшучивал, что, возможно, у них что-то не так с ориентацией. Подтверждений такому предположению не имелось, так что оно оставалось на совести тех, кто об этом шушукался. Но вот у Германа и Лизы с ориентацией было в норме, однако в действительности все выглядело не так захватывающе, как мерещилось со стороны глотающим слюни. Когда однажды Герман в свете прячущейся за тучами луны позволил себе некоторую вольность, Лиза Королева спокойно и без всяческой обиды поставила барьер:
— Нет, милый Герман. Не здесь и не сейчас. Вы разве не замечаете, что мы живем без элементарных санитарных удобств?
Естественно, это Герман замечал. Да и не только он. Однако на его предложение сместить лагерь ближе к какому-нибудь источнику воды Сергей Шикарев ответил просто:
— Вы же военный, Герман Всеволодович. Янки знают, что мы где-то здесь. Они ведают, что нас много, и, естественно, вначале будут искать возле этих самых источников. Да, пока они нас не ищут, видимо, погрязли в других делах. Но рано или поздно — начнут, и тогда наша удаленность от воды даст нам лишние сутки на бегство.
— А почему мы все тянем, а, Сергей Вансович? — спросил по этому поводу и в очередной раз Минаков. — Пора бы действительно сматывать удочки.
— Наши тоже погрязли во всякой дребедени. Точнее, в других делах. Есть неприятности. Янки молотят не только атомными. В основном — высокоточными. Бьют — гады — по источникам излучения. Один наш опорный пункт уже разметелили. Там как раз находились вертолеты, должные нас забрать.
— А что, других нет?
— Нужных поблизости нет. Ты же не думаешь, что сюда, к побережью, доберутся какие-нибудь “Ка-32”? Машины нужно высвободить с других мест и перегнать. Будем надеяться, что они успеют. Раньше, чем за нас возьмутся агрессоры.
— Будем надеяться, — согласился Минаков. В общем-то, теперь он был единственным из тех, кто не торопился. Да, антисанитарные условия не удовлетворяли Лизу. Ну что ж, можно по крайней мере сидеть в обнимку. Конечно, волшебные невидимые вертолеты могли когда-нибудь перенести их в более санитарные места, однако где гарантия, что эти места не окажутся совершенно разными для Германа и Лизы? Гарантии такой не присутствовало совершенно. Даже наоборот, Герман был почти уверен, что Лизу вместе со всеми остальными героями-программистами сразу же уволокут куда-нибудь в Северное полушарие. Так что нужно было ценить теперешнее, отведенное для любви время. Пускай даже эта любовь и имеет ограничители.
Разумеется, простые братья-пехотинцы ведать не ведали об “ограничителях” и достаточно бойко подтрунивали над молодым командиром:
— Ну, как ты ее разделал, Герман? Под орех?
— Как программируется эта программистка? На “Бейсик восемь” или “Цэ плюс плюс плюс”?
— Как уроки позиционирования по звездам? Ориентацию не потеряли?
— Да нет, там все в режиме самонаведения, правда, лейтенант?
И все ржали.
Что было толку рассказывать им о высоких чувствах? О том, что у него имеется адрес постоянного местожительства в Ульяновске, а также все многочисленные хакерские адреса, по которым можно связаться с Лизой? Еще бесполезнее стало бы устраивать каждый раз потасовку. Это наверняка насмешило бы окружающих еще больше. Кроме того, он боялся, что, если, в общем-то, добряк Шикарев заметит нарушения дисциплины, он зарубит эту любовь к чертовой матери, воздействуя, разумеется, не через Минакова, а через подчиненную ему Лизавету Королеву.
Кроме своих, таким же подтруниванием пытались заниматься и морячки-подводники. Но тут Герман Минаков получил неожиданную поддержку от своей шатии-братии.
— А вы тут при чем? — сказал подводным героям Захар Кисленко. — У вас шанс был? Был. Сколько она с вами по морям ездила? Не всплывали б, пока ей самой не приспичило. Так что вы пролетаете мимо, тюлени. Наш лейтенант герой, у него в отличие от вас торпеда в цель попадает. А вы тренируйтесь в заряжании — на холостом ходу!
И все снова ржали.
Так что, хотя “торпеда” у Германа пока стояла в готовности “один” зазря, от любви все-таки имелся не только внутренний толк. Он поднял авторитет среди подчиненных. Правда, до Потапа Епифановича ему было еще расти и расти.
149
Морские песни
Глупость это, конечно, что можно “под шумок” проскользнуть под носом у американских поисковиков. Современная техника способна одновременно отслеживать тысячи целей. Вряд ли в теперешнее время на всем земном шарике наберется столько подводных лодок. Разве что они пустят в свободное плавание сразу все наличные торпеды. Но как тогда их уместить в сравнительно малой акватории? И тем не менее некоторое отвлечение, наверное, имеет место. Ведь, чтобы сбросить очередную ракетную торпеду, надо куда-то подлететь, ну хоть развернуться в необходимом ракурсе. И понятно, Бортник не наглеет, он не прет полным ходом, как давешний командир “Шейха Акбар-Али”. Будем надеяться, что все-таки какой-нибудь араб, а не соотечественник. Конечно, все люди братья, но все же... Да и не так обидно, можно списать на всегдашнее азиатское разгильдяйство. Пусть русская удаль поэкономится. Например, для случая с “Индирой Ганди”. Однако думать о таком нельзя.
И сто процентов, что натруженные бортовые компьютеры янки уловили запросный сигнал “Ганди”, хоть он и узконаправленный и сверхуплотненный и замаскирован под фоновый радиошум. И, значит, процентов эдак девяносто восемь, что сейчас они уже ведут поиск. Хуже того, может, им надоело играть в поддавки, ибо ордер приблизился и за ошибку пребольно дадут по шапке. И следовательно, теперь не будет никакого предупреждения в виде направленного акустического удара. Тихо и бесшумно начнет наводку аккуратно опущенная в воду торпеда, ориентируясь не по отраженному импульсу, а по индивидуальному почерку “Индиры”. И пойдет след в след, а может быть, встречно. Но глупость, не может этого случиться, уж торпеду мастер-эхолокаторщик Юрий Синийчук почует издалека. Точнее, почует чудо-техника, ну а он идентифицирует на фоне любых отвлекающих шумов.
Однако кое-что в погруженном во мрак американизации мире изменилось и в пользу русской лодки “Индира Ганди”. Например, мы знаем, на каком расстоянии находится сейчас боевой ордер янки. Ведаем построение составляющих тот ордер корабликов. Располагаем скоростными и прочими характеристиками. А еще изначально в курсе мы, что стотысячетонному гиганту “Клэнси” с его скоростью сорок миль в час не нужно менять галсы в ловле ветра для пуска самолетов. И, кроме всего, сверху нам доложено, что в этом районе зависли аж два “Сниэра”. И следовательно, янки не шутят, ибо боевых патрульных дирижаблей-гигантов у них пока вообще немного. И уж ясно, что если два здесь — а на каждом, как водится, десять беспилотных поисковиков и носителей торпед, — то именно сюда, в “просмотренную” зону, направится авианосный эскорт. И кстати, еще мы в курсе, что идет в этом же направлении штатовский корабельный конвой. И там, среди прочего, большая десантная штуковина — старичок класса “Эссекс”: сорок тысяч тонн, двадцать вертолето-самолетов “Оспрей”, двести единиц боевой техники и около двух тысяч мужичков-десантников. На суше силища не многим меньшая, чем оснастка “Тома Клэнси”.
И какой же вывод? Идем дальше, пока нас не остановили или покуда не будет наклевываться полный верняк. Конечно, в обычных обстоятельствах один в поле не воин. По крайней мере против такой армады.
И потому надеемся и еще раз надеемся, что, хотя американцы почти наверняка знают, что мы здесь, они глаза выпучат, когда поймут, что у нас было — а пока еще есть — внутри. Хотя все может случиться. Из пояснений Центра, применение ядерного оружия уже имело место. “Клэнси” не уничтожен, но поражен.
150
Твердый грунт
Вот так они и жили. В радостях, печалях, кто-то в любви, а кто-то в зависти, и все, разумеется, в одинаковых неудобствах походной жизни, пока однажды Сергей Шикарев не сказал Герману Минакову:
— Все — конец!
— Что конец? — не понял и даже возмутился Герман, будучи, как всякий влюбленный человек, несколько зашорен, а потому считая, что фраза касается его отношений с Лизой.
— Центр выдал указания, — растолковал Шикарев, относя раздражительность лейтенанта к общей неустроенности быта. — Срочно собираем пожитки. Через час-два здесь будут вертолеты.
— А, понял, — сказал Минаков, расслабляясь.
— Передали, что машин будет достаточно, но только для людей. Все относительно тяжелое вооружение приказали как-нибудь складировать: закопать или вообще уничтожить. Лагерь свернуть и быть готовыми к эвакуации.
— Отлично! — кивнул Герман, прикидывая, как в вот-вот должной воцариться суете и неразберихе повидаться, да и проститься на всякий случай с Лизой. Черт возьми, он надеялся, что им сообщат об эвакуации хотя бы за сутки, тогда бы, может, удалось разжалобить свою любовь на что-то более серьезное, чем обнимашечки. Теперь уж точно — нет.
— Что делать с пленными? — спросил он, дабы показать озабоченность коллективными вопросами. Кроме того, походная тюрьма значилась в его ведении, эдакая постоянная заноза.
— На счет них интересовались особо. Заберут обязательно. Кому-то они там срочно нужны. Но я считаю, сообщать им загодя не надо — имущества у них никакого. А то еще попытаются сбежать, — предположил Сергей Шикарев. Все-таки он был гражданский человек и не усекал элементарных вещей.
— Сбежать? — удивился Минаков. — Их сейчас охраняет Кисленко. От него не сильно сбежишь.
— Что будете делать с трофейным оружием?
— Ну, закопать так закопать, — пожал плечами Герман, про себя размышляя о том, что почва здесь достаточно каменистая, а потому придется потеть. И уж тем более не останется времени сбегать к Королевой.
Он все-таки решил заскочить туда сразу, еще до захода к своим. Но возле надувной палатки программистов стоял какой-то гвалт. Они паковали аппаратуру, инструмент, сматывали бесконечные кабельные жилы. Значит, оружие побоку, а свою технику тем не менее заберут, констатировал Герман. Ну что ж, своя рубашка ближе к телу. К Лизе он не смог даже подобраться, возле последнего не выключенного монитора происходила возня с отсевом и уничтожением файлов. За скопищем голов ему даже не удалось ее разглядеть. Ну и ладно, с досадой подумал Герман. Пусть так и будет. Разойдемся по-английски. Надо идти копать хранилище для арсенала.
Зато родная пехота в отличие от него восприняла новость с воодушевлением.
— Были сборы недолги — чемодан в “военторге” приобрел он за восемь рублей! — пропел никому не известную строфу техник отряда Владимир Кошкарев.
— Ну и черт с ними, с трофеями, — сказал Миша Гитуляр. — Закопаем, раз сказали. А раз велели уничтожить — выдадут там, на месте, что-нибудь другое. Правильно, командир?
— Надеюсь, — хмуро кивнул Минаков.
— А летеха наш страдает, — подмигнул приятелям Захар Кисленко. — Ой, страдает.
— Заткнулся бы ты? — огрызнулся Герман с внезапной злобой.
— Молчу! Молчу! — к удивлению Германа, даже заискивающе среагировал Кисленко. — Я ж все понимаю. Это так, из сострадания.
— Все, хватит! — отрезал Минаков. — Назначенным для рытья лопаты в зубы и за мной — шагом марш!
— Ать-два! — подтрунил Кошкарев. Герман чуть не врезал ему с разворота, но техник был вне непосредственной досягаемости кулака.
— Пошли! — сказал он хмуро и зашагал впереди.
151
Морские песни
Апогей наступил. Полыхнули пурпуром экранные метки, высветилась красивая, но страшная для тех, кто соображает, мультипликация. Не зря, не задаром ходит лодочный народ на цыпочках — выдали янки свои намерения, отчаявшись обнаружить лодку-охотника пассивной локацией. В деле локатор-эхолот. Да не один, сразу четыре штуки. Есть ли теперь шансы?
Но у Бортника своя задумочка в голове, и, может быть, у него еще есть секунды на ее осуществление. Он давит, пыхает световой микроуказкой нужный узел на разрезе отсека вооружений “Индиры Ганди”, дает увеличение и снова давит указкой. И одновременно в другой части монитора отдает команду на изменение глубины. Сто метров много, ему требуется пятьдесят.
И лодка прет кверху. Теперь совсем нет шансов обмануть враждебные сенсоры, даже пассивные, таящиеся в неизвестном количестве, ибо сколько “слушающих” глубины буев может сбросить даже один-единственный беспилотник? Разное число в зависимости от типа, но все равно уйму. Но вряд ли большие шансы имелись и ранее. Несколько десятков лишних секунд, вот что получалось выкроить в максимуме. И значит... Мы не будем все-таки делать “полный вперед!”. Учимся на опыте других. Вечная слава павшим арабам!
Итак, торпедо-ракеты в шахтах. Глубина пятьдесят, точнехонько, как в аптеке. Здравствуйте, товарищи “Сниэры”! Вы нас не ждали? Точнее, ждали, но думали, что мы будем четко играть в навязанные прятки? Вздергивать ручки кверху, как покоящаяся в Капской котловине “Варшавянка” с нерусской фамилией? Вы просчитались, господа вертолетчики, живые и механические. Вы очень ошиблись, смакующие в креслах пепси, пилоты боевых дирижаблей. Мы играем серьезно. Получите сюрприз!
И плюхает кверху, фонтанируя воздухом, ракета. Режет тяжкую толщу воды, стремясь к свету и солнцу.
— Вы не боитесь, командир? — успевает поинтересоваться разом пересохшими губами капитан-лейтенант Прилипко. — Не мало ли пятьсот?
Есть ли смысл отвечать, когда менее чем через секунду судьба рассудит истиной?
— Всем держаться! — орет Бортник по “громкой”, ибо теперь уже нет смысла хорониться. Прятки закончились насовсем. Да и орать нет смысла, ибо кто соображает и сразу после отдачи корпуса без подсказки уперся ногами и руками в мизерное околокоечное пространство, тот успел. Ну а кто нет, тот все едино опоздал. И, значит, травматизм среди экипажа обеспечен. Но нам плевать, нет у нас прямого, вышестоящего начальства, бьющего по шапке за неудовлетворительные показатели в технике безопасности.
А там, наверху, уже не помогают никакие правила безопасности и личной гигиены. Не их это прерогатива. Жахает, прессует воздух в светящуюся сферу подорванный в пятистах метрах ракетный заряд. К сожалению, торпедная стадия жизни не пригодилась и не удалась. И хорошо бы, по запоздалому совету Сергея Феоктистовича взорвать где-нибудь в километре. Но не позволят подлые “Сниэры” поднять заряд так далеко. Не за себя они боятся, за далекий “Клэнси” и его, схороненную под палубой, армаду. И, кстати, очень зря, что не за себя.
Ракето-торпедный заряд — двести килотонн. Гипоцентр — пятьсот. Эпицентр — прямиком над “Индирой Ганди”, до него всего пятьдесят.
“Полную мощность!” — командует Бортник. Но его уже никто не воспринимает. Там, наверху, дуют, пучат небо десять Хиросим! Над лодкой не бетон, всего пятьдесят метров воды вперемежку с солью! Однако по давлению каждые десять метров — это одна атмосфера. (Все просто, Петька, — говорит Василий Иванович. — Ты когда-нибудь с печки прыгал? Вот так и мы без парашютов. Главное — долететь до двух метров.)
А там, наверху, где только что был воздух и, может быть, плюхали брюшками летучие рыбки, скачком меняется климат. Здесь уже даже не планета Венера, здесь обернувшаяся к Солнышку полусфера Меркурия. А ветровой поток? Юпитер в чистом виде! Получите ураганчик и распишитесь! Вот и ладненько! Старушку Гингему не вызывали? Она несколько поднаторела в искусстве смерчей: домишко с Дороти — это детский лепет.
Лопается, совсем не слышно в вершащемся хаосе, зависший в трех километрах от эпицентра “Сниэр”. И рушится даже не в воду — несется потоком куда-то вдаль вместе со всеми неиспользованными беспилотниками. А те что, уже в деле? Вцепились тросиками в буи-эхолоты? Никто даже не замечает, как они раскатываются на составляющие. Это слишком быстро не только для человеческого, даже для глаза пчелы.
А как это интерпретируют далекие наблюдатели? Например, второй “Сниэр”, в десяти километрах? Он — никак. Имея поперечник в два с половиной раза больше “Индиры Ганди” и втрое большую толщину, он уже сплющен, рваные ошметки ловят попутную волну. Экипаж в негерметичной капсуле, с большим запасом чипсов и пепси, смело ищет дно Капской котловины.