Мы вас построим - Филип Дик 7 стр.


А теперь они преспокойно собираются реанимировать еще одну фигуру — того, к кому Эдвин М. Стэнтон питал ярую и непримиримую ненависть! Да они просто идиоты!

Вернувшись в мастерскую, я увидел, что Стэнтон по-прежне- му занят чтением. Его книжка по кибернетике близилась к концу.

Не далее чем в десяти футах от него на большом верстаке громоздилась куча недоделанных плат, которым предстояло в один прекрасный день воплотиться в Авраама Линкольна. Знал ли об этом Стэнтон? Я повнимательнее пригляделся к недостроенному симулякру — никакого исторического сходства не прослеживалось. Пока это было ни на что не похоже. Труды Банди еще ждали своего оформления. Я подумал: если б Стэнтон подходил к конструкции в мое отсутствие, там наверняка обнаружились бы сломанные или сожженные фрагменты. Однако ничего подобного не наблюдалось.

В последние дни я не видел Прис. Полагаю, она отсиживалась дома, оканчивая работу над внешней оболочкой симулякра. Возможно, именно сейчас она наносила завершающие мазки на впалые щеки Эйба Линкольна. Так сказать, последний штрих… Я мысленно представил себе знакомую бородку, грустные глаза, крупные руки и костлявые ноги — какое поле деятельности для Прис, для выражения ее артистической души! Неудивительно, что она глаз не казала, с тех пор как работа вошла в свою завершающую стадию.

На лестнице я столкнулся с Мори.

— Послушай, дружище, — поймал я его за рукав. — А ты не боишься, что наш Стэнтон в один прекрасный день прибьет Честного Эйба? Ты вообще заглядывал в книги по истории?

И тут до меня дошло.

— Ты должен был их читать! Ведь это же ты готовил блок управления! Значит, ты лучше меня понимаешь, какие чувства питает Стэнтон к Линкольну. Знаешь, что, дай ему волю, он с радостью превратил бы Эйба в обугленную головешку!

— Только не надо приплетать сюда политические коллизии давно минувших лет, — ответил Мори со вздохом. — То Прис тебе не давала покоя, теперь Стэнтон… Ты осознаешь, что превращаешься в старого маразматика? Пусти меня и дай мне работать.

Я бросился снова в мастерскую. Стэнтон все так же сидел в своем кресле, но книга была закрыта. Очевидно, он закончил читать и теперь размышлял.

— Молодой человек, — обратился он ко мне, — я хотел бы получить больше информации об этом Барроузе. Вы говорили, он живет в Вашингтоне, в Капитолии?

— Нет, сэр, — поправил я, — в штате Вашингтон.

Я объяснил ему разницу.

— Насколько я понял со слов Мори, — продолжил Стэнтон, — именно благодаря связям Барроуза в этом городе была открыта Всемирная ярмарка?

— Я слышал что-то подобное. Ничего удивительного: столь богатый и эксцентричный человек, как Барроуз, неминуемо порождает массу легенд.

— Ярмарка все еще работает?

— Нет, это было давно.

— Жаль, — пробормотал Стэнтон. — Мне бы хотелось взглянуть на это…

Меня почему-то тронули его слова. Мне вновь и вновь приходилось пересматривать свое первое впечатление об этом человеке. Господи, сейчас он мне казался куда более человечным, чем все мы — Прис, Мори и даже я сам, Луис Розен. Пожалуй, только своего отца я мог бы поставить рядом со Стэнтоном. Доктор Хорстовски выглядел просто какой-то бледной схемой по сравнению с этим симулякром… И тут я задумался о Барроузе. А какое место занял бы он в этом сравнительном ряду? А Линкольн? Что получится из нового эксперимента?

— Мне бы хотелось услышать ваше мнение о мисс Фраун- циммер, сэр, — обратился я к симулякру. — Если у вас, конечно, есть время.

— Время у меня есть, мистер Розен.

Я уселся на автомобильную покрышку напротив него и приготовился слушать.

— Я знаю мисс Фраунциммер уже какое-то время, затрудняюсь точно определить, но скажем так — мы знакомы достаточно хорошо. Она недавно выписалась из клиники Касанинского медицинского центра в Канзас-Сити, штат Миссури, и вернулась в семью. Фактически я жил в ее доме. У нее светло-серые глаза и пять футов шесть дюймов росту. Вес в настоящее время где- то сто двадцать фунтов, мне кажется, она худеет. Я бы не назвал ее красавицей — скорее, довольно милой. Теперь перехожу к более глубинным материям. Ее предки были из высших слоев, хоть и иммигранты. Данный факт в американских понятиях означает, что человеку открыт путь наверх. И регламентируется этот путь только личными способностями самого человека. Это вовсе, конечно, не означает гарантированного устройства в жизни, отнюдь. Мисс Фраунциммер безусловно права, когда отказывается от жизненных возможностей, ограничивающих ее персональные способности. Мне очень хорошо понятен огонь, что порой полыхает в ее серых глазах.

— Похоже, — сказал я, — вы заранее продумали свою речь.

— Сэр, данная тема видится мне достойной обсуждения. В конце концов, вы сами ее подняли, не так ли? — метнул он в меня пронзительный взгляд. — Лично мне мисс Фраунциммер кажется хорошим человеком. Но есть внутри нее какое-то нетерпение, сэр. Нетерпение и характер. А характер — это та наковальня справедливости, на которой перековываются явления жестокой действительности. Человек без характера похож на безжизненное животное. Это та самая искра, благодаря которой куча костей, плоти, жира и шерсти обращается в овеществленное дыхание Божества.

Должен признать, меня впечатлила его речь.

— Однако если говорить о мисс Присцилле, — продолжал Стэнтон, — то в первую очередь следует отметить не ее силу духа, вовсе нет. Меня гораздо больше заботит другое, сэр. Дело в том, что когда эта девушка слушается голоса своего сердца, она идет верной дорогой. Но это происходит далеко не всегда. Должен с прискорбием заметить, что часто доводы разума затмевают голос ее сердца. И вот тогда — жди беды, сэр.

Я не знал, что возразить ему.

Ведь женская логика — это отнюдь не логика философа. Чаще всего в ней воплощается все та же умудренность сердца, но усеченная и испорченная. С позволения сказать, тень истины. И в таковом качестве она является плохим советчиком. Женщины часто и легко впадают в ошибки, если пытаются руководствоваться разумом, а не сердцем, — Присцилла Фраунциммер тому пример. Потому что когда она прислушивается к голосу разума, холод и черствость нисходят на нее.

— О!

— Именно так, сэр. — Стэнтон кивнул и направил на меня свой указующий перст. — Вы тоже, несомненно, отметили особую холодность, которая порой исходит от мисс Фраунциммер. И мне ясно, что это ранит вашу душу так же, как и мою. Не знаю, как именно, но девушке придется справиться с этим в будущем. Потому что Создатель предназначил ей в конце концов прийти к согласию с собой. Сейчас она пока не в состоянии признать в себе эту холодную, нетерпеливую, всепоглощающую рассудочность, нечто сродни механистичности, ту часть ее натуры, с которой, увы, приходится считаться. А ведь то же самое мы находим в своих собственных характерах — это признание за собой права впустить в свою жизнь, в повседневные отношения мелкую, недальновидную философию. И то же мы видим в наших друзьях, наших соседях… Поверьте, нет ничего опаснее, чем этот изначальный, незрелый набор мнений, верований, предубеждений и осколков прошлого, весь этот ненужный рационализм, создающий искалеченный, кастрированный источник для ее деяний. В то время как если бы она просто склонилась и прислушалась, она бы услышала свой личный, цельно-гармонич- ный голос сердца, голос самой себя.

Стэнтон умолк. Он завершил свою маленькую речь на тему «Присцилла и ее проблемы». Но откуда он ее взял? Создал сам? Или получил в готовом виде от Мори вместе с управляющей программой? Хотя стиль, пожалуй, не Мори. А если это заготовка Прис? Возможно, это такая странная форма ее горькой самоиронии. Которую она почему-то предпочла вложить в уста механизма, заставив его провести сеанс ее психоанализа… Я чувствовал, что именно так все и было. Это странное раздвоение доказывало, что шизофренический процесс все еще идет в ней.

Увы, хитрые, притянутые за уши объяснения, которые я получил от доктора Хорстовски, никак не помогали делу, ибо не соответствовали действительности.

— Благодарю вас, — сказал я Стэнтону. — Должен признать, я впечатлен вашей импровизированной речью.

— Импровизированной? — эхом повторил он.

— Ну, без подготовки.

— Но я готовился, сэр, поскольку очень сильно волнуюсь за мисс Фраунциммер.

— Я тоже.

— А теперь, сэр, я был бы очень вам обязан, если бы вы рассказали мне об этом Барроузе. Я так понимаю, что он проявил определенный интерес ко мне?

— Думаю, будет лучше, если я просто принесу вам статью из «Лук». Потому что ведь на самом деле я никогда не встречался с ним. Я виделся с его секретаршей, и у меня письмо от него…

— Можно взглянуть на письмо?

— Лучше я принесу вам его завтра.

— А по вашему мнению, Барроуз заинтересовался мною?

— Можно взглянуть на письмо?

— Лучше я принесу вам его завтра.

— А по вашему мнению, Барроуз заинтересовался мною?

— Полагаю, что так.

— Вы сомневаетесь?

— Вам следует поговорить с ним лично.

— Скорее всего я так и сделаю. — Стэнтон на минуту задумался, почесывая нос. — Пожалуй, я попрошу мистера Рока или мисс Фраунциммер отвезти меня туда и устроить встречу с мистером Барроузом.

Стэнтон удовлетворенно кивнул — видимо посчитав, что принял правильное решение.

Глава 7

Ну вот, теперь и Стэнтон загорелся встречей с Барроузом. Следовательно, она неизбежно должна произойти. Как говорится, вопрос времени.

А в это же время изготовление симулякра Авраама Линкольна шло к концу. В ближайшие выходные планировалась первая комплексная проверка всех составных частей. По отдельности все железки были уже протестированы и подготовлены к работе.

Мори и Прис доставили оболочку Линкольна в офис, и она меня поразила. Даже в своем инертном состоянии, без рабочих внутренностей, она выглядела очень убедительно. Создавалось впечатление, что старина Эйб сейчас вскочит и побежит по своим повседневным делам. Со всеми предосторожностями Прис, Мори и Банда спустили эту длинную громоздкую штуку в подвал. Я тоже вошел в мастерскую и глядел, как они укладывали свою ношу на верстак.

— Надо отдать тебе должное — ты молодец, — сказал я Прис, когда оказался рядом с ней.

Засунув руки в карманы куртки, она мрачно смотрела на меня, и глаза ее казались необычайно темными и глубокими. Лицо, в отсутствие всякой косметики, было бледно, и я подумал, что она, должно быть, совсем мало спит в последнее время. Волосы Прис зачесала назад и прихватила лентой, это делало ее похожей на школьницу. Мне показалось, что она еще сбросила вес и стала почти прозрачной. Одета она была в полосатую футболку и голубые джинсы, бюстгальтер отсутствовал — похоже, при ее новых габаритах он ей был не нужен. Картину довершали кожаные туфли на низком каблуке и уже упомянутая куртка.

— Привет, — буркнула Прис, раскачиваясь на каблуках и кривя губы — в этот момент она наблюдала, как симулякра укладывали на верстак.

— Вы проделали отличную работу, — повторил я.

— Луис, — прервала меня Прис, — уведи меня отсюда. Давай пойдем выпьем чашечку кофе или просто прогуляемся.

Она решительно направилась к двери, и после недолгого колебания я последовал за ней.

Бок о бок мы шагали с ней вдоль поребрика. Прис шла, уткнувшись взглядом под ноги, казалось, все ее внимание поглощалось камешками, которые попадались ей по дороге и которые она с увлечением пинала.

— Первый симулякр, по сравнению с нынешним, был еще ничего, — проговорила она вдруг. — Стэнтон — он ведь совсем другой человек, хотя и там забот хватало… Знаешь, у меня дома есть книжка, где собраны все фотографии Линкольна. Я часами изучала их, так что теперь знаю каждую черточку его лица. Наверное, лучше свбего собственного.

Еще один камешек улетел в канаву.

— Просто удивительно, насколько выразительны эти старые снимки. Знаешь, они использовали стеклянные фотопластинки, и человеку приходилось сидеть, не шелохнувшись А еще у них были специальные стульчики с такими спинками, чтобы голова клиента не дрожала. Луис, — она внезапно остановилась у бордюрного камня, — скажи, он действительно сможет ожить?

— Не знаю, Прис.

— Порой мне кажется, мы занимаемся самообманом. Нельзя возродить к жизни то, что мертво.

— А разве вы не этим занимаетесь? Если я правильно понимаю, ты именно так все и замышляла. Боюсь, ты воспринимаешь все слишком эмоционально. И теряешь при этом чувство перспективы. Тебе пора вынырнуть из тех глубин, куда ты себя погрузила.

Я понимаю. Ты хочешь сказать, мы воспроизводим лишь видимость. Пустышку, которая ходит, говорит, но не несет в себе искру Божью.

— Примерно так.

— Ты ходил когда-нибудь к католической мессе?

— Нет.

— Они верят, что хлеб и вино на самом деле — плоть и кровь Господня. Они называют это чудом. Может быть, если мы будем использовать совершенную пленку, и голос, и точную внешность, то…

— Прис, — прервал я ее, — я никогда не видел тебя такой напуганной.

— Я не напугана, Луис. Просто это для меня чересчур. Знаешь, ведь Линкольн был моим героем, когда я училась в школе — в восьмом классе я писала о нем доклад. Вспомни, в детстве все, что мы читаем в книгах, кажется нам реальным. Так вот, Линкольн был реален для меня, хотя, конечно же, на самом деле все это являлось порождением моего разума. Вот, что самое ужасное — я принимала свои фантазии за реальность. Потребовались годы, чтоб осознать данный факт. Ты же знаешь, как это бывает: кавалерия, сражения, Улисс С. Грант…

— Да.

Тебе не приходило в голову, что настанет день и кто-нибудь создаст твоего или моего симулякра? И мы снова возродимся.

— Что за бред!

— Представь, мы мертвые и безразличные ко всей этой суете. И вдруг что-то пробивает наш кокон небытия, может, вспышка света… И затем наша защита рассыпается, реальность снова берет нас в свои когтистые руки. И мы совершенно беспомощны, мы не можем остановить этот процесс. Воскрешение! — Она передернулась.

— Это не имеет ничего общего с тем, что вы делаете. Выброси все из головы! Не следует смешивать настоящего Линкольна с этим…

— Но настоящий Линкольн существует в моем сознании!

Я удивленно смотрел на Прис.

— Ты сама не веришь в то, что говоришь. У тебя в голове существует в лучшем случае идея Линкольна.

— Нет, Луис. — Она медленно покачала головой. — Во мне живет самый настоящий Линкольн. И я билась ночь за ночью, чтобы открыть дверь и выпустить его в наш мир.

Я рассмеялся.

Но это ужасный мир, — продолжала Прис. — Я это знаю. Послушай меня, Луис, я расскажу тебе кое-что… Знаешь ли ты, как можно освободиться от ос? Да-да, этих проклятых ос с их жалами. Здесь нет никакого риска, и денег тратить не придется. Все, что тебе надо, это ведро с песком.

— Так.

— Надо дождаться ночи. Ночью все осы спят в своих гнездах. Ты подбираешься к их дому и засыпаешь песок прямо в дырку, получается что-то вроде кургана. Слушай дальше. Ты думаешь, что убил их, но это не так. Дальше происходит вот что. Утром осы просыпаются и обнаруживают, что выход засыпан. Тогда они начинают рыть ход в песке, чтоб пробиться наружу. Возникает вопрос, куда же девать отработанный песок? Да некуда, только внутрь гнезда, в его другие части. Так что осы организовывают цепочку и песчинка за песчинкой передают этот мешающий груз в заднюю часть своей норы. Беда в том, что песок тяжел и его много. На расчищенное место тут же сверху сыплется новый.

— Ясно.

— Разве это не ужасно?

— Действительно, — согласился я.

— В результате осы можно сказать собственноручно заполняют свое гнездо песком. Причем, чем усерднее они трудятся, тем ужаснее результат. Они замурованы. Все это похоже на какую-то восточную пытку, не правда ли? Так вот, Луис, когда я услышала про такой способ, я подумала: «Господи, лучше уж умереть! Я не хочу жить в мире, где происходят подобные вещи».

— И когда ты узнала обо всем этом?

— Очень давно. Мне было семь лет, Луис, и я тогда представила себе, каково находиться там, в гнезде. — Не останавливаясь, она вдруг схватила меня за руку, глаза ее плотно зажмурены. — Вот я сплю. Вокруг темно. Рядом со мной сотни, тысячи таких, как я. И вдруг — бах! Шум откуда-то сверху.

Прис плотно прижалась ко мне, но продолжала идти нога в ногу со мной.

— И вот мы дремлем… неподвижные, холодные, как земля вокруг. Затем солнышко просыпается, становится теплее, мы просыпаемся. Но почему вокруг так темно? Где обычный свет? И вот мы начинаем искать выход. Его нет! Мы напуганы. Что происходит? Мы стараемся действовать организованно, не паниковать. Никаких лишних движений — кислорода мало, мы выстраиваемся в цепочку, работаем молча и энергично.

Она по-прежнему шла с закрытыми глазами, держа меня за Руку. У меня возникло чувство, будто я веду маленькую девочку.

Мы никогда больше не увидим дневной свет, Луис. Абсолютно неважно, сколько песчинок мы перетащим. Мы продол жаем работать и ждать. Но все бесполезно. Никогда. — Ее голос дрогнул в отчаянии. — Мы мертвы, Луис. Все, там внизу.

Я сжал ее пальцы и попытался стряхнуть наваждение.

— Как насчет чашки кофе?

— Нет, спасибо, — покачала она головой. — Хочу просто прогуляться.

Мы пошли дальше, теперь на расстоянии друг от друга.

— Луис, — сказала Прис, — все эти насекомые — осы, муравьи — они такие сложные. Ведь там, внизу, в их гнездах кипит жизнь. Они трудятся…

— Да, а еще есть пауки.

— Пауки — это отдельная история. Возьми хотя бы дверного паучка. Подумай, что он должен чувствовать, когда очередной кто-то приходит и разрушает его паутину.

Назад Дальше