— Цени мою добрость, — сказал Эдик, отбрасывая оба кнута. — Я бы мог выстегнуть тебе глаза или вовсе лишить ушей, но я человек жалостливый! — Обернувшись к Оролесу, он вежливо спросил: — Победа за мной?
— Ты его одолел! — осклабился «царь», и толпа взревела. Каждый второй из окружавших место для поединка был пастухом и по достоинству оценил умение Чанбы обращаться с кнутом.
— Следующий! — выкрикнул Эдик.
— Разрешите мне? — деликатно осведомился Искандер. — Не желает ли Луций Эльвий сразиться со мною? На мечах?
— Желаю! — брякнул гладиатор, все еще не пришедший в себя от перенесенного позора. Уж на мечах-то он будет первым!
— Как биться будем — одним мечом или сразу двумя?
— Двумя! — оскалился Змей, припоминая победу в Большом Цирке.
Искандеру подали его же полуспаты, отнятые на полонине. Тиндарид поблагодарил кивком и сжал рукояти.
Ярость от унижения и срама все еще клокотала в Луции, поэтому он не стал развивать наступление постепенно, пробуя защиту противника, исследуя его реакцию и нащупывая слабые места. Эльвий с ходу кинулся в атаку, бешено работая обоими клинками. В этот момент он напомнил Сергию шестирукого Шиву, одновременно орудующего полудюжиной мечей. Но и сын Тиндара взорвался движениями — маховые взвивы спат слились в мерцание металлического веера. Противники сошлись. Лобанов завистливо поморщился — такого мастерства ему не достичь, для этого надо упорно заниматься лет с пяти, как Александрос. Удары мечей раздавались так часто, что в уши лез прерывистый звон и заполошный лязг. И вот мутный вихрь металла и плоти распался надвое. Спокойный с виду Искандер поклонился бурно дышащему Луцию. В двух местах туника на сыне Тиндара была рассечена, но лишь одна из прорезей сочилась кровью. А вот у гладиатора обе щеки украсились неглубокими шрамами — от ноздрей к скулам.
— Молодец! — похвалил друга Эдик. — Соблюдаешь симметрию!
Оролес внимательно оглядел противников.
— Ничья! — постановил царь, и Тиндарид поклонился, пряча насмешку.
Сергий с интересом посмотрел на Змея. Тот выглядел потрясенным, но не сломленным — стержень в этом человеке был крепок.
— Наверное, теперь моя очередь, — скромно сказал Лобанов и вышел в середку.
— Чем биться будешь? — спросил Оролес с интересом.
— А ничем! — усмехнулся Сергий. — Хочу просто набить твоему сотнику морду. Пусть, если хочет, оставит себе меч — мне безразлично.
Луций осклабился и разжал пальцы — оба меча упали в снег.
— Уравняем шансы! — сказал он.
Пружинистой походкой гладиатор, повышенный в звании до сотника, приблизился к неподвижно стоящему Лобанову. Неожиданно пригнулся и ударил с левой руки, метясь в солнечное сплетение. Только вот не попал — Сергия уже не было на месте. А то, что его противник зашел ему за спину, Луций ощутил очень остро — костяшки Серегиевых пальцев вонзились ему в левый бок, «пробивая» почки. Задыхаясь от резкой боли, гладиатор развернулся для удара ногой, но мерзкий гастат-кентурион снова куда-то пропал, скрылся с глаз.
Крепкий локоть охватил шею Луция.
— Скажи «Сдаюсь!», — подсказал Сергий, — и я тебя отпущу.
— Лучше я расскажу Оролесу, — прохрипел Эльвий натужно, — о преторианцах и их кентурионе! То-то он с вами позабавится!
— Да ну? — холодно удивился Роксолан. — Ты думаешь, вашего царька меньше позабавит история о Сирме, которого вы с Публием прячете от него?
Змей поднатужился — и саданул локтем назад, задев Сергия вскользь, после чего выбросил кулак вверх.
Кулак, однако, попал в зацеп. Луций ощутил острую боль, весь мир перекосился, и грязный снег ударил в лицо. Гладиатор тут же вскочил — и получил в глаз. Миг спустя заработал в другой — для симметрии.
— Готово, Оролес, — спокойно сказал Лобанов.
— Моя очередь! — прогудел Гефестай. — Дай-ка я его пожамкаю маленько.
— Хватит! — сердито воспротивился Оролес. — Когда я решу отдать Луция на растерзание медведю, я тебя позову, а пока он мне еще может пригодиться. Так, ну всё! Все вы хорошие бойцы, и я рад такому пополнению. Располагайтесь где будет удобно!
— Благодарю, царь, — серьезно сказал Сергий.
Он вернул себе верный акинак и нацепил перевязь через плечо. Его примеру последовали остальные преторианцы и Тзана.
Поклонившись Оролесу, они прошли через расходившуюся толпу, малость разочарованную, — ни крови, ни потрохов на снегу.
— Ищем подходящее помещение, — сказал Сергий негромко.
— Так они все заняты! — удивился Чанба.
— Мы на «зоне», Эдик, тут всё по понятиям.
— Выселять будем? — деловито спросил Искандер.
— Придется.
Походив, посмотрев, преторианцы выбрали для себя крепкую юрту, крытую черным войлоком. Рядом с входом кутался в вонючую овчину мужичонка с длинными черными косами. Его припухшее лицо носило отпечаток неискоренимой склонности к алкоголю.
— Тук-тук-тук! — громким голосом озвучил Эдик свой приход. — Кто в этом теремочке живет?
Мужичонка заморгал на Чанбу.
— Равшимод тут пошелился, — прошамкал он, — а раньше — ик! — Арифарн жил. И я еще тут — ик! — живу. Гнур я, сын Ишпакая.
— А теперь мы сюда переехали! — подхватил Сергий и, откинув полог, вошел в юрту.
— Никого! — сказал Искандер. — А грязи-то, грязи.
Морща нос, Лобанов оглядел помещение. Все разбросано — маленькие подушки, набитые конским волосом, скомканные халаты-чекмени, посуда, пара круглых щитов, плоский бурдюк. Жирная копоть повсюду, на ковре следы грязных ног, зато ковров тех — целая пачка, штук пять, один на другом.
— Так, — придумал Сергий, — верхний выкидываем вместе с пожитками!
— Очистить помещение! — весело сказал Эдик и потянул ковер за угол.
Вскоре чужое имущество оказалось во дворе, а тут и Гнур показался. Он вел за собой широкоплечего степняка, надо полагать, того самого Равсимода.
Равсимод хмуро оглядел новых хозяев, но дергать тигра за хвост остерегся — видал, как преторианцы с такими «дергунами» обращаются.
— Вы… это. — промычал он. — Вы… чего? А?
— Живем мы здесь, — вежливо объяснил Сергий. — А что?
Равсимод посопел.
— А я где живу? — довольно внятно спросил он.
— Да я почем знаю? — выразил Сергий легкое удивление.
— Может, у друзей? — решил помочь Искандер.
Равсимод потоптался, развернулся и пошел. Мужичонка-шестерка проблеял что-то вопросительное ему в широкую спину, и тот рявкнул в ответ. Гнур сын Ишпакая покорно ухватился за свернутый ковер и потащил его по снегу, семеня задом наперед и напрягая все свои хилые силы.
Становище «свободных даков» заселялось не одними лишь бывшими подданными царя Децебала — жили тут и сарматы, и волоты — потомки римских легионеров, нарушителей воинской дисциплины, изгнанных за Данувий. Чужие среди чужих, волоты переженились на туземках и выжили, растворяясь среди местного населения.
Становище занимало солидную площадь, и проживали тут многие сотни беженцев, людей без родины, потерявших всякую надежду вернуться и не имевших сил на создание Новой Дакии. Сергий постоянно встречал таких по всему лагерю — опустившихся, заросших, ко всему безразличных. Весь день они бродили от костра к костру — присядут в одном месте, погреются, бредут дальше. Где и как они добывали себе пропитание, осталось для Сергия загадкой. Но дети рождались и тут — чумазое, сопливое, горластое «потерянное поколение». Эти точно не пропадут — сбиваясь в шайки, детишки шарили по становищу и стяжали все, что плохо лежит. За ними гонялись сердитые воины и крикливые бабки, но куда там. Вороватая малышня испарялась влет, проникая в одни им известные щели.
Водилась тут и своя знать — пиллеаты, щеголяющие расшитыми колпаками и плащами с бахромой по краям. Эти покидали родные края не голыми и босыми, а ведя вьючных лошадей в поводу, и чего только не было в тех вьюках. Прихватили пиллеаты и рабов, и наложниц. Однако временный отъезд тянулся двенадцатый год подряд — обносилась и знать, а заезжие купцы из Тиры и Ольвии давно уж скупили всё ценное. И опускались пиллеаты — изгнание, делая само существование бессмысленным и бесполезным, уравнивало их с «волосатыми», с простолюдинами-коматами.
Правил этим морем пустых душ царь Тарб — номинально, а по сути в становище сложилось двоевластие. Оролес позволял Тарбу беспокоиться всякими хозяйственными вопросами, но армия, хоть и маленькая, была его. А за кем сила, у того и власть. И Тарб терпел это унизительное положение. Потому что его самого терпели.
— Значит, так, — сказал Сергий, переходя на русский, — войлочные стены юрты тонкие, а слух у туземцев острый. — Не сидим, начинаем подрывную деятельность. Искандер и Тзана остаются, будете стеречь место жительства, а остальные — на выход. Пойдем, прогуляемся, поищем Сирма.
Лобанов, Чанба и Гефестай разошлись в три стороны, держа руки поближе к мечам. Роксолан протоптал затейливую «змейку» по запачканному снегу, кружа между юрт и сараев, и столкнулся с Эдиком.
— Здорово, босс! — жизнерадостно воскликнул Чанба. — И тебя «под колпак» взяли?
— Взяли.
Слежку за собой Сергий заметил сразу, «сопровождающие лица» не особо-то и скрывались — топали открыто, а когда он оборачивался, даже не удосуживались глядеть в другую сторону, изображая случайных прохожих, — так и пялились на кентуриона-гастата, не выпускали из поля зрения.
— Такова она, судьба бойца невидимого фронта, — проговорил Эдик, придав лицу суровое выражение.
— Интересно, — буркнул Роксолан, — кто ж это «наружку» выставил? Оролес? Это вряд ли.
— Это всё наш друг Луций, — криво усмехнулся Эдик. Не таясь, он оглянулся и пальцем указал на бородача с кривым плечом, малость приволакивающего ногу. — Его я точно видел, еще на полонине, он из сотни этого задрипанного гладиатора. Остальных не помню.
— Ладно, не обращай внимания. Будем считать, что это наши телохраны.
Сергий направил стопы по узкому проходу между двумя длинными сооружениями из кирпича-сырца, крытыми снопами камыша. Это были торговые ряды — обе стены зияли рядом квадратных проемов, а деревянные щиты, закрывающие лавки на ночь, торгаши приспособили под прилавки. Покупателей было мало, да и товар не баловал качеством — кнуты, седла, сбруя, оловянные котелки и медные кувшины, горшки и прочий ширпотреб. А в крайней лавке торговали свежениной — туши двух косуль висели на крюках.
— Чтобы зря не ходить… — проговорил Сергий, роясь в кошеле. — Эй, любезный! Отхвати-ка нам… отсюда и досюда.
Мясник — густо заросший курчавой бородой эллин с красным от холода носом — закивал понятливо и отрубил у косули заднюю ногу, захватив филейную часть.
Сергий небрежно сунул ему серебряный денарий и взвалил ногу на плечо, как Геракл дубину.
— Не извольте беспокоиться, — юлил торгаш, — полночи на морозе, не испачкает!
Лобанов кивнул и передал мясо Эдику.
— Угнетаем, да? — сказал тот. — Грузим, как на ишака?
— Почему — как? — хладнокровно ответил Лобанов. — Неси, неси. Тебе ж сказали — полночи на морозе. А мне еще котел купить надо.
Отоварившись, Сергий зашагал рядом с угнетенным пролетарием, усиленно кряхтевшим под тяжким грузом.
— Не кряхти так, — посоветовал ему Лобанов, — обделаешься еще.
— Ладно, босс… — мстительно прошипел Чанба. — А чего ж ты с пустым котлом гуляешь? Воды тоже надо купить! И не смотри на меня, как Ленин на буржуазию! Чего ты? Вода тут недешевая!
Роксолан поморщился, но «пролетарий» был прав: без воды — не туды и не сюды.
Обойдя по кругу плетеную загородку храма Замолксиса, он обнаружил искомое — водоноса с тележкой, полной амфор с ледяной аш-два-о.
— Водичка сла-адкая! — засуетился тот. — Из Дальнего колодца! Чистейшая!
— Ливани тогда в котел.
— А у меня и из проруби набрано, эта подешевше будет.
— Колодезную лей!
Водонос мигом опустошил пол-амфоры, Сергий расплатился — и отправился дальше. А дальше дорогу ему перегородили четверо добрых молодцев, поперек себя шире.
— Это кто у нас такой бога-атенький? — засюсюкал один из них, придвигаясь к Лобанову. — Щас он с нами поделится своими моне-етками.
Он цвиркнул слюной в котел, Сергий увел покупку, сохранив воду незапачканной, и плевок попал ему на штанину.
— Вытер! — резко сказал он. — Живо!
Плевальщик лишь ощерил желтые зубы, вознамерившись харкнуть метче. Лобанов, удерживая котел с водой на весу, ударил наглеца ногой по коленке сбоку. Желтозубый упал, и Сергий мгновенно опустил ногу ему на горло, надавил, выжимая хрип.
— П-пусти-и!..
Трое дружков плевальщика активизировались. Лобанов даванул лежачего и освободил ногу для удара. Эдик не стал дожидаться, пока на него нападут, и атаковал первым. Сергий врезал крайнему носком сапога в висок, а тут за спинами хулиганов и Гефестай нарисовался, поддержал почин. Ему достался третий крепыш, а четвертый быстро скрылся в щели между сараев и пропал.
— Здорово я его! — довольно сказал сын Ярная. — Мой знаменитый пушечный удар! Помнишь, как я ту беседку повалил? Херак с левой, херак с правой — и крыша на уровне моря!
— Тупые какие-то! Лезут и лезут! — возмущался Эдик. — Они что, не видели, как мы Луция отшлепали?
— Потому и лезут, что видели! — сказал Гефестай назидательно. — Тут же полно отморозков, вот они и цепляются, доказывают, что круче нас. А это кто за вами?
Роксолан оглянулся, холодно осмотрел «наружку» и ответил:
— Эти к нам приставлены. Пойдемте отсюда.
— А давайте, оторвемся? — загорелся Гефестай. — Я этот район прочухал, уведу вас в момент! Сейчас кошары пойдут, а потом сарай. Он пустой. Входим в дверь, выходим в пролом, а там уже соседняя «улица»!
— Вперед!
Неторопливо обойдя кошары, преторианцы юркнули в сарай и вылезли через широкую щель прямо к шатру, покрытому воловьими шкурами. Весь снег между шатром и сараем был желтым от натеков мочи.
— Развели чушатник. — проворчал Гефестай, перешагивая отходы жизнедеятельности.
Сергий чуть не поскользнулся, проклиная тяжелый котел, — побегай-ка с ведром воды в руке!
Сладковато-горький дым кизяка стелился по-над юртами, а невнятный говор сотен человек словно сгущал сизый чад.
— Что я говорил? — хмыкнул Гефестай с довольством. — Оторвались!
— Закрепим успех, — сказал Сергий энергично. — Ходу!
За юртами путь им преградил ряд высоких амбаров, а потом пошли заснеженные огородики. Повалив хлипкий забор, плетенный из лозы, по грядкам бродила парочка тощих коровенок, приученная — не от хорошей жизни! — добывать корм из-под снега. Буренки разгребали наст копытами и хрумкали сухой травой. Видать, огородники местные не отличались трудолюбием — все заросло бурьяном. Или сорняки оставляли специально, на прокорм скоту?
За огородиками высилась глинобитная стена, к которой приткнулись полуземлянки.
— Такое впечатление, — хмыкнул Эдик, — что нормальные избушки закопали в землю по самые крыши!
— Говорят, тепло… — протянул Сергий, тихо ненавидя котел с водой.
— И сыро! — подхватил сын Ярная. — И воняет — жуть!
— Жил в такой? — поинтересовался Чанба.
— Заглядывал.
Сделав круг, Сергий обнаружил в стене узкие ворота, укрепленные кривыми стволиками, и выбрался на ту сторону, где нестройными рядами выстроились конические шатры из жердей, заделанные где шкурами, где кошмами, а где и циновками, сплетенными из тростника, — в жару такие стены хранят прохладу, но зимою это сущий морозильник.
— Оторвались, — утвердительно сказал Эдик.
— И заблудились, — добавил Лобанов. — Где наша юрта, кто скажет?
— Найдем! — обнадежил его Чанба и вдруг остановился. — Кого я вижу! — прожурчал он, распахивая руки для объятий. — Никак сам Гай Антоний Скавр пожаловать изволили!
Только тут Сергий углядел знакомую нескладную фигуру легата. Гай брел понуро, шаркая сарматскими войлочными сапогами. При звуке голоса Чанбы он вздрогнул и затравленно обернулся.
— Вы… за мной? — спросил он севшим голосом.
— На фиг ты нам сдался? — вежливо поинтересовался Сергий и поставил в снег проклятущий котел. — Ну, как поживаешь на новом месте? Не женился еще?
— Н-нет.
— А зря, — заметил Лобанов, растирая слипшиеся пальцы. — Семейных тут уважают. Детишек заведешь, будешь летом овечек пасти. Красота! А ты парень крепкий, лет пятьдесят еще протянешь.
— Только так, — кивнул Эдик. — Не жизнь у тебя будет, а малина! На свежем воздухе, на просторе… Пастораль! Буколика!
— Я — римский гражданин! — окрысился Гай. — И не собираюсь гнить в этой вшивой Сарматии!
— А тебя никто не спрашивает, что ты собираешься делать! — резко оборвал легата Лобанов. — Что, в Вечный город потянуло? К лупанариям поближе?
— А кто мне помешает? Ты?!
— Да любой легионер, любой вигил. Они будут рады исполнить приказ Марция Турбона и сцапают тебя, мелкий ты моральный уродец! Ты что, еще не понял, во что вляпался? Наместник твердо пообещал яйца оторвать своим похитителям, и он таки сдержит слово!
— А Публий с тобой? — поинтересовался Гефестай.
— Со мной… — промямлил Гай.
— И кто он тебе? — продолжал сын Ярная.
Легат пожал плечами и выдавил:
— Друг.
— Нет, ты не уродец, — с удовольствием сказал Эдик, — ты полный урод!
— Публий Апулей Юст — предатель! — четко проговорил Лобанов. — Он продавал Оролесу наши секреты, чем погубил десятки парней из каструмов. И кто ты после этого? Ты хоть понимаешь, что стал пособником изменника? Значит, ты и сам изменник! Конечно, вряд ли тебя распнут — патриций все-таки, но веревка для тебя припасена! А может, палками забьют.