Он пришпорил огромного коняку, и тот потрюхал мимо преторианцев и ликторов. Гефестай с Луцием вежливо посторонились, уступая дорогу, и даже Эдик придержал язык, дабы не осложнять политическую обстановку. Батавы, подозрительно зыркая, потрусили следом за предводителем. Когда последний из них, незаметно для Зигмирта погрозив кулаком, скрылся за возвышенностью, Чанба выразился:
— Заметили? Сразу как-то посвежело!
Гефестай хмыкнул и проговорил, пряча лук в кожаный горит:[40]
— Жалко, что не дали мне стрельнуть. Троих я бы завалил. Или пятерых.
— Ты был адекватен, — похвалил его Искандер.
— Что стоим? — улыбнулся Сергий. — Вперед, и с песней!
Преторианцы пришпорили коней, и скоро дорога увела их дальше к северу, ближе к границам Дакии. Ликторы, «конвоировавшие» Гая Антония Скавра, поспешали следом.
Виминаций, город и порт, где стояли триремы Данувийской флотилии, они миновали без остановок. За Виминацием, у Ледераты, на тот берег вел понтонный мост, но преторианцам туда было не надо. Сергий поскакал на восток, сначала по дороге Тиберия, потом вышел на виа Траяна. О, это была особенная дорога! В этих местах могучее течение Данувия пробивало себе путь между Карпатами и Балканами, вода пенилась и грохотала, зажатая скалистыми утесами. Берега как такового не существовало — отвесные гладкие стены возносились из бурлящих вод на сотни локтей вверх. Называлось это место Клиссурой, или Железными Воротами. Дакам и в голову не приходило оборонять здешние берега — Данувий сам справлялся с охраной подступов. А легионеры Траяна ухитрились-таки проложить удобную дорогу по вертикальной стене! Прорубили в скалах террасу шириной шага в два, прямо над рекою, а с краю обрыва выдолбили отверстия. Забили в них дубовые бревна, сколотив что-то вроде балкона в десятки миль длиной. Настелили крепкие доски — и получилась вполне приличная виа Траяна. Едешь по ней, справа — каменная стена со следами кирок, сверху нависает каменный свод, а слева, за крепкими перилами, гремит и беснуется Данувий, вздымая и скручивая водяные валы, швыряясь ошметками пены. Мелкая водяная пыль висит в воздухе постоянно, играя на солнце радугами.
— Здорово тут! — провопил Эдик, перекрикивая гул несущейся реки.
— Ага! — заорал Гефестай. — Тихо так! Водичка плещется!
Солнце убралось за скалы, и в каньоне тут же сгустился сумрак. Повеяло зябкой сыростью, как из погреба. Сергий направил коня поближе к перилам — тот зафыркал испуганно, замотал головой. Зато хоть небо открылось над головой — и отвесная гранитная стена, уходящая по вертикали вверх.
А десятью милями ниже по течению показался громадный мост — Понс Траянис. Мост был как поводок, на котором Рим держал полудикую-полуприрученную Дакию. Вон она, за серо-зеленым разливом Данувия, стелет желто-бурое разнотравье степной полосы, а по горизонту встает пильчатая линия гор. Что там? Как там? Какие опасности, какие губительные тайны ждут их в императорской провинции, но припрятаны до поры?
— Подъезжаем, — обронил Сергий и послал коня легкой трусцой.
Глава пятая, в которой Лобанов испытывает «сердечный укол»
Легионную крепость Дробета римляне соорудили в красивом месте. В плане она имела форму квадрата со стороной в шестьсот шагов, и какие это были стороны — ого! — два ряда стен высотой в двадцать локтей, расположенных на расстоянии восьми шагов друг от друга. Замучаешься завоевывать! Одной стороной фортеция примыкала к мосту Понс Траянис, а еще с трех ее окружали рвы и земляные валы, расположенные в шахматном порядке, — пока до самих стен доберешься, половину бойцов положишь. Еще один вал находился в промежутке между крепостными стенами.
Сами стены были выстроены из «двуручных» каменных блоков-квадров. С внешней стороны квадры блестели шлифовкой, с внутренней так и оставались необработанными — никто ж не видит… Вокруг и внутри крепостных стен легионеры проложили добротные кольцевые дороги, а дальше расстилалась прата, территория легиона, где на травке пасся скот, — за ним присматривали воины-пекуарии.
Таков был стандартный типовой проект римской крепости. Однако в Дробете, на неспокойной данувийской границе, потребовалось еще пуще укрепить крепостные ворота, ибо даки с гетами стояли на ступеньку выше полудиких германцев и умели штурмовать укрепления. И здесь, впервые в практике пограничной фортификации, навесили мощные двойные ворота, а справа и слева от них возвели круглые башни, выдающиеся вперед из крепостной стены. Мало того, на боковых, прилегающих к воротам стенах устроили балконы, дабы сподручнее истреблять штурмующих.
У ворот преторианцы спешились, а ликторы повлекли своего легата в канаб. Сергий с удовольствием разминал ноги.
— Лучшее средство против геморроя, — внушал Гефестаю Эдик, — это пешие прогулки! Так что гуляй почаще — и не будешь ныть!
— Когда это я ныл? — озадачился сын Ярная.
— Было дело, — туманно, но очень веско сказал Чанба.
— Врешь ты все… — проворчал кушан.
В главных воротах их остановил дозорный. Опираясь на щит, он весьма красноречиво уткнул копье-гасту в грудь Сергию. Лобанов, так же молча, протянул дозорному квадратик кожи — пропуск с печатью префекта претории.
Легионер, удовлетворясь, убрал копье и, так и не сказав ни слова, махнул свободной рукой — путь, дескать, свободен.
Внутри кастра Дробета удивительно походила на расположение какой-нибудь военчасти. От главных ворот тянулась прямая и широкая виа преториа. Рядами вдоль нее шли казармы ауксиллариев,[41] выстроенные из кирпича и крытые черепицей, а дальше располагалась скола — помещение для военных занятий, казармы легионеров — с портиками! — и дома старших офицеров.
— Серый, глянь! — восхитился Эдик, заглядывая в казарму через распахнутые двери. — Тоже двухъярусные койки, как у нас! Помнишь?
— Помнишь… — рассеянно отозвался Роксолан.
Легион жил по издавна заведенному порядку. У казарм фракийской алы конники точили мечи, чистили доспехи. Насупленный декурион аккуратно вбивал гвоздики в парму — круглый кавалерийский щит, — приколачивая вощеную кожу. Из конюшен доносилось ржание. Возле турмовых котлов дежурные кололи дрова, обдирали свиную тушу, мешали булькавшее варево. Двое проштрафившихся кавалеристов без поясов, в подоткнутых туниках, скребли лопатами доски сортира, таскали воду, окатывали ею пол, драили, доскребываясь до древесины чистого белого цвета. Слышались возгласы:
— Минуций Нисет! К квестору![42]
— Что, деньги дают?!
— Беги давай!
— Бегу! Лечу!
— Пеликан!
— Чего?
— Когда сменяешься?
— С третьей ночной на первую дневную. А чего?
— Тьфу! Весталкина честь. Да Помпедий достал где-то неплохого винца…
— Критского?
— Ага, жди. Цекуба!
— Тоже ничего.
— Сальве, Процилий!
— Сальве…
— Кто это с тобой?
— Септимий Квадрат, старослужащий первой кентурии, первого манипула!
— Отставить, Септимий. Проходи, у нас по простому.
Мимо, сменившись с дежурства, прошагал легионер.
— Эй, служивый, — остановил его Сергий, — не подскажешь ли, где нам найти принцепса претории?
— Цереала, что ли? — проворчал легионер и хмыкнул без особой приязни: — С чего бы вдруг Цивика дакам занадобился?
— Я не слышу ответа, — очень спокойно сказал Лобанов. До того спокойно, что легионер поежился. Еще один боец, без шлема и панциря, в одной красной тунике, остановился и покачал головой:
— Ты опоздал! Принцепса срочно вызвали в Сармизегетузу — нового наместника ждут, что ли.
— Это плохо… — задумался Роксолан. — Так, а префект лагеря на месте?
— Почти! Он в ретентуру подался, я видел. Зовут Гай Косконий Ребил.
— Благодарю тебя, — церемонно сказал Сергий и повел своих дальше.
А дальше, на перекрестке, стояла принципия — штаб легиона. Неподалеку был устроен преторий, где размещалась резиденция командующего легионом — основательный двухэтажный домина. Напротив претория находился сакеллум, знаменное святилище, — там хранились значки когорт, легионная аквила и бюсты императоров. Ниже, в подвале сакеллума, держали кассу со сбережениями легионеров и вторсырье — ни гвоздей, ни обломков мечей в кастре не выбрасывали, металл ценился высоко.
— Крепко устроились римляне, — сказал Эдик, — надолго.
— Но не навсегда, — заметил Сергий.
— Увы! — отпустил вздох Искандер.
— Не переживай, — утешил его Чанба. — На наш век хватит!
За виа принципалис, делившей кастру пополам, начиналась ретентура — тыльная часть крепости. Здесь дымила труба фабрики — легионной мастерской. Там обжигали кирпич и черепицу и ставили на них легионное клеймо. В Дробете временно стояли когорты Второго Августова легиона, а посему на заготовках выдавливали обе его эмблемы — быка и козерога. С кузни доносился неумолчный звон и лязг.
Напротив фабрики, через утоптанную дорожку, тяжко осели приземистые горреи — большие амбары.
Тут Сергий и встретил префекта — тот принимал зерно нового урожая. Лобанов подошел и представился.
— Задание я получил от префекта претории, — подпустил Роксолан юмору, — вот и решил обратиться к префекту лагеря. Уж он-то, думаю, знает своих людей получше Цивики Цереала!
Гай Косконий Ребил довольно хмыкнул.
— Как не знать, — приосанился он, — все передо мной прошли за тридцать-то лет. И кто тебе надобен, кентурион?
— Тиберий Клавдий Максимус.
— Ага! — Префект подумал, и вдруг трубно взревел: — Цезий Басс! Ко мне!
Опрятный тессерарий,[43] настолько плотный, что, чудилось, мышцы его вот-вот разорвут панцирь, подлетел к префекту и вытянулся во фрунт, хлопая себя кулаком в гулкую грудину.
— Цезий Басс слушает твои приказы! — рявкнул он.
— Ага… — буркнул префект. — Декуриона Тиберия Клавдия — ко мне! Он хоть на месте?
— Декурион — рядом, — отрапортовал тессерарий. — В госпитале!
— Болеет, что ли? — нахмурился префект.
— Никак нет! Принимает лекарства! Гай Косконий Ребил поглядел на Сергия.
— Не будем отрывать декуриона от работы, — решил Лобанов, — заявимся к нему сами.
— Цезий, — тут же распорядился префект, — проводить!
— Слушаюсь!
Госпиталь-валетудинарий тоже был типовой постройки. Солдатские палаты и угловые комнаты для офицеров выходили во внутренний дворик, где размещались операционная и святилище Эскулапа. Медицина медициной, но и божья помощь не помешает. Отдельный вход вел в госпитальные термы с огромным бассейном.
Декуриона Сергий застал за делом — Тиберий перетаскивал керамические сосуды с лекарствами. Это был седой человек суровой наружности с красным лицом и бестрепетным взглядом. Такой наедет — не спустит.
— Тиберий Клавдий Максимус? — обратился к нему Сергий.
— Ну? — буркнул декурион, едва поворачивая лицо.
— Гастат-кентурион Особой когорты претории Сергий Корнелий Роксолан приветствует тебя. Я послан в Дакию по заданию префекта Марция Турбона. Сиятельный велел прежде всего обратиться к тебе.
Такой подход мигом расположил старого вояку — у декуриона даже лицо разгладилось, а ледок в глазах подтаял, убавляя цепкости и колючести.
— Пойдем в третью палату, — сказал Тиберий, — там сейчас никого.
Он провел преторианцев в комнату, где рядком стояли четыре деревянных кровати. Осеннее солнце цедило свет сквозь промасленную ткань окон, а по углам торчали керамические воронки гипокаустов, нагонявшие теплый воздух из подвальной печки — в госпитале наступил отопительный сезон.
— Садитесь, — предложил Тиберий и сам уселся, не чинясь. — Особую когорту я уважаю, наслышан про ваши дела. Слушаю, кентурион.
— Речь пойдет о золоте, что зарыто Децебалом, — сразу сказал Сергий, — и о Скории, который вроде выболтал тайну схрона.
— Ах вот оно что… — протянул Тиберий. — Да, было дело. Только Скорий — пустое место, он как та труба, через которую в храмах возвещают жрецы. И ничего он не выбалтывал. Не знал Скорий никакой тайны! Всё было ведомо Сирму, а Скорий у него на посылках был. Да вот не к тем его Сирм подослал. Оролес — обычный разбойник, и ему глубоко начхать и на Дакию, и на Рим. Оролесу нужно золото! Вон, вчера он на Понс Ветус напал. Наши, правда, всыпали ему, как полагается. Но ушел Оролес, опять ушел, пес смердящий.
Тиберий задумался, и Сергий решил его осторожно подтолкнуть.
— А с чего бы ты сам начал поиски? — спросил он. — У нас задание простое — найти это клятое золото первыми, чтобы оно Оролесу не досталось. Префект боится, что Оролес сразу кинется оружие покупать и нанимать бойцов из сарматов.
— Не кинется! — мотнул головой Тиберий. — Я ж говорю, Оролесу нужны деньги. Деньги, а не война! Да ему и в голову не придет раздавать золотишко всяким-прочим, он всё себе захапает. Надо будет — перебьет всех, чтобы ни с кем не делиться. Так что. А вот насчет поисков. — Тиберий почесал в затылке и сказал задумчиво: — Вам бы с Верзоном потолковать.
— Это кто?
— Верзон из даков, раньше Децебалу служил, а теперь он в вексиллатионе,[44] его ала в Апуле стоит. В сентябре, ну вот когда Скория запытали, Верзон в Дробету приезжал, и мы с ним разговорились. История занятная. Когда тут война шла, Децебал принялся повсюду прятать свои сокровища. От нас прятал, а потом, когда ему приспичит, доставал золото и покупал тех же сарматов или квадов. И вот однажды Децебал обратился к Верзону и попросил у того пятнадцать лучших бойцов — сокровища охранять. Три воза с золотом снарядил тогда Децебал. Верзон, конечно, дал царю то, что тот просил, и лишь после узнал, что всех его воинов отравили. Децебал всегда так поступал — никто не должен был знать, где спрятано его золото. Воины охраняли сокровища, потом они убивали рабов — ну, тех, кто прятал ценности, — а после и их самих угощали мясной похлебкой, куда жрец тутошнего Замолксиса подсыпал зелья… И всё шито-крыто!
Узнал об этом вексиллатион и переметнулся к нам — не смог простить царю убийства своих ребят.
А где-то с год назад Верзон побывал в местах, куда укатили те возы, — это где-то в Бастарнских Альпах. И наткнулся на скелеты своих парней! Даки тогда уже много чего у нас переняли, в том числе и кольца легионеров — почти у каждого из скелетов на пальце было такое кольцо, а на нем написано и кто его хозяин, и какого он рода. Десять человек опознал Верзон. А самое интересное, что скелетов было четырнадцать!
— Значит, — спросил Сергий с замиранием, — кому-то удалось спастись?
— Точно! Звери кости растащить не могли, скелеты-то недавние, и хрящи, и связки на месте. То есть получается, пятнадцатый просто ушел. А вот как его звать, не скажу, это вы у Верзона спросите.
— А он точно в Апуле?
— Точно. Только… это… кони у вас добрые?
— Не сказал бы. Мы их на станциях меняем.
— Ясно. Ну, без хорошего коня в Дакии делать нечего. Станции и у нас заведены, вот только дороги не везде проложены, а по лесам на казенной лошадке мотаться — не дело.
— Ты прав, — кивнул Сергий. — Не подскажешь ли, у кого тут коней купить можно?
— Не вопрос! В канабе есть Сарматский рынок, куда пускают варваров из степи. Они пригоняют скот и лошадей.
— Ну спасибо, декурион. Вале![45]
— Вале! И да помогут вам Юпитер и Фортуна!
Минуло десять лет «послевоенного строительства», и поселок-канаб при кастра Дробета разросся, застроился крепкими домами, даже амфитеатром обзавелся. Словом, превратился в провинциальный городишко, обычный для задворков империи. Такие местечки стояли и в Африке, и в Британии, и в Иберии, предоставляя гражданам Рима и перегринам все мыслимые удобства, принятые в цивилизованном обществе, — от кровавых зрелищ на арене до помывок в термах.
Сергий направил стопы именно в баню. Им, как он понимал, светила дальняя дорога, и, когда еще представится случай помыться, неизвестно. Его почин поддержали все.
— Термы — это хорошо, — высказался Искандер, — водные процедуры нам не помешали бы.
— И ха-ароший обед! — добавил Гефестай.
Эдик не вставил даже слова. Задумался, видать. Прослушал.
Они вышли на прямую улицу Декуманус, в перспективе упирающуюся в ворота военного лагеря, и свернули к термам — громадному зданию, сложенному из каменных, тщательно отесанных квадров, с монументальным фронтоном, поднятым на восьми колоннах.
— Храм Мойдодыра! — болтал Чанба в манере экскурсовода, переходя на русский. — Это такой бог санитарии и гигиены. Мойдодыра изображают кривоногим и хромым, с медным тазом на голове. В жертву ему приносят грязь — смывают с тела священными мочалками…
— Заходи, грешник, — хмыкнул Сергий, — послужи Мойдодыру!
Сдав одежду рабу в раздевалке-аподитерии, друзья прошли сразу в кальдарий, где в большом бассейне плескалась горячая вода. Вокруг кальдария были устроены ванны поменьше, вода в них наливалась через бронзовые краны в форме дельфинчиков.
Пар поднимался высоко, под купол с прорезанными окошками, но сырости не было, дышалось легко. В стены зарывались ниши, где на мраморных скамьях возлежали купальщики, они крякали и стенали под руками рабов-массажистов.
Намывшись и напарившись, Сергий окунулся в общий бассейн и устроился на скамье. В соседнюю нишу протопал Гефестай, вытирая волосы. Вынырнул Эдик и сделал кушану внушение:
— Осторожнее ерзай, а то скамейку продавишь! Наел задницу.
— Молчи, худоба! — добродушно ответил Гефестай. Эдик подсел к Сергию и накололся на египетский амулет.
— Ой, чего это?
— Это тьет, — любезно объяснил Лобанов, — или «Кровь Изиды».