Оккультисты готовы почтить страдания Христа, но для них Он не более чем «планетарный Логос», сошедший с не слишком высокой ступени «Космической Иерархии» [160]. Но это значит, что о Боге и нельзя сказать, что именно Он есть любовь: на Голгофе умер ведь не Бог, а более низший чин… И, значит, по настоящему в Божестве нет любви — она проявляет себя лишь на более низких, более земных и человечных «планах бытия».
Дерзость евангельского возвещения раскрывается вполне, лишь если брать его целиком, а не кусочками: если понять, что христианство строится именно на возвещении, что Сам Бог, Тот, выше Кого нет никакого бытия, воплотился в распятом Сыне Марии. Большая любовь Бога к людям не может быть явлена (ибо «карма» или «Фохат» и не подумают взойти на крест ради людей, и «знаки Зодиака» не станут менять привычной колеи ради помощи людям). Поэтому от Голгофы путь может быть только вниз: любой возвеститель какой-то религиозной «новинки» после Христа, если его проповедь берётся «расширять» или «обновлять» Евангелие, делает шаг вниз, в тот магизм и в то законничество, от которых Евангелие освободило людей. Так с Северного полюса любой шаг ведёт в одном направлении: к югу. Так с вершины Эвереста шаг в любом направлении означает уже спуск.
Категории «современное», «устаревшее», «средневековое», «прогрессивное», «отсталое» здесь просто не уместны. Здесь иная, надвременная и вневременная шкала ценностей. Любовь не устаревает. Время, согласно Новому Завету, прекратится (см.: Откр. 10, 6); любовь же останется даже после исчезновения времени. Любовь переживёт даже надежду (1 Кор. 13, 8 -14) — ибо надежда мыслима только при чередовании настоящего и будущего. И, значит, течение времён не властно над Евангелием любви. Среди тех реалий, которые никогда не смогут отлучить христианина от любви Божией, явленной во Христе, апостол Павел называет не только темницы и гонения, но и реку времени (ни настоящее, ни будущее… — Рим. 8, 38). Поток времени не сможет истончить, стереть Завет любви, заключённый Христом. И это потому, что не люди заключили этот завет, не люди нашли Христа, а Бог нашёл людей и Бог создал этот завет с нами. Созданное людьми может устареть. Основанное даже не на учении, а на самой жизни, смерти и воскресении Господа — устареть не сможет.
Все разговоры о «третьем Завете», об «эпохе Духа» и «эре Водолея» не учитывают одного библейского обстоятельства: мы живём в «последнее время». Оно последнее не в том смысле, что не сегодня-завтра настанет конец света. До конца истории могут быть ещё тысячи и тысячи лет, и все-таки наше время все равно — последнее. Оно «последнее» уже две тысячи лет. Самое главное уже произошло. Бог уже стал человеком, и Он не намеревается «развоплощаться». Те, кто собираются превзойти «последнее время» христианства в «Новой Эпохе», на деле опустились в маету «пред-последних», доновозаветных эпох.
Есть нечто в мире, что Бог улучшить не может. А люди — могут. Этой загадочной реальностью является христианская религия. Бог совершил уже даже самое немыслимое ради нас, людей. Он переступил порог Своей вечности и вошёл в поток времени. Он, Своею рукою создавший человека, согласился претерпеть пощёчины от человеческих рук. Тот, кто одевает небо облаками, Сам был облачён в одежду поругания… Своею любовью Самого Себя Он дал нам. Не от Бога мы должны ждать новых, «улучшенных» откровений, а от своей жизни требовать большей полноты жизни в соответствии с вечным Евангелием Любви. Как справедливо написал ещё М. Тареев: «Толки о развитии или совершенствовании христианства удручающе нелепы: Евангелие никогда не может быть превзойдено. Идея “третьего завета” таит в себе, как идея бесконечного прогресса, отрицание всякого смысла истории, непроглядную бессмысленность мирового процесса. Прогресс несомненно существует, но он образует верхнее, поверхностное течение в мировой истории, ниже которого совершается обратное течение… Дух Святый уже ничего нового не прибавляет к делу Христа: Он лишь повторяет Его дело в человеке. Прибавить к христианству может лишь человек — не в смысле совершенствования христианства, а в смысле повторения или перерешения христианской задачи человеком для себя. Христианство носит в себе ограниченность не в том смысле, что возможна более совершённая религия, а в том смысле, что оно слишком возвышенно, чтобы сказать последнее слово, которое остаётся за человеком именно потому, что он увенчан славою и честию. Христианство есть половина жизни, правда, половина абсолютная, но все же предполагающая другую, относительную половину, которую совмещает с христианством человек»[161].
Значит, нужно не вклеивать в Евангелие новые странички, не ожидать иного голоса с небес и не разучивать новую технику медитации. А надо взять в руки полузабытое Евангелие, и раскрыть его с вопросом: «Что Ты, Господи, хочешь сказать мне? Твоё вечное слово да сообщит мне, в чем мой сегодняшний долг, какими должны быть моя вера, моя надежда и моя любовь!».
ЕСЛИ ПРАВЫ «СВИДЕТЕЛИ ИЕГОВЫ»
Почти все уже встречали у порога своей квартиры или на улице группки людей, распространяющих журнал «Сторожевая башня» вместе с книжками типа «Ты можешь жить вечно в раю на земле». Это люди из секты «Свидетелей Иеговы». На примере этой навязчивой секты хорошо видно, как легко, занявшись перетолкованием христианства, незаметно убить самую его душу. Они называют себя христианами и признают Новый Завет, но при этом отрицают Троицу и полагают, что Христос — пророк, но никак не Бог.
Я не буду сейчас разбирать их аргументацию. Я просто попробую согласиться с ними и признать, что Христос — не Бог. Христос — учитель, пророк, проповедник. Но — не Бог.
Такими глазами смотрят на Него очень и очень многие люди, не имеющие вообще никакого отношения к «Свидетелям Иеговы». Я бы даже сказал, что вообще — это обыденная и естественная точка зрения. Чтобы признать во Христе Бога — нужен подвиг веры. А чтобы увидеть в Нем просто философствующего галилейского странника никакого усилия, никакой особенной зоркости духовного взгляда не нужно; такое восприятие вполне рассудочно и обыденно.
Но можно ли принять Евангелие, если не принимать Божественность Христа? Если прочитать Евангелие глазами человека религиозного, но не верящего в Троицу — что откроется на страницах христианского Писания?
Если «Свидетели Иеговы» правы, то нет более мерзкой религии, чем религия Евангелия. Ведь христианство говорит: «Бог есть любовь». А тот, кто умер на Голгофе, оказывается, отнюдь не есть Бог. Что же получается? Если Христос не был Богом, то тот Небесный «Отец», которого Иисус умоляет пронести мимо Него чашу страданий, оказывается не лучше тов. Жданова, который призывал ленинградцев мужественно переносить тяготы блокады и терпеливо воспринимать уменьшение карточных выдач — но сам не испытывал ни холода, ни голода. Странный Бог, который требует, чтобы Его именовали любовью, но сам не приемлет высшее служение любви, поручая его другому — Христу.
Если Бог сам не страдал на Голгофе — почему и за что мы должны благодарить именно Его при виде распятого Сына Марии? Бог Ветхого Завета говорит «славы Моей не дам никому» (Ис. 48,11). А не похитил ли Он сам чужую славу? Не присвоил ли Он Себе ту человеческую благодарность, которую мы должны были бы принести к гробнице галилейского проповедника?
Кому я должен быть благодарен более? Командующему, который из безопасности своего командного пункта дал разрешение на воинскую операцию, или тому солдату, который, рискуя своей жизнью, вырвал меня из рук террористов?
По утверждению Писания, Бог Свою любовь к нам доказывает тем, что Христос умер за нас (Рим. 5, 8). Но если Христос — не Бог, то как смерть другого может доказать Божью любовь? Предположим в нашем доме Иван, живущий на третьем этаже, умер, спасая Алексея со второго этажа. Доказывает ли жертвенная смерть Ивана, что Александр с пятого этажа проявил через неё свою любовь к Алексею?
Евангелие учит, что нет большей любви как положить жизнь свою за ближних своих. Но Бог, дающий эту заповедь, сам, по мнению “Свидетелей Иеговы”, поступает иначе. Не своею жизнью Он жертвует ради людей, а жизнью самих же людей: лучшего из людей ради прощения худших. Чужим страданием Бог омывает чужие грехи. Взирая на смерть Христа, Бог решает изменить своё гневное отношение к людям. Кровь Христа застилает Ему глаза так, что Он уже не видит иных беззаконий и все прощает. Бог проливает чужую кровь, чтобы изменить Своё отношение к людям.
Если Христос — не Бог, а всего лишь «учитель» или «пророк», в таком случае для Бога Иисус не более чем жертвенное животное, чью кровь люди должны почему-то пролить для того, чтобы вызвать милостивное отношение к себе у Того, перед чьим Всевидящим оком была пролита кровь Жертвенного Агнца. Если Христос — не Бог, то нет в мире книги, более оскорбляющей нравственное чувство. Люди долго и со вкусом грешили — и Бог на них сердился. Наконец, люди совершили самое гнусное, что они могли делать — они убили единственного светлого Человека на земле. И в ответ на это преступление апостолы Христа почему-то заявили, что после убийства Христа Бог больше на людей не гневается, что наши грехи омыты кровью Иисуса…
Если Христос — не Бог, а всего лишь «учитель» или «пророк», в таком случае для Бога Иисус не более чем жертвенное животное, чью кровь люди должны почему-то пролить для того, чтобы вызвать милостивное отношение к себе у Того, перед чьим Всевидящим оком была пролита кровь Жертвенного Агнца. Если Христос — не Бог, то нет в мире книги, более оскорбляющей нравственное чувство. Люди долго и со вкусом грешили — и Бог на них сердился. Наконец, люди совершили самое гнусное, что они могли делать — они убили единственного светлого Человека на земле. И в ответ на это преступление апостолы Христа почему-то заявили, что после убийства Христа Бог больше на людей не гневается, что наши грехи омыты кровью Иисуса…
Для иеговистов Христос не более, чем некое существо, страдающее за чужие грехи и используемое двумя другими сторонами, чтобы выяснить их отношения между собой. Бог гневается на людей за то, что люди нарушили Его заповеди. Но люди Ветхого Завета убивают животное — и Бог умилостивляется. Выходит, что и в Новом Завете Богу, чтобы изменить своё отношение к людям, нужно позволить людям убить какого-то воплощённого Ангела.
Бог «Свидетелей Иеговы» возложил крест на плечи творения. Бог христиан, верящих в Троицу, Сам взял крест на Свои собственные плечи.
Если Христос умер за нас, если Христос проявил ту любовь, больше которой не может быть, и если при этом Христос не был Богом — то одно из двух. Или христианин, то есть тот, кто действительно полюбил Христа, должен стать атеистом: он почитает Христа, любовь которого он видел и познал, но ничего не желает знать о Боге, который свою собственную любовь к людям не проявил ничем. Или же Он должен почитать Бога именно за то, что тот разрешил убить лучшего из людей…
Если за меня умер Христос — почему я должен за это любить Бога? Если Христос не Бог, за что же благодарить Бога? От смерти нас избавил Христос, Бог же всего лишь дал Ему разрешение действовать по любви. Не Отца мы должны благодарить, а только Христа. И спасены мы тварью, не Творцом. Итак, по логике «Свидетелей Иеговы» Христос Своим подвигом поставил под угрозу самую суть монотеизма. Он настолько запечатлелся в памяти людей, что затмил Собою Иегову. И только естественно, что имя Иеговы было забыто спасёнными людьми. Бог это не мог не предвидеть. Зачем же Он предложил такой способ избавления людей, что неизбежно привёл людей к почитанию не-Бога, то есть — во власть язычества? Бог всегда так старательно заботился, чтобы Израиль не стал слишком почитать своих героев и учителей (гробница Моисея была сокрыта от народа) и свои святыни (уничтожение медного змия). И вдруг — такая ошибка…
Если «Свидетели Иеговы» правы, то я могу их поздравить с поразительным открытием: оказывается, одним из самых первых атеистов в мире был… апостол Павел. Именно он однажды сказал: Я рассудил быть незнающим ничего, кроме Иисуса Христа, и притом распятого (1 Кор. 2, 2). Если Христос — не Бог, то Павел, сказавший, что он не желает знать ничего и никого, кроме Христа, тем самым заявил и о том, что он не желает знать и Бога. Христос затмил Своим Крестом Небо. В таком случае Христос не открыл Отца, а спрятал Его за Собою.
Если не признать во Христе великую благочестия тайну: Бог явился во плоти (см.: 1 Тим. 3, 16), то апостольская проповедь Христа оказывается утончённой атеистической пропагандой. Ведь апостолы проповедуют, что нет ни в ком ином спасения (Деян. 4, 11). Если Христос — не Бог, а только «посланник», «учитель», только человек, если Сын и Отец не одно и то же, то перед нами проповедь атеизма. Бог не спасёт и не спасает. Спасение только в человеке Иисусе. Но апостолы явно не атеисты. Они верят в Творца. И они прекрасно понимают, что человек не даст выкуп за душу свою (см.: Мф. 16,26). Если спасение в Боге, и спасение только во Христе — эти два исповедания веры можно совместить только с помощью учения о Троице.
И только в одном случае мы можем с религиозным и с нравственным благоговением отнестись к повествованию Нового Завета: если в измождённом лике Голгофского Страдальца узнаем Того, Кто некогда Сам создал все мироздание.
Поэтому самая суть монотеистической религии требует признать Троицу, требует узнать в Распятом Христе — Вечного Сына, Истинного Бога. И к «Свидетелям Иеговы» относится тот же упрёк, который ещё в IV веке сделал святитель Григорий Нисский арианам, также отрицавшим Божественность Христа: «Почему ты лишаешь благодарности за наше спасение Отца, совершившего освобождение людей от смерти силою Своею, которая есть Христос?”[162].
ЖЕСТОК ЛИ ВЕТХИЙ ЗАВЕТ? С КЕМ ШЛА ВОЙНА?
Сегодня легче понять тайну Израиля, нежели сто лет назад, потому что для её понимания надо представить себе мир, в котором живут только язычники. Надо вообразить мир, в котором Евангелие ещё не проповедано, а вокруг кишьмя кишат маги, колдуны, шаманы, духи и боги. Сегодня это сделать проще. Снова обыватели пугают друг друга порчами и сглазами, снова бродячие шаманы предлагают свои услуги по «привороту» и «отвороту». Снова вокруг ярмарочное изобилие имён и масок различных духов и божеств, оккультных словечек, обозначающих всевозможные «планы», «эоны» и «энергии». Люди забыли, что можно просто встать перед Богом и без всяких сложных ритуалов, заклинаний и велеречивых именований сказать: «Господи!».
И сколь редко на книжных развалах, заставляющих городские перекрёстки и подземные переходы, сегодня можно встретить книгу о православии, столь же редко три тысячи лет назад можно было на земле услышать слово о Едином Боге.
Израиль появился на арене мировой истории поздно и на очень ограниченном участке земли. Уже не одно тысячелетие культурной истории человечества было за спиной. Уже были построены египетские пирамиды. Уже были сложены шумерские сказания. Уже финикийские корабля бороздили Средиземное море… На Крите уже был построен лабиринт…
Уже много раз в самых разных странах и племенах были рассказаны странные мифы о том, что Бог был свергнут или убит. А на Его место воссели нынешние небесные «владыки» — ваалы. Так верили родственники евреев — жители Ханаана. Они были убеждены, что высший Бог был свергнут своим правнуком по имении Ваал. Этот миф из ближневосточных, скорее всего, хеттских, преданий перешёл к грекам[163] (с переменой имён он теперь рассказывался о Зевсе и Кроносе). В Шумере верили, что нынешний их владыка — Мардук — пришёл к власти, убив первичную богиню по имени Тиамат…
Люди кланялись духам, о которых и сами знали, что те не являются Богом, т. е. Изначальным творческим Бытием. Религия была неотрывна от магии и колдовства. И не только слабость человеческого духа была причиной забвения о Боге в религиях народов Земли. Те духи, к которым они разноимённо взывали, были достаточно реальны. Они могли оказывать некоторую помощь — но при условии, что человеческое почитание будет замыкаться на них и не искать Бога.
У человечества была уже долгая и не слишком успешная религиозная история ко времени Моисея (время его жизни датируют обычно XIII в. до Р. Хр.). То, что произошло с Моисеем, не понять, если смотреть на него лишь из нашего времени и по нашим меркам. Когда светит Солнце — лучинка кажется ненужной и производящей скорее копоть, нежели свет. Но представим, что Солнце ещё не взошло. И тогда найдётся повод сказать доброе слово и о лучинке.
Жестокости Ветхого Завета — прежде всего по отношению к жителям покоряемого евреями Ханаана — кажутся ужасающими. Но, во-первых, если у нас создаётся о нем именно такое впечатление — значит, он все-таки привёл к той цели, ради которой был некогда дан. Мы и наш мир действительно стали лучше. Нравственное чувство обострилось. Мы стали способны возмущаться тем, что в иные времена казалось само собой разумеющимся.
Ненависть Израиля к жителям Ханаана станет хотя бы понятной, если мы осознаем, с чем именно евреи там встретились. В Ханаане, Финикии и Карфагене (Карфаген — «Новгород» — был североафриканской провинцией Финикии) почитался бог по имени Ваал (отсюда — известные всем имена: Ганнибал «милостив ко мне Ваал» и Гасдрубал (Азрубаал) «Ваал помогает»)[164]. Это был бог солнца (Ваал-Хаммон — «владыка жара») и одновременно плодородия. Но жертвы этому солнечному божеству приносились по ночам. Эти жертвы сжигались в т.н. тофетах (букв. «место сожжения людей»; см. 2 Цар. 23,10, Иерем. 7,31). Останки хоронили в этом же дворе в специальных урнах, над которыми ставились стелы… Какие жертвы? — Дети…
«Антропологические исследования останков таких жертв показали, что 85% жертвы были моложе шести месяцев… Правда, жертву не сжигали живой; ребёнка сначала умертвляли, а уже мёртвого сжигали на бронзовых руках статуи бога, причём совершалось это ночью при звуках флейт, тамбуринов и лир. Такое жертвоприношение называлось молк или молек. Неправильно понятое, оно послужило поводом для сконструирования у финикийцев бога Молоха, пожирающего человеческие жизни… В жертву приносили главным образом детей аристократов. Это совпадало со старинными представлениями о долге тех, кто возглавлял общину, перед богами… При осаде города Агафоклом было сожжено более 500 детей — из них 200 были определены властями, а 300 пожертвованы добровольно… Детские жертвоприношения совершались ежегодно»[165].