– Да, Ники, конечно, срочно дай телеграмму нашему другу.
Но Распутин сам прислал сообщение, которое было вручено императору тут же, в покоях сына.
– Ну что там? – воскликнула царица.
Николай прочитал:
– «Ведаю о болезни Лешки. Папенька, маменька, не печальтесь, ничего страшного не будет, болезнь отступит, не пройдет и трех дней. Ваш Гришка».
– Но откуда?.. – проговорил государь. – Как наш друг мог узнать об обострении болезни?
Александра Федоровна, безоговорочно верившая в чудесные способности Распутина, успокоилась, вытерла слезы и сказала:
– Гриша за тысячу верст чувствует, что происходит с Алексеем.
Император весь вечер провел с Алексеем и еле уговорил Александру Федоровну уйти спать.
Пророчество Распутина сбылось. Через два дня болезнь отступила.
11 июля в Министерство иностранных дел России пришла телеграмма из Белграда. Сазонов тут же направился к императору в Царское Село.
Николай, оповещенный о плохих новостях, ожидал его в своем кабинете.
– Это война, ваше величество! – воскликнул Сазонов.
Николай прикурил папиросу, взглянул на министра:
– Успокойтесь, Сергей Дмитриевич, и давайте все по порядку.
– Да, по порядку. Телеграмма получена от русского поверенного в Белграде Василия Николаевича Штрандмана. В ней содержатся требования Австрии к сербскому правительству. По сути дела, это ультиматум, явно неприемлемый для сербской стороны.
– В телеграмме приводится полный текст ультиматума?
– Нет. Но мы с минуты на минуту ждем его.
– Тогда зачем раньше времени поднимать шум? Вот получим…
Зазвенел телефон, стоявший на рабочем столе Николая.
Император поднял трубку:
– Слушаю. Так, документ срочно ко мне! – Он бросил трубку на рычаги. – Австро-венгерское посольство передало нам полный текст ноты. Скоро его привезут сюда.
Вскоре документ был доставлен фельдъегерем.
Николай вскрыл пакет, начал просматривать и комментировать его содержимое:
– Так, ультиматум датирован вчерашним днем, словно Вена ждала, когда Россию покинет господин Пуанкаре. Австрия невнятно обвиняет Сербию во враждебной политике в Боснии и Герцеговине. Белград, оказывается, виноват и в организации террористических актов. А вот и конкретные требования. Их десять. Запретить все общества в Сербии, выступающие против Вены. Исключить из программ обучения все антиавстрийское. Уволить офицеров и партикулярных должностных лиц, выступающих против Австро-Венгрии, причем право составления списка этих лиц остается за Веной. Невиданная наглость! А вот еще хлеще – допустить в Сербию сотрудников австро-венгерских карательных органов для подавления революционного движения. Незамедлительно провести расследование заговора против эрцгерцога и его жены с привлечением к розыску представителей Вены. Срочно арестовать сербских государственных чиновников, не раскрывших преступления в Сараево. Принять меры по воспрепятствованию незаконной торговле оружием и взрывчатыми веществами с увольнением чинов, обеспечивших проезд через границу организаторам покушения. Чушь какая-то! Наконец, представить объяснения по поводу враждебных заявлений высших чинов Сербии, незамедлительно уведомить австро-венгерское правительство об исполнении всех требований, указанных в ультиматуме. Для ответа Белграду предоставлено сорок восемь часов, двое суток. – Император отложил документ. – У меня нет слов, это просто возмутительно.
– Примечательно, ваше величество, что Вена выдвинула Сербии ультиматум после консультаций австрийского посла с кайзером Вильгельмом в Потсдаме.
– Мне известно об этих консультациях. Расчет германцев остается прежним. Если Россия не вступится за Сербию, то Австро-Венгрия разгромит ее. Если же мы решим защищать своего союзника, то начнется большая война. Этот документ – открытая провокация. Уверен, что в Вене и в Берлине прекрасно понимают, что ни Сербия, ни другие уважающие себя государства никогда не примут подобные условия.
– И что делать нам? – немного растерянно спросил министр.
– Хороший вопрос. Будем ждать реакции Сербии. Надо созвать срочное заседание Совета министров. На три часа. Нота остается здесь. У вас есть дубликат этого провокационного документа. Срочно займитесь созывом министров. А я пока подумаю, что следует предпринять в связи со сложившейся обстановкой.
Сазонов уехал из Царского Села в Петербург.
Император же прошел в покои сына, где с цесаревичем находилась Александра Федоровна. Алексей лежал в постели и слабо улыбнулся при виде отца.
– Как ты, Алешенька? – спросил Николай, присев на кровать сына.
– Мне уже почти не больно, папа, – ответил мальчик.
Александра Федоровна сказала:
– Алеше полегчало. Просился встать, но я запретила.
– Правильно, не время.
– Ты посидишь с нами?
– Я бы с удовольствием, Аликс, но дела, к сожалению.
– Когда их у тебя не было, Ники?
– Ты права, но сейчас их особенно много. Судя по всему, мы стоим на пороге войны.
– Войны? – Александра Федоровна посмотрела на мужа: – Неужели все так плохо?
– Плохо, Аликс, но ты не беспокойся, занимайся детьми.
– Легко сказать, не беспокойся. – Она тут же поправила одеяло, которое откинул цесаревич.
Царица вся была в болезни сына.
Николай поцеловал Алексея.
– Не капризничай, не огорчай маму. Еще два дня, и ты встанешь. Договорились?
– Договорились, папа.
Император ушел в свой рабочий кабинет.
Ровно в три часа дня собрался Совет министров.
К моменту заседания пришла телеграмма из Белграда. В ней сообщалось, что Сербия готова принять те требования, которые не считает ультимативными, а также и те, с которыми посоветует согласиться император. У Сербии нет сил защищаться, посему правительство страны просит российского императора оказать помощь как можно скорее.
На заседании кабинета было решено дать Сербии совет проявить умеренность и выдержку в ответе на ноту. На случай же наступления Австро-Венгрии уступить силе, предоставить великим державам решить судьбу своей страны. Но чтобы не сложилось впечатление, будто Россия намерена остаться в стороне от конфликта, было заявлено о готовности России в случае крайней необходимости вмешаться в события.
После заседания министр иностранных дел встретился с послом Германии графом Фридрихом Пурталесом и предложил ему воздействовать на Австро-Венгрию во избежание кровопролития.
Решение Совета министров было направлено в Белград. Российский император 14-го числа адресовал королевичу-регенту Сербии отдельное послание, в котором говорилось о необходимости избегать кровопролития, пока есть малейшая надежда на это.
Днем раньше Николай вновь пригласил к себе министра иностранных дел.
На этот раз речь шла о политике Англии.
Государь усадил Сазонова на диван и сказал:
– Насколько мне известно, сразу после событий в Сараево министр иностранных дел Британии сэр Эдвард Грей выразил Австрии глубокие соболезнования. Затем Лондон продолжительное время хранил молчание, хотя события в Европе этому не способствовали. Что вы, Сергей Дмитриевич, можете сказать по этому поводу? Во внешней политике Великобритании произошли существенные изменения?
– Я не был бы столь категоричен, однако официальный Лондон в последнее время действительно ведет весьма странную политику. На встрече с германским послом в Лондоне сэр Грей сказал, что Англия не допустит оккупации Франции. Примечательно то, что о России он не обмолвился. Спустя три дня последовало еще более странное заявление сэра Грея тому же германскому послу князю Лихновскому. Он сказал, что Англия будет строить внешнюю политику, исходя исключительно из собственных интересов. И это еще не все. Сэр Грей заявлял австрийскому послу об огромном ущербе, который может нанести война между такими великими державами, как Австро-Венгрия, Германия, Россия и Франция. Заметьте, ваше величество, об участии в войне Англии ни слова. Естественно, на это не могли не отреагировать дипломаты. Посол Австро-Венгрии в Германии практически тут же передал в Вену, что Берлин считает, что на данный момент Англия не приняла бы участия в войне.
Николай кивнул и сказал:
– Это, конечно же, придало кайзеру агрессивности и самонадеянности. Но, может быть, Англия именно этого и добивается?
– Чего именно, ваше величество?
– Запутывания ситуации, создания у Берлина неверного представления о реально складывающейся обстановке?
– Не знаю. До сих пор Лондон такими вещами не занимался.
– До сих пор, Сергей Дмитриевич, отдельные державы не пытались столь нагло игнорировать международное право и мировое общественное мнение, захватывать чужие территории. Это я об ультиматуме Австрии.
– Я понял.
– Это хорошо. Посмотрим, как будут развиваться события. Королевич-регент Александр сообщил мне, что советы России приняты и найдут свое отражение в дальнейшей политике.
– По-моему, ваше величество, даже если Сербия согласится на все условия, это уже не остановит Австрию.
– Австрию и Германию, я бы так сказал. Ситуация с Англией запутана, и все же попытайтесь по дипломатическим каналам прояснить ее. То, что тщательно скрывается от Германии, может быть доступно нам и французам. Я же со своей стороны потребую активизации работы нашей военной разведки в Британии. Впрочем, думаю, Англия сама скоро откроет свои карты. Нам не мешало бы знать заранее, какие именно. Вы поняли меня?
К 13 июля Сербия подготовила ответ на ультиматум. Он был выдержан в примирительных тонах. Из десяти требований Белград отклонил только одно, касающееся ведения следствия по факту убийства эрцгерцога и его жены австрийцами. Это было бы равносильно отказу Сербии от собственного суверенитета.
Однако такой ход не привел к миру. Австрийский посланник в Сербии барон Гизль, узнав об отказе принять все до единого условия ультиматума, тут же покинул Белград. Он сделал это несмотря на то что даже Вильгельм Второй нашел ответ Сербии вполне удовлетворительным.
Австро-Венгрия в тот же день, 13 июля, прервала дипломатические отношения с Сербией, а 15-го числа объявила ей войну. Тогда же Белград подвергся первому артиллерийскому обстрелу.
Как и рассчитывал Николай, 14 июля Англия раскрыла свои карты. Князю Лихновскому в Лондоне было заявлено, что Британия сохранит нейтралитет в конфликте между Австро-Венгрией и Россией, но если в него окажется втянута Франция, то она в стороне не останется.
Вильгельма взбесило это сообщение. Его планы разрушились. Теперь Германии предстояло воевать и с Англией, имевшей полное господство на море, огромные людские и сырьевые ресурсы колоний. К тому же Италия неожиданно отказалась от своих союзнических обязательств.
В воскресенье, 13 июля, в Санкт-Петербурге прошли массовые уличные манифестации в поддержку армии и войны.
Так как Николай Второй обещал не оставаться равнодушным к судьбе Сербии, правительству России было необходимо предпринять ряд подготовительных мер. В стране была объявлена мобилизация. Император подписал соответствующий указ 17 июля.
Канцлер Вильгельм в жесткой форме потребовал от России прекратить мобилизацию. Он обратился к императору с телеграммой. Этот текст поразил своим цинизмом даже сторонников партии войны.
Вильгельм сообщил, что приступил к посредничеству между российским и австро-венгерским правительствами в ответ на заверения царя в дружбе. Однако Николай объявил мобилизацию, явно направленную против Австро-Венгрии, союзницы Германии. Из-за этого посредничество Вильгельма практически потеряло значение. Последние известия о военных приготовлениях России на восточных границах Германии вынуждают его принять ответные меры. В своих усилиях сохранить мир кайзер дошел до крайних пределов. Мир еще может быть сохранен, если Россия одумается и остановит военные приготовления.
Утром 19 июля посол Германской империи граф Пурталес прибыл в Министерство иностранных дел. Его встретил Сазонов. Оба дипломата нервничали.
Посол спросил:
– Отменит ли Россия мобилизацию?
Министр категорически ответил:
– Нет!
Тогда посол передал министру ноту германского правительства с объявлением войны России.
Непоправимый шаг был сделан.
20 июля огромные толпы народа заполнили улицы. Особенно много людей было на площади перед Зимним дворцом.
Император испытывал воодушевление. Такой народ невозможно победить.
Вечером приближенные восторженно рассказывали о невиданных для столицы патриотических выступлениях. Забегая немного вперед, можно сказать, что на таком вот фоне было с восторгом встречено переименование столицы России. Санкт-Петербург стал Петроградом.
Но государю надо было решать немаловажный вопрос – кто станет Верховным главнокомандующим российскими войсками. Ему доложили, что члены кабинета министров практически единогласно склоняются к назначению на эту должность военного министра генерала Владимира Александровича Сухомлинова, опытного военачальника, руководившего в свое время Генеральным штабом.
Император считал, что возглавить армию должен он сам. Закон предусматривал это. Однако Николай Александрович тщательно все взвесил и решил, что на начальном этапе войны это нецелесообразно. Он остановил свой выбор на великом князе Николае Николаевиче. По мнению императора, руководство вооруженными силами одним из членов царской семьи имело особое значение.
21 июля Германия объявила войну Франции и на следующий день начала наступление на Париж. Для этого ей необходимо было захватить нейтральные Бельгию и Люксембург. Германские войска вступили на территорию указанных стран. Это вынудило вмешаться в конфликт Англию.
Лондон в ультимативной форме потребовал от Берлина соблюдения суверенитета Бельгии. Но войска кайзера уже переходили границу. 22 июля Англия объявила войну Германии, а 24-го числа Австро-Венгрия – России.
К России, Франции, Сербии присоединилась Англия, а потом и Япония, тогда как Германия и Австро-Венгрия не получили поддержки ни от Италии, ни от Румынии. Нейтральной осталась Швеция, на которую в Берлине и Вене возлагали большие надежды.
По численности вооруженных сил Россия, Великобритания и Франция превосходили Германию и Австро-Венгрию почти в два раза. Антанта имела перевес и по количеству легких орудий и самолетов, но значительно, практически в четыре раза, уступала в тяжелой полевой артиллерии.
Российскому Генеральному штабу было известно, что Германия, по крайней мере в начале войны, будет руководствоваться планом бывшего начальника германского Генерального штаба Альфреда фон Шлиффена, разработанным в 1905 году. Он предусматривал быстрый разгром Франции, пока Россия проводит мобилизацию и выдвигает войска к своим западным границам.
Нападение на Францию изначально планировалось вести через территорию Бельгии. Это позволяло обойти основные французские силы и взять Париж за тридцать девять дней.
В 1906 году план Шлиффена был скорректирован под руководством генерала Мольтке-младшего и уже не носил столь категоричного характера. Часть войск немцы вынуждены были держать на Восточном фронте.
Франция также имела свой план войны. Она хотела начать ее с освобождения Эльзас-Лотарингии, захваченной Германией сорок четыре года назад.
Перейдя утром 22 июля бельгийскую границу, германская армия без усилий двинулась в глубь Бельгии. Однако первоначальный успех не означал, что поход по Бельгии станет для немцев легкой прогулкой. Бельгийская армия, которую противник превышал в десять раз, неожиданно оказала серьезное сопротивление. Лишь 7 августа германцы взяли Брюссель. В тот же день произошли первые боестолкновения с частями французских войск.
25 июля французские армии начали наступление в Эльзасе, спустя неделю – в Лотарингии. Оно имело для них большое значение, ведь это была борьба за возвращение ранее утраченных земель.
Французам удалось захватить Саарбрюккен и Мюльхаузен. Но так как немцы одновременно наступали в Бельгии, им пришлось перекинуть туда часть своих войск. Германия нанесла контрудары, в результате французская армия отошла на исходные позиции и даже оставила небольшую часть своей территории.
Тогда же началось пограничное сражение. Французы и англичане из экспедиционного корпуса из-за наступления немцев через Бельгию и сосредоточения основных французских сил у Эльзаса вынуждены были обороняться тремя разрозненными войсковыми группами. Германская армия вторглась во Францию, имея задачу обойти Париж с целью полного окружения противника.
Английские части отступили к побережью. У французского командования не было никакой уверенности в том, что удастся удержать Париж, поэтому 20 августа правительство страны перебралось в Бордо.
Французы отошли к новому рубежу, который проходил по реке Марна. Оборона Парижа была поручена генералу Жозефу Симону Галлиени, военному губернатору столицы.
Немцы были близки к полному успеху, но у них не хватило сил для завершения операции по охвату Парижа. Войска вымотались, растянулись, тылы отстали, оголились фланги, резервы отсутствовали.
В германской ставке было принято решение сократить фронт наступления и провести глубокий обходной маневр частями генерал-полковника Александра фон Клюка для удара в тыл французской армии. Германское командование понимало, что, поворачивая войска на восток севернее Парижа, оно подставляет армию Клюка под фланговый удар французских частей, сосредоточенных для обороны столицы. Однако оно пошло на этот роковой для себя маневр.
Французское же командование не упустило своего шанса и ударило по неприкрытым флангам и тылу. Началась битва на Марне, в которой французам и англичанам удалось отбросить немецкие войска до Амьена.