«Мы видели, что уже Иоанн III объявил Киев и все русские города своею отчиною; теперь бояре сына его начинают переговоры требованием от Сигизмунда прародительской отчины их государя – Киева, Полоцка, Витебска и других городов, которые король держит за собою неправдою; с этих пор это требование сделалось обычным, сделалось необходимою формою при всех переговорах с Литвою; форма эта имеет важное историческое значение: она показывает характер борьбы между двумя государями, из которых один назывался великим князем литовским и русским, а другой – великим князем всея Руси; чем бы ни кончились переговоры, на каких бы условиях на этот раз ни заключены были мир или перемирие, в Москве считали необходимым всякий раз наперед предъявить права великого князя или царя, потомка св. Владимира, на все русские земли…»
Грозные времена
В январе 1558 года войско русского царя Ивана IV (правил в 1533 – 1584 годах) вошло на земли Ливонии. Почти не встречая сопротивления, армия на расстоянии в течение месяца грабила и уничтожала все на своем пути; затем отягощенная добычей вернулась на свою территорию.
Разведка боем укрепила иллюзию, что можно без особых усилий поглотить Ливонию и обрести заветный берег Балтийского моря. Собственно, потомки воинственных немецких рыцарей и впрямь переживали не лучшие времена.
Война продолжилась. За успехами русского царя завистливо наблюдали Польша, Дания, Швеция – никому не хотелось отдавать толстый ливонский пирог на съедение Московии. Но если шведский и датский короли, не имея сил тягаться с московским государем, лишь пожурили его в письмах, то польский король Сигизмунд-Август (в 1545 году сменивший на троне Сигизмунда Старого) 16 сентября 1559 года заключил с Ливонией договор, по которому обязался защищать ее владения.
Поляки желали получить новые земли, тогда как перед литовцами стояла другая задача: сохранить уже имевшуюся огромную территорию. Последние понимали, чем грозит им новая война с Москвой. Посол от польского короля Мартин Володков в январе 1560 года доставил в Москву грамоту с требованием, чтобы царь прекратил войну с Ливонией, – фактически это было объявлением войны. Исполнив свой долг, посол повидался с приближенным царя Адашевым и среди прочего сказал такие слова: «Поляки всею землею хотят того, чтоб государь наш с вашим государем начал войну; но воевода виленский Николай Радзивилл и писарь литовский Волович стоят крепко, чтоб король с государем вашим был в любви. Поляки с Радзивиллом сильно бранятся, говорят, что воевода за подарки помогает русскому государю…» Впрочем, Ливонию уже никто не мог спасти, развернулась жестокая борьба за ее земли. Польша, согласно договору, заняла некоторые территории в Прибалтике, но не спешила в русско-ливонскую мясорубку. Наконец, в середине 1561 года литовский гетман Радзивилл начал действия против русских в Ливонии; ему удалось даже взять один город, но вскоре литовцы были разбиты.
В начале 1563 года царь с огромным войском пересек литовскую границу, а 15 февраля был захвачен важнейший город Великого княжества Литовского – Полоцк. Поначалу Иван Грозный пытается быть милосердным: более 500 пленных королевских наемников были одарены шубами и отпущены на свободу; правда, всех евреев, отказавшихся немедленно принять крещение, царь велел утопить в Двине.
Люблинская уния. Рождение титана
Великое княжество Литовское и Польша шли навстречу друг другу долгим тернистым путем. Долго тянулся и Люблинский сейм – с 10 января по 12 августа 1569 года. Каждая из сторон – поляки и литовцы – имела свои интересы, часто они не совпадали, а иногда были диаметрально противоположными. Собственно, соединить два государства в одно – дело не простое, и удивляться тут нечему. Но похоже, это был единственный шанс спасти Великое княжество Литовское от инкорпорации в состав Московского государства – родственного по языку, национальному составу, вере, но ужасно далекого по менталитету, образу жизнедеятельности, государственному устройству; в общем, за столетия раздельного существования ставшего абсолютно чужим.
С востока наседал опасный враг, грозивший поглотить Великое княжество Литовское, а на сейме торжествовал принцип: требовать всегда надо больше, чем рассчитываешь получить, тогда и получишь хотя бы то, что ожидаешь. Литовские послы уверяли поляков в горячем желании заключить унию «на основании сердечной любви», но хотели в составе объединенного королевства иметь больше свободы и прав, чем их было во время существования государств порознь. В частности, они упорно пытались протащить пункт, по которому запрещалось полякам занимать в княжестве любые должности и вообще владеть каким‐либо имуществом – «чинов, должностей и арендных пожалований чужеземцам давать не будем».
Упорство немедленно подтвердили делами: «решено отнять литовские должности у тех поляков, которые их занимали, а именно: должность кухмистра отнята у Крочовского, конюшего – у Пясецкого…» Польский король заметил, «что должность конюшего дана поляку, поселившемуся в Литве, женившемуся там, и притом дана по просьбе самих литовских сенаторов, что точно так же пожалована и должность кухмистра. Литовцы отвечали, что тогда обстоятельства были иные, чем теперь, когда нужно решать и кончать дело унии. Настоящая мера нужна будто бы для того, чтобы потом поляки не ссылались, что в таком положении застали дела».
По этому поводу епископ Краковский выразил недоумение: «…вы точно решеткою отгораживаетесь… от нас. Вы хотите считать нас чужеземцами, отстраняете народ польский от должностей и других дел, и уже у вас отнимают должности у поляков без всякого основательного повода, и этим‐то начинается этот сейм!» В результате сейм более месяца фактически не работал. Литовцы, несмотря на свое бедственное положение, отказывались обсуждать с поляками условия унии и пытались вырвать у короля как можно больше привилегий. Все это изрядно злило гордых поляков, и наконец 12 февраля они вручают литовцам свой проект унии.
Вот его основные пункты:
«Прежде всего: Польское королевство и Великое княжество Литовское, согласно прежней инкорпорации между ними, составляют из обоих вышесказанных народов одно, неразличное, нераздельное тело, одно собрание, один народ, так что отныне у этого из двух народов одного собрания… будет на вечные времена одна глава, не особые государи, а един – король польский, который, согласно давнему обычаю и привилегии, общими голосами Поляков и Литвы будет избираться в Польше, а не в ином месте.
Главный сейм всегда должен быть один, а не отдельные; кроме того, должен быть один, никогда не разделяющийся сенат для всех дел и нужд тех народов, и никогда уже не должен быть он иным, то есть не должен состоять лишь из сенаторов того или другого народа.
Монета должна быть однообразная и одинаковая по весу, пробе, подразделению и по надписи… Что касается до договоров и союзов, то сделано такое постановление: отныне все соглашения, заключение мира, посылка послов в дальние и пограничные страны должны быть делаемы не иначе, как с ведома и по общему совету обоих этих народов; мир же и постановления, учиненные перед тем с каким бы то ни было народом и с каким бы то ни было государем, если они вредны которой-либо стороне (Польше или Литве), должны быть объявлены потерявшими силу и не должны быть соблюдаемы.
Обдуманы и приняты также меры к тому, чтобы это единение, уния Великого княжества Литовского с Польшей ни в чем не подрывали, не оскорбляли и не уменьшали тех прав, привилегий, вольностей и обычаев Великого княжества Литовского, которые не противны польскому народу; напротив, такие права, привилегии, вольности и обычаи обе стороны, по взаимному совету, будут усиливать и умножать.
Как в Польше, так и в Литве должны быть уничтожены все торговые пошлины и поборы на земле и на воде, под каким бы то ни было названием… Все законы и постановления, какие бы то ни было и по какой бы то ни было причине изданные в Литве против польского народа, касательно занятия высших и каких бы то ни было должностей, вверяемых и поручаемых нами, также касательно имений и земель, касательно приобретения земель и владения ими в Великом княжестве Литовском, приобретаемых за женой или по выслуге, покупкой, по наследству или по дару и каким-либо другим способом, сообразным с законом и обычаем, – все такие законы, по согласию всех чинов, разрушаем и обращаем в ничто. Отныне они не должны иметь никакой силы и значения, как законы, противные справедливости и взаимной любви и унии. Отныне как Поляк в Литве, так Литовец в Польше может приобретать имение и поселиться всяким законным способом и может по закону занимать должность в той земле, в которой будет иметь оседлость. Что же касается до духовных должностей, то вольно нам будет раздавать их безразлично, как было и до сих пор, не обращая внимания на оседлость лица в той стране».
Казалось бы, польская сторона предложила идеальный вариант союза двух держав, который не ущемлял ничьих интересов и предоставлял двум народам равные права. Но этот проект вызвал яростное сопротивление литовцев. Их абсолютно не устраивала равная возможность приобретать земли и получать государственные должности везде и для всех. Литовские магнаты опасались потерять влияние и власть, существовала реальная угроза не выдержать конкуренции с многочисленной польской шляхтой. Они не рассчитывали на какие‐либо приобретения в Польше; просторов Великого княжества Литовского им было достаточно для деятельности, и литовская знать не желала делиться с «братьями-поляками» даже нереализованными возможностями.
Через несколько дней последовал литовский ответ на польское предложение. То, что больше всего волновало восточных союзников, было высказано открытым текстом. Литовцы понимали, что поляки устали за безрезультатно прошедший месяц сейма и новых витиеватых уверток могли не снести.
«Не меньшее унижение для нас и то, что в этой записке вы, господа, хотите от нас вещей, противных нашим законам и вольностям, – вы хотите, чтобы почести и должности Великого княжества Литовского давались безразлично вам и Литовцам, если у вас будет какая‐нибудь оседлость в Литве, а иные должности хотите получать даже независимо от оседлости. Какая, господа, нам польза от таких должностей, которых бы Литовец не мог занимать?» Яростной литовской атаке подверглись и другие пункты унии; зажатая со всех сторон врагами, Литва упорно не желала жить в «братской любви» по польским правилам. Она требовала больших прав для себя, чем полагалось Польше.
«Королевство Польское и Великое княжество Литовское вечные времена будут избирать одного общего государя – короля Польского и его же великого князя Литовского, общими голосами, при равном числе избирателей». А ведь население Польши было многочисленнее и по логике должно выставить большее количество избирателей.
«Место избрания должно быть на границе обоих государств, чтобы с равным удобством можно было прибыть на этот акт избрания как господам Полякам, так и господам Литовцам».
«Акт утверждения присягой всех прав, вольностей как королевства Польского, так и Великого княжества Литовского будет дан королевству за печатью королевства, а Великому княжеству Литовскому – за печатью Литовскою».
«Всякая монета должна быть в обоих государствах одинакова и одинакового весу. Поэтому для лучшего порядка в этом деле новая монета и монетный двор могут быть разрешаемы в королевстве и в Литве… притом монета должна быть с надписью великого князя Литовского».
Литовцы продолжали цепляться за все мыслимые и немыслимые атрибуты самостоятельности. Лишь в одном вопросе они выразили безоговорочную готовность объединиться с Польшей:
«О защите. Всегда, на вечные, последующие времена, у обоих этих государств и народов – королевства и Литовского княжества, против всякого неприятеля имеет быть общая защита, какая по взаимному согласию будет обдумана и постановлена, как самая лучшая и самая полезная».
Поляки оставались непреклонны, и их можно было понять. Общую мысль выразил один из участников сейма:
«Если мне придется иметь унию, похожую на тень человека, то на такую унию я и мои избиратели не согласны, потому что я знаю, что меня ждет, когда я соглашусь на унию: я должен буду давать Литве помощь моею жизнью, моим имуществом. Таких жертв я не желал бы приносить, если уния будет такою, какая была до сих пор; но на хорошую унию я соглашусь. Если мы получим такую унию, как обсудили, то мои избиратели охотно согласятся принять на себя вышеуказанные тягости, увидев, что государство распространилось и составляет уже одно целое…» Столкнулись польская и литовская гордыни, но поскольку польская сторона на тот момент была значительно могущественнее, то результат нетрудно предугадать. Поляки не торопились оказывать военную помощь, ничего не получая взамен. Польский сейм, видя безнадежность попыток склонить литовцев к подписанию унии, обратился к королю Сигизмунду. Монарху тоже изрядно надоело затянувшееся дело, и он решил своей высочайшей властью соединить два государства. Вот только объявлять высочайшую волю было некому: 28 февраля королю донесли, что многие литовцы уехали с сейма, а 1 марта последние депутаты покинули Люблин и бежали к себе на родину.
Разозленный король приказал аннексировать часть литовских земель – Волынь, Подлесье, а также отдал Польше свои литовские имения. При этом Сигизмунд пригрозил шляхте присоединенных земель, что если кто откажется присягнуть на верность королю, то лишится своих имений и должностей. Собственно, никто и не собирался сильно сопротивляться: слишком уж манили вольности польской шляхты, а для депутатов от присоединенных земель тотчас же отвели места в польском сенате.
Лишь один человек, владения которого находились на аннексированных землях, отказался принести присягу королю. То был подканцлер Великого княжества Литовского Евстафий Волович. Высокий сановник заявил, «что он уже раз присягал в Литве, что другому государству не может приносить присяги». Спустя некоторое время его примеру последовали подлесский воевода и подлесский кастелян – за что и поплатились своими должностями.
Тем временем жители Бельска и Брянска заявили о своем желании присоединиться к Польше. Тут даже литовские магнаты поняли, что у них нет иного пути, кроме как продолжить переговоры об унии. Чтобы поторопить литовцев с принятием правильного решения, король 5 июня 1569 года объявил о присоединении Киева к Польше. Буря возмущения с литовской стороны по поводу этого акта прошла скоро, и 24 июня, как гласит дневник сейма, «литовцы уже на все согласны».
27 июня польские и литовские депутаты наконец достигли соглашения по унии. Она была принята в первоначальном польском варианте, лишь за немногим смягчением формулировок статей по просьбе литовской стороны.
На следующий день документы были подписаны в торжественной обстановке. 28 июня 1569 года считается днем официального соединения Польши и Литвы в одно государство – Речь Посполитую.
Реванш Речи Посполитой
В 1572 году умирает король Сигизмунд-Август. Он не оставил наследников и потому стал последним правителем из литовской династии Ягеллонов. Начались поиски нового монарха. Они, как правило, были долгими, потому что поляки привыкли устраивать что‐то вроде аукциона: какой претендент больше пообещает сделать для Польши, а главное, для шляхты, тот и получал трон. В числе соискателей назывались Иван Грозный и его сын. Впрочем, поляки не рассчитывали много получить от русского царя и потому едва ли рассматривали его кандидатуру всерьез. Но литовцы повели дипломатическую игру… Переговоры разожгли аппетит Ивана Грозного. Их дальнейшее затягивание грозило неприятностями для Литвы, ее земли в случае конфликта попадали под удар, а царь, подозревая, что его водят за нос, потребовал от Речи Посполитой послов для принятия окончательного решения. Поляки игнорировали нетерпение царя, и литовская Рада в начале 1573 года вынуждена была отправить к Ивану от одной себя посла Михаила Гарабурду.
Надо отдать должное Ивану Грозному, он считал нереальной перспективу своего избрания польским королем и даже обрадовался, что в переговоры вступили одни литовцы. Трудное положение Литвы вселяло в него надежду на объединение русских земель под владычеством московского царя.
Михаил Гарабурда изложил царю условия избрания в короли его или сына: прежде всего требовалась гарантия ненарушения прав и вольностей шляхетских; далее Иван должен уступить Литве четыре города – Смоленск, Полоцк, Усвят и Озерище; если же царевич Феодор будет избран в короли, то отец должен дать ему еще несколько городов и волостей.
Царя такие требования изрядно разозлили, но все же он продолжил торг:
«…Ты говорил о подтверждении прав и вольностей: дело известное, что в каких землях какие обычаи есть, отменять их не годится. Ты говорил, чтоб мы возвратили Литве Смоленск и Полоцк, Усвят и Озерище. Это пустое: для чего нам уменьшать свое государство? Хорошо государства увеличивать, а не уменьшать. Для чего я вам дам сына своего, князя Феодора, к убытку для своего государства?.. Корона Польская и Великое княжество Литовское – государства не голые, пробыть на них можно, а наш сын не девка, чтоб за ним еще приданое давать».
И далее Иван Васильевич высказывает свое главное пожелание:
«А если бы Великое княжество Литовское захотело нашего государствования одно, без Короны Польской, то нам еще приятнее. Мы на Великом княжестве Литовском быть хотим: хотим держать государство Московское и Великое княжество Литовское заодно, как были прежде Польша и Литва; титул наш будет, как прежде было сказано; а которые земли литовские забраны к Короне Польской, те будем отыскивать и присоединим их к Литве, кроме одного Киева, который должен отойти к Москве».