Конечно, у нее было о чем думать и без этого. Петиция, поданная дожу, была отклонена, и это очень расстроило Мариэтту, хотя она с самого начала не тешила себя призрачными надеждами. И несмотря на то, что ее письма к томящемуся в застенках супругу не утратили оптимистического тона и дышали любовью, она чувствовала, насколько подавлен был Доменико, и могла лишь надеяться, что он не сломается в изоляции и не утратит рассудок. Иное дело Элена, не обладавшая выдержкой Доменико! Несомненно то, что она пока оставалась в ясном уме, и это делало ей честь, но ведь так тоже не могло продолжаться до бесконечности, и каждый прожитый в заточении день неумолимо приближал ее к смерти.
Кроме того, был еще и Данило, о котором Мариэтта была обязана заботиться. Она отказалась от первоначального плана отправить его к своим друзьям, как собиралась, оставив его у них до тех пор, пока мальчику не исполнится год. В свои восемь месяцев он по ночам запросто мог перекричать свою сестренку, и Мариэтта уже начала опасаться, не вылезет ли наружу ее секрет. Пока никто из продавцов лавки никак не комментировал детские ночные крики, но ведь достаточно было кому-нибудь, кто способен был усмотреть в этом нечто подозрительное, как следует порасспросить их, и конец. Сразу же пошли бы толки среди покупателей, а через неделю об этом бы узнала вся Венеция. Если бы только Доменико смог увидеть своего сына до того, как она отправит его в деревню! Адрианна пообещала отвезти Данило в дом Изеппо во время следующего приезда Франчески, и Мариэтта уже сейчас понимала, что не сможет отдать ребенка в чужие, хоть и добрые и заботливые руки.
Ежедневно она посвящала несколько часов Лукреции, готовя ее к первому выступлению перед публикой. Намечался какой-то благотворительный концерт, и публика ожидалась избранная. В этом выступлении не принимали участия профессионалы — их не было ни среди певцов, ни среди музыкантов, и реакция зрителей, обычно посещавших подобные мероприятия, в будущем, несомненно, поможет Лукреции поверить в себя, чего в настоящее время ей так не хватало. Особенно беспокоиться было не о чем — если ты сольный исполнитель в Венеции, то от приглашений не будет отбоя. Что ни день здесь происходили вечера, посвященные какому-нибудь празднику, или просто светские развлечения, и ни одно из них нельзя было и вообразить себе без чарующего голоса какой-нибудь примадонны. К этому и готовила сейчас Мариэтта свою подопечную.
В то утро, когда должен был состояться этот концерт, Мариэтта зашла в мастерскую. Леонардо согласился, чтобы она участвовала в изготовлении масок, заказанных Филиппо для Элены. Основная и наиболее простая часть работы уже была сделана другими мастерами, но она взяла на себя завершающую отделку и их украшение. Мариэтта представления не имела о том, суждено ли Элене их увидеть, но под шелковое покрытие одной из них она умудрилась положить записку. Вторым делом было нашить на маску определенный знак, который натолкнул бы Элену на поиски этой записки. И когда Мариэтта занималась декорированием этой маски, ее вдруг осенило, как она сможет проникнуть во дворец, не вызвав ни у кого подозрений. Но для. этого ей была необходима схема расположения комнат, по крайней мере, части дворца.
В полдень Мариэтта впервые увидела свою ученицу на сцене. Лукреция спела два произведения. После концерта она поспешила в Оспедале, чтобы встретиться с Бьянкой. Мариэтта разыскала ее во время репетиции в одном из залов для прослушивания. Увидев ее, Бьянка обрадованно улыбнулась и, отложив флейту, прикрыла нотную тетрадь на пюпитре.
— Ты пришла как раз вовремя, Мариэтта! — воскликнула она. — Я только что закончила репетицию.
— Хорошо. Что нового?
— Через месяц я играю в составе одного квинтета.
— Вот это прекрасно. — Когда они уселись на скамейку, Мариэтта перешла к делу. — Я пришла просить тебя об одном одолжении. Не можешь ли ты нарисовать план расположения знакомых тебе помещений дворца Челано и обозначить, как удобнее всего найти апартаменты Элены?
— А для чего тебе это понадобилось? — в голосе Бьянки послышалось подозрение. — Тебе же извести но, что кого-кого, а тебя Филиппо меньше всего желает увидеть у постели своей жены.
— Если ты поможешь мне проникнуть во дворец так, чтобы Филиппо об этом не узнал, когда ты будешь там в следующий раз, то я, возможно, все же увижусь с ней.
На лице Бьянки отчетливо проступило прямо-таки ослиное упрямство.
— Ну, всем известно, что ты из тех, кто считает, что непременно одержит победу там, где другие терпели поражение. Так вот, ничего у тебя не выйдет. Филиппо и так сделал все, что было в его силах, чтобы Элене было лучше. Монахини не раз обращались к ней через закрытую дверь, да так и не получили ответа. Они молились за нее, но все было напрасно. Я сама немало времени простояла под дверью ее спальни, играя на флейте, а сколько раз я молила ее впустить меня и поговорить со мной! — Глубоко вздохнув, Бьянка с вызовом продолжала: — Я никогда не оскорблю доброе отношение ко мне Филиппо тем, что по твоей милости стану заниматься всякими темными делишками за его спиной. Сама не стану и тебе не позволю!
Мариэтта, схватив ее за плечи, с силой встряхнула.
— Девчонка! Дурочка! Опомнись! Филиппо — негодяй и распутник, каких свет не видывал! Ему все равно, что будет с Эленой!
— Нет, не все равно! — выкрикнула Бьянка ей в лицо, пытаясь освободиться от цепких рук Мариэтты. — Он мне рассказывал, как всегда любил и лелеял ее!
— Вот как? Лелеял? Это он-то? Что же еще он тебе наговорил? — Когда Мариэтта заметила, что на лице Бьянки проступила краска стыда, она еще сильнее сжала плечи девушки. — То, что ты красавица? Что ты самая желанная для него? Неужели ты, глупая, не видишь, что он спит и видит, чтобы совратить тебя?
— Он слишком благородный человек, чтобы пойти на это! — Бьянка уже почти кричала, ее лицо исказилось гневом. — А мне бы этого очень хотелось! А что до Элены, то ей уже все равно, потому что она никогда его не любила! Для нее он был и остается пустым местом!
Мариэтта отпустила ее и тут же отвесила ей пощечину.
— Никогда, слышишь, никогда больше в моем присутствии не смей оскорблять Элену. Кем мог быть для нее муж, который так по-скотски обходился с ней? Избивал до синяков! До крови!
— Ложь! Все это ложь! — Бьянка вскочила, схватившись за щеку, глаза ее пылали гневом праведным. — Да ты просто ревнуешь! Ревнуешь, потому что у нас с Филиппо любовь, а твой муж Торризи заперт в тюрьме. Но тебе никогда не натравить меня на Филиппо! Думаешь, мне безразлично, в каком состоянии Элена? Нет, ошибаешься, не безразлично. И я люблю ее, как родную, но что я могу поделать, если ей уже никогда не станет лучше? Я и так все сделала, чтобы помочь ей, и сейчас помогаю. Я никогда не перестану помогать человеку, если вижу, что остается хоть какая-то надежда. И нет ничего плохого в том, чтобы проявить свое доброе, дружеское, да, да, дружеское, не больше, участие к человеку, снедаемому горем, как это делаю я!
Мариэтта тоже поднялась.
— Ну, если ты так безоговорочно веришь ему, то почему бы тебе не настоять на том, чтобы даже вопреки воле самой Элены, добровольно согласившейся на это отшельничество, не предоставить тебе возможность самой взглянуть на нее? Это ведь из категории тех привилегий, которые даются далеко не каждому, кроме, пожалуй, докторов, а ты сможешь увидеться с ней. Так проверь и его чувства к себе! В конце концов, ты пользуешься теперь таким доверием, столько для него значишь. Не удивлюсь, если ты сейчас кандидатка в следующую синьору Челано! Ты только подумай, какие перед тобой открываются перспективы!
Бьянка, вскрикнув, повернулась и бросилась прочь из зала, с силой захлопнув за собой двери. Мариэтта осталась стоять и, покачав головой, прижала кончики пальцев к векам и простояла так несколько минут. Никогда ей еще не приходилось говорить такие слова Бьянке, тем более ударить ее, но она сознательно пошла на такую жестокость. Если ей удастся склонить Бьянку на свою сторону, или же Филиппо все же каким-то чудом изменит свое отношение к больной Элене, может быть, и удастся все исправить.
На состоявшемся вечером того же дня концерте Лукреция оправдала все ожидания и даже сорвала бис. Капитан Зено с супругой, конечно же, присутствовали на концерте и на следующее утро нанесли визит в лавку специально, чтобы выразить Мариэтте свою признательность за то, что она сумела вознести их чадо до таких высот всего за какие-то несколько месяцев.
— Теперь Лукреция далеко пойдет. — Мариэтта не скрывала, что довольна успехом своей ученицы. — Но ей предстоит еще очень много работать над собой, — добавила она.
— А у меня есть что сообщить вам, и это, без сомнения, вас обрадует, — с нотками торжества заявил капитан Зено. — Я перевел вашего супруга снова во Дворец дожей, под крышу, где он пребывал ранее. Теперь у него опять есть окно, хоть и с довольно скучным видом, кроме того, ему возвращено имущество, прежде имевшееся в его распоряжении.
— Теперь Лукреция далеко пойдет. — Мариэтта не скрывала, что довольна успехом своей ученицы. — Но ей предстоит еще очень много работать над собой, — добавила она.
— А у меня есть что сообщить вам, и это, без сомнения, вас обрадует, — с нотками торжества заявил капитан Зено. — Я перевел вашего супруга снова во Дворец дожей, под крышу, где он пребывал ранее. Теперь у него опять есть окно, хоть и с довольно скучным видом, кроме того, ему возвращено имущество, прежде имевшееся в его распоряжении.
Мариэтта не знала, что и сказать.
— Как же это вам удалось?
— Я указал Главному Инквизитору, что именно это место предназначено для политических заключенных и что Торризи немедля следует вернуть туда, камера, само собой, должна быть подремонтирована, пришлось пойти на усиление мер безопасности. И тот не стал мне перечить. Но что касается послаблений в отношении свиданий, к сожалению, этого добиться пока не удалось. В этом Инквизитор остался неумолим.
— Но ведь живет на свете и кто-то, кто по причине младых лет может рассчитывать на послабление и кого вы бы могли доставить в камеру моего мужа.
— Догадываюсь, о чем вы. — Зено усмехнулся и наиграно-обреченно вздохнул. — Не приходится удивляться, что вы так стремительно подвинулись в ваших делах, связанных с магазином, синьора. У вас прирожденный дар улаживать всякого рода дела, и я готов склонить перед вами голову. Приносите вашего карапуза, можете даже сейчас дать мне его — я представлю его отцу. Пойдемте!
Когда отперли дверь его камеры, Доменико сидел, углубившись в чтение. На звук отпираемого замка он поднял голову и повернулся посмотреть, кто же к нему пожаловал. В камере стоял капитан Зено и подавал ему крепыша-мальчугана.
— Вот и Данило Торризи пожаловал к вам в гости!
У Доменико вырвался восхищенный вскрик, он рассмеялся от счастья. Торжествующий Доменико высоко поднял малыша, а тот все совал свой кулачок себе в рот — его донимал прорезывавшийся зубик, уже второй по счету, и тихонько покряхтывал от удовольствия. Целых десять минут Доменико мог общаться со своим сыном, с наследником дома. Он сажал его на колени, давал мальчику вволю потаскать себя за волосы, за бант на груди, дотронуться крохотным пальчиком до позолоченной крышки часов. Тем временем вернулся капитан Зено. Доменико, поцеловав малыша в лобик, вручил его капитану. Совсем как тогда, в первый раз, когда от него уходила Мариэтта, Доменико сквозь прутья решетки смотрел вслед офицеру, уносящему сына, и совсем как тогда, в первый раз, Доменико склонил голову и расплакался.
Когда Бьянка вместе с сестрой Джаккоминой появились во дворце Челано, их ожидало там уже множество книг, которые предстояло разобрать и составить каталог. Незадолго до этого их завезли сюда из дома, где отправилась в лучший мир матушка Челано, а также с их виллы. Бьянка явно нервничала. Вызов, брошенный ей Мариэттой, глубоко задел ее, и она понимала, что должна была принять его. Просто не обратить внимания и пустить все на самотек означало упустить шанс встретиться с Эленой или хотя бы увидеть ее. Она сожалела о той язвительности, которую отпустила в адрес Мариэтты и ее Доменико. Бьянка вообще-то относилась к категории людей добродушных, и ни о какой злопамятности речи здесь и быть не могло. Поэтому она очень переживала, что наговорила Мариэтте.
Сестра Джаккомина была в восторге от того, что им предстояло новое большое задание, она, словно бабочка, порхала от одной стопки книг к другой, если, конечно, это сравнение могло подходить к ее полноватой фигуре и коротеньким ручкам, которые то и дело замирали в жесте восторга по поводу очередной библиографической редкости. У Бьянки засосало под ложечкой, когда она вспомнила о приближающемся времени игры на флейте. Она от души надеялась, что монахиня забудет об этом, но дисциплинированный ум сестры Джаккомины не мог позволить себе такого.
— Время заниматься на флейте, дорогая моя, — объявила она, когда часы пробили. — Посвяти себя ненадолго музыке.
Не успела Бьянка начать, как тут же появился Филиппо. Он, как обычно, приветствовал ее своей обворожительной улыбкой, и ей стало казаться, что тело ее вот-вот растает. Ну как могла Мариэтта обвинять этого человека в каких-то сомнительных делишках?
— Значит, ты снова у нас, птичка моя, снова заполнишь этот дом своей музыкой, как заполняешь каждый день.
Услышав это ласкательное имя, Бьянка вспыхнула.
— Не каждый день. У меня ведь есть еще прослушивания в Оспедале, да и другие занятия.
— Вот досада! Бьянка, ты должна быть здесь. Весь дворец словно оживает, стоит лишь тебе переступить его порог.
Бьянка почувствовала, как забилось ее сердце.
— Вот выздоровеет Элена, и все у вас наладится.
Грусть омрачила лицо Филиппо Челано.
— Нет, ничего уже не вернешь. Я свыкся с неотвратимым.
Выйдя из-за пюпитра, Бьянка подошла к нему.
— Отведите меня взглянуть на нее. Ведь вам ничего не стоит впустить меня к ней.
— Я над ней более не властен. Элена живет сейчас во мраке спальни, окна которой постоянно задернуты тяжелыми портьерами, и допускает к себе лишь камеристку.
— Но я нисколько не сомневаюсь, что от меня она не отвернется. И если я хоть что-то для вас значу, позвольте мне это!
Выражение его лица не изменилось, но внутренне Филиппо напрягся. Кто это надоумил Бьянку? Он не мог поверить, что это желание возникло у нее по собственной инициативе — ведь она всегда старалась угодить Элене, не идти против ее воли и вообще не досаждать ей как-либо. Да, ситуация стала принимать несколько пикантный оттенок, когда эта пигалица вдруг возобладала правом вертеть им, причем в этой чрезвычайно деликатной сфере. Впрочем, он сумеет извлечь выгоды для себя и из этого.
— Хорошо. Пусть все будет так, как ты просишь. Но мне хотелось бы только знать — выдержишь ли ты? Достанет ли у тебя на это мужества?
Вот как раз этого-то ей и не хватало — так, во всяком случае, казалось ей самой, поскольку она знала свою способность немедленно устраняться от всего, что казалось ей неприятным или пугающим.
— Что вы имеете в виду? — настороженно спросила она.
— Той Элены, которую ты всегда знала, уже более не существует. Она до неузнаваемости похудела, единственно, что не изменилось в ней, так это, пожалуй, ее чудесные волосы. Кроме того, ее постоянно мучают приступы сильнейшего кашля. — Он повторял то, что ему ежедневно докладывала его подручная о состоянии его жены, чтобы быть в курсе того, насколько близок конец. Филиппо и сам до сих пор не мог ясно понять, почему это он не дал Элене возможность погибнуть как можно быстрее, а выбрал путь постепенного ее умерщвления. Может быть, потому, чтобы смерть не была такой мучительной для нее? — Кроме всего иного и прочего, она очень не любит всяких неожиданных вторжений.
— То, что вы сказали мне, лишь способно вызвать еще большее сочувствие к ней, — ответила Бьянка, и в голосе ее было неподдельное сострадание. Она обнимет Элену и станет вспоминать вслух о их былых днях в Оспедале, она заставит поверить в себя, она заставит ее. жить! Она искренне любила эту женщину, которая всегда относилась к ней ласково и по-человечески участливо. А то, что она испытывала другую, совершенно отличную любовь к Филиппо, тяжким грузом висело на ее душе, и она жаждала избавиться от этого невыносимого груза.
— Значит, как только ты закончишь играть и вы с сестрой Джаккоминой выпьете по чашечке горячего шоколаду, обратись к ней — пусть она разрешит отправиться вместе со мной к Элене, но вот саму сестру я, к сожалению, допустить не могу. Это было бы слишком тяжелым испытанием для больной женщины.
Бьянка понимающе кивнула.
— Она все сумеет правильно понять.
— Ты — решительная девушка, Бьянка, и я рад в этом убедиться.
Уходя, Филиппо улыбнулся про себя. Ему очень нравилась ее реакция на подобные фразы. Видеть, как эту невинную девушку охватывает искреннее смущение, — для него все равно, что заглянуть за стены монастыря. Она отличалась от тех развязных девиц, познавших весь цинизм, которые, в основном, и составляли круг его общения на протяжении почти всей жизни. Неудивительно, что очень многие мужчины Венеции с первого взгляда влюблялись в девушек — воспитанниц Оспедале. Эта аура непорочности в сочетании с молодостью и красотой — перед ней невозможно было устоять.
Поднимаясь наверх по ступеням, он думал о том, с какой радостью он избавится от этих двух успевших уже опостылеть ему до смерти баб, Минервы и Джиованны, которые торчали в апартаментах Элены в течение вот уже многих недель. Он заполучил их в свое распоряжение с помощью одного из своих посредников из числа наиболее доверенных лиц, а тот, в свою очередь, откопал их в каком-то борделе. Обе они не особенно жаловали мужчин в качестве своих партнеров, зато не могли натешиться друг другом. Это был предел их мечтаний — не вылезать из постели в роскошном будуаре, да еще за такие деньги. Ну чем не сказка! А на денежки, которые он им пообещал, они в перспективе вполне могли открыть и свои собственные заведения, и сейчас, борясь со скукой и однообразием, они наперебой обсуждали, как это все будет происходить, вникая даже в такие детали, как цвет обоев в номерах и число ночных горшков в них.