Дверь им открыла горничная. Барон стал показывать Лили ее новые апартаменты. Делая заказ архитектору, он не упустил ни одной мелочи. Правда, художественным вкусом коммерсант не обладал, в искусстве тоже ничего не смыслил, поэтому нанял самого известного мастера и лаконично объяснил, чего хочет: «Чтобы шик глаза слепил».
Мебель, портьеры и даже безделушки были приобретены в лучших магазинах Москвы и Петербурга. Гостиная был обставлена мебелью, привезенной из Вены. Там же красовался камин из цветного мрамора, отделанный бронзовыми накладками. Кабинет был мореного дуба с инкрустацией из серебра; спальня – в стиле Людовика XVI с высоким потолком, украшенным позолоченными лепными узорами с фигурками крылатых амуров по углам. На полу лежал роскошный бухарский ковер из магазина Таджи Исамухамедова в невском Пассаже. Этот ковер как нельзя лучше подходил для того, чтобы молодая наложница в тонком пеньюаре шла по нему к ложу любви. Обстановку спальни заказчик принимал у исполнителя особенно тщательно, ибо полагал, что сам вид комнаты должен рассказывать о тех неземных наслаждениях, которые он намеревался здесь вкушать.
В гостиной красовался заграничный белоснежный рояль, по стенам были развешаны картины известных живописцев; в столовой громадный буфет был переполнен массивным серебром, китайским фарфором и хрусталем. Барон на год вперед оплатил услуги особой фирмы, которая обязалась ежедневно украшать квартиру великолепными букетами, доставляемыми курьерским поездом из Голландии. Для юной хозяйки квартиры был заказан рессорный экипаж на резиновых дутых шинах, отличающийся особой плавностью хода; лошадей барон тоже купил. Кучера барон подобрал внушительной наружности: рослого, отставного младшего урядника гвардейской кавалерии. Были также наняты повар с отменной репутацией и средних лет горничная – немка.
Лили удивленно осматривала приготовленную для нее «золотую клетку». Увидев двуспальную кровать, стоящую в центре спальни – словно гимнастический снаряд или главный аксессуар гарема, – она покраснела. Барон нетерпеливо поинтересовался:
– Ну что же, душечка, вам нравится?
Несмотря на желание выглядеть непринужденным, он производил впечатление крайне взволнованного человека, боящегося услышать отказ. Поэтому, заметив недобрый блеск в глазах девушки, делец торопливо полез за бумажником. Своими тонкими морщинистыми пальцами он аккуратно вытянул радужный листок и протянул его Лили.
– Что это? – спросила девушка.
– Это вкладной банковый билет на сто тысяч на ваше имя. Теперь вы богаты. Можете распоряжаться этими деньгами по собственному усмотрению.
Сказав это, барон нажал на заводную головку золотого брегета и, открыв крышку, взглянул на циферблат.
– О, к сожалению, мне пора на вокзал, – сообщил он.
Засвистев какой-то опереточный мотивчик, барон направился к выходу. Он специально прервал этот разговор. Так у него было оговорено с мадам Мэри, которая, зная непростой характер воспитанницы, бралась уладить все дело.
Конечно, Лили и лишней минуты не осталась в этой квартире. Приехав домой, она приготовила себе ванну с ароматной пеной. У нее было такое чувство, будто похотливый старикашка физически осквернил ее своим гнусным предложением. Срочно нужно было смыть с себя эту грязь.
В дверь деликатно постучали.
– Кто там?
– Это я, дорогая, – прозвучал голос Мэри. – Можно мне войти, милая?
С презрительной усмешкой на губах Лили рассказала «матушке», к которой относилась как к матери, о мерзком предложении барона. Мэри слушала не перебивая.
– Сто тысяч – это очень большие деньги, – наконец заметила она. – Я бы на твоем месте не спешила отказываться от них. Подумай о своем будущем. Красота и молодость – недолговечный капитал. Если вовремя его выгодно не вложить, можно остаться ни с чем. Вспомни девушек, которые работали у меня пять-семь лет назад. Здесь они привыкли к роскоши, деликатному обхождению, щедрым подаркам. Но что стало с ними, когда они подурнели и перестали пользоваться спросом? Лишь две или три из них с умом вложили скопленные деньги и теперь благоденствуют. А как же остальные? Кто-то в любую погоду ловит клиентов на ночных улицах и часто бывает бит ухажерами и полицейскими. Кто-то теперь лишь во сне видит белые простыни и перины, пропуская через себя на грязном матраце, набитом гнилой соломой, по тридцать человек в день, получая тридцать копеек с носа. Другие спились и бывают счастливы, если кто-то из обитателей ночлежек позариться на их дряблые тела, расплатившись дешевой водкой. Я не хочу для тебя такой участи. Ты должна взять собственную судьбу в свои руки.
Мэри знала, о чем говорит. В свои сорок пять она была состоятельной и независимой женщиной и выглядела отменно. Каждое утро госпожа Мэри начинала с гимнастики модного французского доктора Шармоне и почти не пользовалась покупной косметикой, предпочитая лосьон собственного приготовления, который делала из лимонного сока, яичного белка и водки. Своим же успехом в жизни она была обязана исключительно собственному железному характеру и уму, ибо изначально жизнь сдала ей скверные карты.
Она появилась на свет тринадцатым ребенком в бедняцкой семье. Девочкой ее отослали в город учиться на портниху. Хлебнув лиха в качестве домашней прислуги и подмастерья, через несколько лет Маша, тогда еще юная и весьма миловидная девушка, сбежала от своих хозяев – мучителей. И попала в руки к сутенерам-перекупщикам, которые продали ее за границу в один из европейских портовых борделей. Работа там была сущим адом. Особенно тяжело приходилось девушкам, когда в порту швартовалась военная эскадра и истосковавшиеся по дамскому обществу моряки спешили на берег справить половую нужду.
Буквально за год такой работы молодые, пышущие здоровьем девушки превращались в физически и нравственно изможденных старух, и их выбрасывали на улицу. Но Маше удалось бежать через два месяца. Она сумела уговорить моряка с одесского корабля, и тот тайно провел ее на борт и спрятал среди груза. Путешествие оказалось очень тяжелым. Нелегальная пассажирка сильно страдала от морской болезни. Вдобавок ухажер проиграл ее в карты своим товарищам, и беглой проститутке пришлось обслуживать почти весь экипаж. Зато по прибытии на родину девушка, которая была молода и хороша собой, устроилась в дорогой публичный дом. Потом она сумела влюбить в себя одного состоятельного клиента, который даже женился на ней. А после смерти престарелого муженька Мария унаследовала его капиталы и доходный дом. Так бывшая проститутка стала госпожой Мэри – весьма состоятельной дамой. И она считала, что, имея такую жизнь за плечами, может многому научить приемную дочь.
– Любовь, – Мэри презрительно сморщила подкрашенные брови, – это обычный способ мужчин получить бесплатно то, за что иначе им придется платить. Поэтому, если появляется порядочный человек, готовый взять тебя на полное содержание, глупо упускать такой шанс.
– Я не хочу этого слушать, мама, – сердито ответила Лили.
Она поднялась из ванны. Мэри залюбовалась ее совершенным телом. Несложно было понять, почему известный на весь Питер «денежный мешок» потерял голову. Мэри подала доченьке батистовый с кружевами капот и золотистые розовые туфли.
– И все-таки мой тебе совет: хорошенько подумай, прежде чем отвечать «нет».
На следующий день посыльный доставил фон Кнопсу посылку от Лили. Открыв коробку, барон обнаружил в ней куклу, которую накануне подарил. В одной руке фарфоровая девица держала ключи от шикарной квартиры, а в другой банковский билет. Еще в коробку была вложена записка, написанная как бы от имени куклы: «Меня купить можно, но ту, которой я предназначена, – нет».
Глава 7
Каждая кавалерийская часть императорской гвардии имела лошадей своей особой масти. Так, у кавалергардов были гнедые кони, кирасиры его величества держали караковых и темно-гнедых и так далее.
Точно так же офицеры и рядовые в гвардейскую кавалерию традиционно отбирались не только по происхождению и боевым качествам, но и по внешним данным. В кавалергардском полку служили высокие голубоглазые и сероглазые безбородые блондины, в лейбгвардейском конном – высокие жгучие брюнеты с усиками. После окончания училища Серж получил распределение в лейб-гвардии гусарский полк, в котором все офицеры были хорошо сложенными шатенами.
Попасть на службу в один из полков гвардейской кавалерии было все равно что стать членом привилегированного клуба. Эти офицеры чувствовали себя не только военной элитой, но и солью нации. Начиналась эпоха империализма. И в то время, когда на первые позиции в обществе начинали претендовать промышленники и финансовые воротилы, за офицерами, особенно лучших полков империи, признавалось право быть хранителями законов чести и аристократических традиций.
В офицерских собраниях очень любили сплетничать – пересказывать друг другу светские новости. Многие отпрыски знатных семей, прослужив несколько лет в приятном обществе и выполнив долг дворянина, навсегда оставляли казармы ради тех занятий и удовольствий, которые предоставляло крупное состояние, доставшееся им по наследству. Но в отличие от некоторых своих сослуживцев Серж мечтал сделать серьезную военную карьеру и искренне считал, что нет службы почетней.
Все офицеры изначально знали, что их расходы многократно превысят скромное жалованье. Все обмундирование и лошади приобретались ими за собственный счет. Форма была очень дорогой. Повседневный офицерский ментик был обшит бобром, а парадный мундир из дорогого английского сукна, расшитый золотом, стоил 5 тысяч рублей золотом. При этом мундир полагалось менять чуть ли не каждый год!
Жалованья своего Сергей почти никогда не видел. Оно целиком уходило на оплату счетов – за форму и за квартиру. Если бы не помощь родителей и не славная полковая традиция, обязывающая более богатых офицеров щедро жертвовать деньги в общий котел на развлечение всей компании, Сержу пришлось бы стать затворником или даже оставить полк из-за недостатка средств. Но благодаря новым друзьям он мог не думать о деньгах, занимая место в самом дорогом ряду возле театральной сцены[11] или ужиная в лучшем столичном ресторане.
У офицеров все было общее: время, деньги, развлечения, опасности. Обычно перед очередной вылазкой в какое-нибудь увеселительное заведение компания избирала казначея, который должен был оплачивать счета. Затем появлялся металлический поднос, на который каждый складывал бывшие при нем деньги. Таким же образом собирались деньги на свадьбу товарищу, подарки возлюбленной, цветы на праздники и похороны, вечеринки с друзьями, празднование годовщины полка или иное благородное дело.
Когда компания гвардейцев появлялась в одном из лучших заведений города, оркестр всегда исполнял в их честь полковой гимн. Все взгляды были устремлены на них. Это очень льстило молодому гусару, которому еще не исполнилось и двадцати. Особенно ему нравилось внимание красивых женщин.
При поступлении сына в полк родители выслали Сергею крупную сумму на экипировку и покупку лошадей. Позднее молодой человек узнал, что для этого его отец разрешил купцу-лесопромышленнику поставить лесопилку в великолепной сосновой роще, которая всегда была украшением их имения.
Но офицеру-кавалеристу полагались как минимум две лошади. Обычно гвардейцы покупали английских породистых скакунов, которые прекрасно смотрелись в манеже, на парадах и подходили для аристократических охот. Но Серж рассудил так: служить ему предстоит в легкой кавалерии, предназначение которой – совершать дальние рейды в тыл противника. А значит, в качестве основной лошади ему необходим не благородный красавец, выращенный на отборном зерне в теплых конюшнях, а выносливая и неприхотливая лошадка.
Мундир молодой гусар пошил у лучшего петербургского портного, а за лошадьми отправился сам – вначале пароходом до Царицына, а дальше в наемной кибитке вглубь астраханских степей.
Встретил его знаменитый местный коннозаводчик – бородатый горбоносый старик в казачьей фуражке, с серьгой в левом ухе и с солдатским Георгием на груди. Был он по-юношески стройным, быстрым и точным в движениях. Почти безграмотный, в своем деле старик был лучшим. Лошади у него были все как на подбор великолепные и шли нарасхват. Это были кони знаменитой персидско-донской породы: высокие, длинноногие, резвые, сильные и выносливые.
Серж неделю прожил в степи. Заводчик показывал покупателю свои табуны, разбросанные по зимовникам на расстоянии десятков верст один от другого. Причем ездили они не в коляске, а верхами. Серж целыми днями носился в седле от косяка к косяку, присматривая коня, который должен был стать ему верным товарищем, заменив оставшегося в училище Хулигана.
Во время этих странствий юноша был удивительно счастлив и свободен, он сразу и безоговорочно полюбил бескрайние степные просторы. Должно быть, это в нем говорила кровь непокорных искателей вольной жизни…
Голова кружилась от прежде неведомого раздолья и свободы, грудь не могла надышаться пьянящим воздухом горячих, напоенных солнцем трав. Серж чувствовал себя кочевником – степняком из седого прошлого. Над его головой плескался безбрежный голубой океан. Привстав на стременах, юноша видел вокруг бесконечное изумрудное покрывало, взволнованное легким ветром. Ветер свистел в ушах Сережи, шелестела трава, земля постанывала под ударами копыт – и все это вместе сливалось в отчаянно сладкую песнь вольной жизни. Душа юноши жаждала подвигов, борьбы, побед и еще чего-то, от чего замирало и томилось его сердце…
Сергей быстро нашел себе красивого дончака, которого собирался использовать для парадных выездов. Но коня себе по душе никак не встречал.
Наконец подошел срок возвращаться в полк.
На обратном пути он и старик коннозаводчик заехали в стойбище к калмыкам. Те праздновали свадьбу сына своего богатого сородича. Гостей пригласили за стол. После трапезы начались всевозможные состязания между местными батырами – богатырями: силачи боролись и стреляли из лука.
Когда объявили очередное состязание, Серж поинтересовался у коннозаводчика, о чем идет речь, – языка степняков он не знал. Оказалось, распорядитель праздника созывает охотников объездить дикого жеребца из табуна, принадлежащего отцу жениха. И тот, кто сможет укротить четвероногого беса, получит его в подарок.
Как только Серж увидел этого коня, то сразу понял: вот он. Жеребец был невысоким, крепким, словно выкованным из железа. Такому не страшны были ни суровые морозы, ни ледяные метели. Дикая степь приспособила лошадей не бояться ничего и довольствоваться малым. Длинная грубая шерсть и чрезвычайно толстая шкура делали их неуязвимыми. Это были потомки лошадей воинов самого Чингисхана, о которых говорили, что в походе они могут, делая поразительно длинные переходы, пить песок и питаться камнями.
Правда, немыслимо было появиться на гвардейском плацу перед монаршими особами верхом на таком «ублюдке». Но парадного коня Серж уже приобрел, а эта лошадка нужна была ему для серьезных дел. И потом, был особенный шик в том, чтобы сделать что-то вопреки общей моде – например, показаться однажды на своем уродце среди товарищей, потративших тысячи рублей на красивеньких лошадок.
Однако жеребца вначале надо было усмирить. На глазах Сергея дикарь скинул со своей спины четырех опытных наездников. Одного из них унесли, сильно покалеченного. А ведь калмыки с детства привычные к лошадям. Они, можно сказать, живут на лошади и благодаря ей. Калмык вскормлен кобыльим молоком, всю жизнь ест конину, пьет кумыс и закусывает бозой – сыром из него же. Одежда местных жителей пошита из конской шкуры. А захочет степняк повеселиться – достает бурдюк с ракой, самогоном из кобыльего молока. Провести трое суток, не слезая с седла, для степняка обычное дело. Лучших знатоков табунного дела не было во всей России! И раз уж им не удавалось обуздать отловленного в степи дьявола, то человеку постороннему и вовсе не на что было надеяться. Поэтому все изумились, когда приехавший с казаком – коневодом офицерик вызвался тоже попытать удачу. Вслед за пробежавшей по толпе зрителей волной удивленных возгласов послышались насмешливые голоса. Пока одни заранее жалели молодого дурня, другие предвкушали кровавую забаву.
Старик коннозаводчик попытался остановить своего спутника.
– Еще не поздно отходную сыграть, – шепнул он на ухо юноше, направляющемуся к загону, в котором метался дикий жеребец. – Тут не всякий казак сдюжит. Поверь: у меня глаз на такие дела наметанный. Охолонись пока. Пусть его кто другой уломает, а мы потом сторгуем его тебе опосля.
Чтобы успокоить искренне переживающего старика, Серж соврал ему, что одно время работал наездником в цирке. Он уже завоевал уважение хозяина разными выкрутасами джигитовки и вольтижировки, которым обучился под руководством драгунского ротмистра в училище. Так что старик поверил и немного успокоился.
Однако объезжать еще не знающих седла неуков[12] Сержу было впервой. Хорошо еще, что ему не надо было ловить коня самому – с арканом он обращаться не умел.
Молодой человек осторожно приближался к коню. Жеребец внимательно смотрел на него, прядая ушами. Четвероногий дьявол прислушивался к дыханию очередного двуного врага, недовольно пофыркивал, угрожающе раздувал ноздри. Коварный азиат не пытал убежать, а подпустил человека вплотную. И вдруг неожиданно совсем по-бычьи бросился вперед: смять, затоптать копытами! Словно тореро, Серж ловко увернулся от несущегося на него живого тарана и успел накинуть уздечку. Прыжок – и всадник мгновенно оказался на коне.