Началось судебное разбирательство. По закону, дуэлянтов ждало сурово наказание. Когда Сергей выздоровел (а рана его, к удивлению докторов, зажила очень быстро), он составил на имя начальства рапорт, в котором объяснил свое ранение несчастным случаем, мол, решив потренироваться в рубке лозы, не удержался в седле и при падении напоролся на собственный же клинок. Объяснение выглядело малоправдоподобным. Однако свидетелей дуэли найти не удалось. По законам чести, все вовлеченные в поединок обязаны были хранить молчание. Так что для грубияна-улана на этот раз все обошлось без последствий.
Серж же переступил важный рубеж. Его поединок с признанным королем клинка произвел сильное впечатление на сослуживцев и создал поручику репутацию человека бесстрашного. Старшие товарищи признали, что корнет Карпович защищал честь полка и сделал это с честью, а стало быть, прошел испытание и достоин встать среди них как равный.
Вскоре Сергея посвятили в члены неофициального офицерского клуба. Согласно священной традиции полка старшие офицеры пригласили своего нового товарища в ресторан на торжественный ужин в его честь. Как только компания заняла свой столик, трубачи на балконе грянули полковой марш. Гусары выслушали его стоя. Затем им подали суп и к нему мадеру, которую разливали в хрустальные фужеры внушительных размеров. В течение вечера каждый однополчанин произносил тост в честь поручика и выпивал с ним на брудершафт. Так что Сержу пришлось пить практически без остановки. Традиция требовала, чтобы новичка в этот день напаивали «в дым». Выпив и расцеловавшись с участниками пирушки, отныне Серж должен был вне службы называть каждого из них только на «ты», невзирая на разницу в возрасте и в звании.
Его соседом по столу оказался корнет Штромберг – бывалый ветеран эскадрона, в котором Серж теперь служил. Он тоже облобызался с недавним кадетом и все время тихо твердил ему:
– Карпович, держи фасон! Пей, но фасона не теряй, это первое правило. Помни, даже если тебе захочется пойти в сортир поблевать, – ты это отныне должен сделать с фасоном. Фасон – прежде всего, понимаешь?
Отныне Серж всегда старался следовать доброму совету ветерана. Правда, сам великодушный учитель встретил это утро в компании таких же вдребезги пьяных друзей – стоящим на четвереньках и воющим по-волчьи на собственное изображение в огромном зеркале, висящем в фойе ресторана. Однако никто из товарищей и тем более находившихся поблизости многочисленных штатских не мог сказать, что славный гусар потерял фасон.
А вскоре произошла история, которая снова поставила Сержа перед смертельно опасным выбором…
Глава 8
Далеко за полночь к модному ресторану «Медведь» резво подкатила коляска с очередной парочкой. Из экипажа вышел высокий статный офицер лет сорока пяти. Виски его серебрились сединой. Прежде чем подать руку своей юной спутнице, офицер огляделся с напускным равнодушием.
В самом фешенебельном ресторане Петербурга последний поваренок мог отличить серьезного клиента от случайного кутилы, который за пару дней спустит шальные деньги и исчезнет навсегда.
Офицер как раз принадлежал к самой избранной публике – манерный франт, под руку он вел утонченную юную красавицу того типа, который парижские художники называют les elegantes. Дама была примерно вдвое моложе своего кавалера.
Судя по всему, военный служил в одном из элитных полков, а значит, несомненно умел держать фасон. Гвардейцы обычно устало заказывали за ужином бутылку баснословно дорогого шампанского Mout sec cordon vert (ибо пить иное игристое в их среде считалось такой же пошлостью, как носить пристежные манжеты или путешествовать вторым классом). Одним словом, для заведения это были очень выгодные посетители.
В вестибюле вокруг пары захлопотал швейцар. Лицо его сдержанно сияло.
– Сюда, ваше благородие. Пожалуйте шинельку и фуражечку.
Ухаживая за важным гостем – снимая воображаемые пылинки с его мундира, – привратник с угодливой многозначительностью сообщил:
– Сегодня у нас в программе американский оркестр. Говорят, по-ихнему «банда» называется. Сплошь одни негры, словно ваксой вымазанные! И с ними еще дюжина танцоров. Такое вытворяют! Они в Париже гастролировали, но хозяин их за большие деньги на два вечера сюда выписал.
Из зала в фойе доносился гром заокеанского оркестра.
– Банда, говоришь… – Офицер небрежным движением сбросил шинель на руки швейцару и иронично переглянулся со своей подругой, после чего вознаградил слугу щедрыми чаевыми. – Ты, братец мой, похоже, настоящую банду еще не видел, коль так мажорничаешь… Ну, ничего, сегодня в вашей программе ожидается сюрприз.
Войдя в ярко освещенный зал, офицер и его дама осмотрелись: ресторан был полон, на сцене два шоколадных танцора синхронно выделывали экзотические па под грохот оркестра; чернокожие подпрыгивали, словно напружиненные. Подошвы их черно-белых штиблет стучали о помост со скоростью палочек батальонного барабанщика.
Разодетая публика восторженно вкушала экзотическое эстрадное блюдо, а также свежие устрицы и омары, доставленные экспрессом из Южной Франции, зразы, антрекоты, бифштексы из мраморной аргентинской говядины, консоме, жюльены, всевозможного рода пирожные и прочие деликатесы отечественной и заморской кухни. Сомелье предлагали гостям лучшие заграничные напитки вплоть до коньяков двухсотлетней выдержки и вин из подвалов дворца Людовика XIV. В этот час здесь собрался цвет петербургского общества: вельможи, владельцы заводов, золотых рудников, крупных имений. А с ними блистательные дамы в шелках, жемчугах и бриллиантах. В воздухе витал запах богатства. Офицер указал подруге взглядом на седого, словно высохшего старика с желтым чопорным лицом. Он почти ничего не ел. Перед стариком стояла тарелка с мизерной порцией овсяной каши, которую на ресторанной кухне готовили специально для него.
Метрдотель встретил гостей с любезностью доброго хозяина и пригласил их занять уютный столик в центре зала – возле бассейна с фонтанчиком и искусственным гротом. В бирюзовой воде плавали разноцветные тропические рыбки. От этого кусочка искусственно воссозданной природы веяло настоящей свежестью. К тому же предложенный столик находился прямо напротив сцены. Однако офицер с недовольным видом возразил:
– У меня от сырости разболятся старые раны. Извольте посадить нас возле сцены.
– К сожалению, это невозможно. Самые престижные места бронируются заранее.
– И все-таки я настаиваю, – с нажимом на последнем слове хорошо поставленным, глубоким голосом потребовал раздраженный ветеран.
– Мне очень жаль, – сочувственно развел руками немного растерявшийся метрдотель, – но других мест в зале нет. Но если хотите, я могу предложить вам отдельный кабинет. Там вам будет удобно.
– Хорошо, тогда я заплачу. – Военный будто не услышал предложенного ему компромиссного варианта, он повысил голос и злым резким движением достал бумажник. – Почем в вашем меню идет уважение к защитникам отечества?
Метрдотель изо всех сил старался урезонить проблемного посетителя:
– Не извольте беспокоиться, сейчас мы что-нибудь придумаем. А пока не угодно ли вам будет занять вон тот свободный столик? Правда, он тоже забронирован, но не извольте беспокоиться об этом.
В это время публика вальяжно закусывала в ожидании очередного номера программы. Начинающийся скандал привлек всеобщее любопытство. Даже купцы – признанные мастера побуйствовать и покуражиться от души – с опаской оглядывали на совершенно трезвого дебошира в форме, от которого неизвестно чего можно было ожидать. Ведь одно дело – в отдельном кабинете раздеть барышню донага и забавы ради вытолкнуть ее в общий зал; или искупать хористок в фонтане, наполненном шампанским; или заказать «шансонетку с гарниром», то есть обнаженную бесстыдницу на огромном подносе, художественно украшенную цветами и фруктами. Это лишь усиливало приподнятую атмосферу лихого загула и, в сущности, никому не доставляло вреда. И совсем другое дело – затевать опасную мелочную склоку фактически на пустом месте.
«Да он контуженый!» – послышался тихий шепоток. Покрасневшая и чуть не плачущая от стыда молоденькая спутница офицера тоже стала уговаривать его успокоиться:
– Сашенька! Не надо! На нас же все смотрят. Давай лучше уйдем отсюда.
– Ну нет, Машенька. Это было бы слишком похоже на бегство.
Дебошир в погонах мягко отстранил девушку. Теперь он обращался ко всему залу:
– Господа! В этом фешенебельном борделе неуважительно относятся к фронтовикам-ветеранам. Здесь смеются над теми, кто проливал кровь на Шипке[15]. Вы все этому свидетели. К сожалению, ни один из вас не поддержал меня и не покинул заведение в знак протеста. Из этого я делаю вывод, что все, кто здесь присутствует, являются соучастниками данного свинства. А посему я намерен требовать удовлетворения у вас всех.
В руках военного вдруг появились револьверы.
– Машенька, – офицер ласково обратился к своей спутнице так, чтобы его слышали даже в самых отдаленных уголках банкетного зала, – обойди-ка всех этих напыщенных ресторанных павлинов с их золотыми рыбками и собери дань за хамство, которому они потворствовали своим молчанием. И без шуток, – грабитель особо обратился к двум военным: драгуну с воротником персикового цвета и белокурому гусару в светло – голубом ментике с серебром. – Всем сидеть смирно. Кто рыпнется – получит пулю в лоб.
Девушка мгновенно преобразилась из смущенной гимназистки в равноправную сообщницу грабителя. Взяв из рук напарника вместительный саквояж, она сразу направилась к тощему старику с желтым лицом – известному банкиру. На свою беду, тот имел при себе крупную сумму наличности, собираясь расплатиться за услуги со своим тайным информатором в Министерстве финансов, которому именно здесь и сегодня назначил встречу. Считая себя жертвой трагической случайности, финансист как-то упустил из виду, что, когда дело касается крупных сумм, грабители со стажем никогда не полагаются на авось.
Увидев револьверы, метрдотель побледнел и дрогнул в коленях. Правда, он старался держаться, но его зубы стучали от страха. Каково же было насмерть перепуганному человеку вдруг услышать от только что угрожавшего ему налетчика вежливую просьбу:
– А вы пока распорядитесь уложить нам в корзину паштета страсбургского, вестфальской ветчины, фруктов и сыра. Я предпочитаю мягких сортов – ламбургский, эдамер или шахтель. И шампанского. Повод есть… Впрочем, нет. Пожалуй, вместо шампанского лучше водочки со льда и икорки ачуевской с лимончиком. У меня от таких дел всегда зверский аппетит просыпается. И поторопитесь, любезный, у нас мало времени.
– Будет исполнено, – поклонился снова исполнившийся достоинством метрдотель.
Служка моментально сообразил, что, раз ему сделали заказ, значит, за свою жизнь он может не опасаться.
В это время извозчики-лихачи, поджидавшие клиентов возле ресторана, от скуки пересказывали друг другу городские слухи и сплетни. Кто-то хвалился доставшимся ему накануне выгодным пассажиром. А кто-то – жеребцом, купленным в рассрочку у владельца скаковой конюшни. Не смыслящие в спорте купцы породистых лошадей очень уважали, а в нетрезвом виде и вовсе готовы были озолотить извозчика, если тот величал подгулявшего «Нила Пахомыча» или «Савву Кузьмича» титулом «вась-сиясь» и обещал с ветерком прокатить на дутых шинах да на «тысячном призовом рысаке».
Вообще плутовство и откровенное мошенничество почиталось здесь большой доблестью и вызывало единодушное восхищение и даже зависть. И уж если кому-то удавалось крупно надуть подгулявшего пассажира или своего постоянного хозяина, он не упускал случая покрасоваться.
– А я, почитай, каждый день то рессору чиню, то лошадь кую, – хвастался перед дружками молодой хорошо одетый и упитанный детина. – Говорю третьего дня: «Дайте, барин, двадцать рубликов на ремонт». Он и дал, не спрашивая. И пятьдесят бы дал… Да что там пятьдесят! Намедни развинтил я рессору у ландо[16], а сам говорю: «Сломалась!» Так мой только вздохнул и отправил к мастеру. А мастер – свой человек. Я ему «красненькую» в зубы – и приношу хозяину счет на сто пятьдесят рублей. А тот, сердечный, только вздыхает, но деньги выдает. Куме, значит, на конфеты[17].
Откровения кучера – махинатора вызвали общий хохот. А довольный общим вниманием рассказчик продолжал:
– Вчерась снова взял деньги у своего профессора – купить овса, а у самого еще три куля припрятано. На те деньги, что хозяин мне каждую неделю отстегивает, можно не то что еще пару – целый табун прокормить.
Снова дружный смех и уважительные реплики дружков.
– Да, повезло тебе, Игнат, – завистливо заметил один из извозчиков и вздохнул. – Не то что нам, непутевым – пятьсот рубликов за хлебное место отстегни, городовому дай, чтобы не вязался, на починку тарантаса и прокорм своего мерина снова выложи. А тут на днях ко мне двое фартовых в конце дня подсели. В темном месте шнурок сзади на шею набросили и всю дневную выручку отобрали. Хорошо хоть, не удавили. Теперь без этого и не выезжаю со двора. – Рассказчик вытащил из-под сиденья длинный кухонный нож.
– А мне брать кого попало в коляску не резон, – подбоченился на козлах профессорский кучер. – Тридцать рублей в месяц зарплаты получаю, окромя харчевых и подарков.
– Ты, поди, сам барину своему тридцатник в месяц платить можешь, – усмехнулся сосед.
Снова последовал взрыв смеха.
И тут один из членов компании кивнул на стоящий в сторонке экипаж:
– Смотрите, братцы, какой красавец коняга!
Все посмотрели, но экипаж, в который был запряжен заинтересовавший извозчиков конь, стоял в стороне от ресторана, не на свету. Все же ямщикам удалось разглядеть очертания исполина. Конь был мощным и в то же время достаточно изящным, что необходимо беговой лошади. Гигант-красавец нетерпеливо перебирал ногами и пофыркивал.
– Настоящий фаворит! Такой любую дистанцию чисто пройдет, ни разу не засбоит, – убежденно заявил владелец невзрачной рыжей кобылы.
Ямщики хоть и не читали спортивных журналов, любили щегольнуть терминами из лексикона жокеев, тренеров, владельцев собственных призовых рысаков и ипподромных жучков – барышников.
– Послушайте, – опасливо понизил голос другой извозчик, – я узнал его. Это же Варвар – трехлеток из конюшни поляка Дымбовича. Он уже второй сезон подряд берет главный приз дерби. Говорят, граф Орлов – известный лошадник – назвал его черным бриллиантом.
– Откуда он здесь?
– Я слышал, что некоторое время назад к Дымбовичу на конюшню заявились двое – кавалер с красивой барышней. Они положили перед хозяином конюшни толстую пачку денег и заряженный пистолет и предложили на выбор – продать им лошадь или умереть.
В это время в ресторане продолжалось ограбление. Пока его напарница выполняла свою часть работы, офицер держал зал под прицелом, не вынимая сигары изо рта.
Большинство гостей сидели как замороженные, боясь даже шелохнуться. Некоторые же – кто посмелее – вполголоса переговаривались, косясь на страшного бандита и его красивую подельницу:
– Смотри, как нежна, личико просто ангельское, а туда же. Как думаешь, она отнесется, если я что-нибудь спрошу у нее?
– Помалкивай лучше! А то этот ангелочек отстрелит тебе причинное место без предупреждения.
Девушка – налетчица обходила столики с раскрытым саквояжем, в который собирала деньги, золотые портсигары и благоразумно снятые дамами с себя драгоценности. Мужчины скрипели зубами от беспомощности, дамы повытаскивали нюхательные соли и поприжимали платочки к вискам.
За одним из столов сидел очень полный мужчина. Когда грабительница оказалась рядом, он жалобно попросил:
– Позвольте мне отлучиться в уборную. Я болен и не могу терпеть.
На напряженном лице преступницы появилось выражение сострадания:
– Конечно, идите.
Проявленное преступницей милосердие было истолковано некоторыми ограбленными как признак ее слабости. Находящийся поблизости немец-фирмач – длинношеий, лопоухий, в пенсне – вдруг вскочил и заорал на ломаном русском, что он иностранный подданный и требует, чтобы ему вернули золотые часы и все деньги.
– Я пользоваться дипломатический неприкосновенность! Вы не иметь право. Это есть международный скандаль!
Сидевшая с молодым любовником вдова недавно скончавшегося крупного торговца тоже быстро сориентировалась в обстановке. Ширококостная крепкая баба обеими руками вцепилась в саквояж, в котором только что исчезли ее драгоценная брошь, золотой браслет с сапфирами и двести рублей. Но тут хрупкая налетчица неожиданно залепила купчихе такую оплеуху, что та взвизгнула и мгновенно стихла.
Одновременно грянул выстрел. Немец схватился рукой за ухо, разорванное пулей.
– Если не успокоитесь, – в наступившей гробовой тишине отчетливо прозвучал невозмутимый голос грабителя, – вам настанет капут.
Вскоре саквояж так отяжелел, что офицер поспешил забрать его у сообщницы. И тут он заметил, что ему улыбается шикарная кокотка. Забыв про своего перепуганного насмерть пузатого кавалера, бесстыдница строила глазки высокому, прекрасно сложенному брюнету с импозантной сединой на висках, матово-бледным лицом и жгучими черными очами. Военный улыбнулся ей в ответ и, наклонившись, что-то жарко зашептал на ушко. До слуха сидящего рядом с легкомысленной изменщицей толстяка долетела лишь первая фраза галантного грабителя:
– Bonjour та gentile![18]
Минут пять налетчик, забыв об опасности, мурлыкал комплименты заинтересовавшей его особе и целовал ее руки. Она в ответ кокетливо хихикала и томно закатывала глаза, выказывая смущение. В конце концов благородный разбойник позволил пленившей его красотке забрать свои украшения из саквояжа.