Скидывая дубленку, я скороговоркой проинформировала:
- Всем - привет! И пламенное пожелание - репетировать в пожарном порядке - весь график горит! А в ответ услышала:
- Вот болван, я-то думал, что из всех присутствующих один постоянно горю на работе!..
Я посмотрела в сторону говорившего. И замерла. Ослепляя голливудской улыбкой обаятельного и хитрого волка, на меня иронически взирал незнакомец.
- Это кто? - спросила я, несколько даже хамовато от замешательства.
- Наш Феникс во плоти, - ответил Юрка, - знаменитый каскадер всех времен и народов Лев Петрович Новицкий.
Я даже охнула про себя, а вслух сказала:
- Столько львов развелось, что человеку пора от них прятаться за решетку.
Шутки не поняли, но посмеялись, а я ничего не стала объяснять.
Юрка ревниво поглядывал на нас со Львом, пока мы знакомились. Все-таки мужчины, гораздо чаше женщин, выступают в роли собаки на сене. Как бы там ни было, Юрка первым, может быть, раньше меня самой, заметил, что Лев мне понравился, что меня потянуло к нему. С Юркой мы расстались полгода назад. Расставание для меня было болезненным, и Лев был первым мужчиной, с которым мне захотелось пофлиртовать. Все-таки симпатии и антипатии - дело сложное и дело темное. Я абсолютно ничего об этом Льве еще не знала, но мне уже нравилось встречаться с ним взглядами, и когда - по роли - он возложил на меня свою дедморозовскую длань - я - не Снегурочка, а Маша - была пронзена от макушки до пяток давно не испытываемой сексуальной истомой.
Феникс - иначе я его уже не могла воспринимать - балагурил, отпускал язвительные шуточки, рассказывая байки, заставлял смотреть на себя. И это было несомненным признаком въевшейся в нутро артистичности. Феникс был насквозь театральным человеком, к тому же явно одаренным. Когда-то похожие качества так привлекали меня в Юре...
- Имей в виду, - бросил мне Юрка, когда я выскакивала на улицу, - Лев мне приятель, но истина дороже: он отчаянный бабник.
- Даже отчаяннее тебя? - спросила я. И, не дожидаясь ответа, побежала на остановку автобуса.
В вестибюле больницы я посмотрелась в зеркало и сама себе так понравилась, что меня прямо окрылило. Такая окрыленная я влетела в Валеркину палату и на пороге замерла. Окрыленность вдруг куда-то исчезла, а вместо нее явилось чувство брезгливости. Огромная, грязная палата, неаккуратные постели, бинты, подвешенные к сложным системам ноги и руки, подбитые глаза - все это было чудовищно. Да к тому же, отыскивая глазами кровать Валерки, я увидела Василия, того, вчерашнего любителя встречать одиноких женщин в парадняках. Сначала я не поверила сама себе, пригляделась внимательно: несомненно, это был он.
- Маша, ты пришла, молодец, - следом за мной в палату входила Валеркина мама. - Пойдем к Валерочке.
Сумки у нее в руках были полными, а я купила всего один лимончик - не спросила, чего ему можно.
Валерка лежал, натянув одеяло на голову.
- Валерочка, это мы - я и Маша...
- Мама Челе, - раздался голос Валерки из-под одеяла, - почему ты была так невнимательна при пересечении улицы...
Наталья сходу залилась слезами:
- Не прошло! Вот он сутками так лежит и бормочет из этих проклятых сериалов...
- Габриеля сбила не Марта, - продолжал Валерка, - Габриеля сбил грузовик раньше. Вы же мне сказали, Мерседес...
- Валерочка, мальчик мой, надо поесть, - ворковала Наталья, не вытирая слез.
Валерка шевельнулся под одеялом и произнес:
- Брик, тебе нельзя раньше времени покидать инвалидное кресло, может быть паралич ног...
Мне стало страшно и смешно. Чтобы невзначай не рассмеяться при виде этой трагикомической сцены, я сказала: - Наталья Васильевна, я пойду. Я приду в другой раз.
- Да, Маша, да, - она обняла меня и заревела. С тягостным чувством дезертира я вынеслась из палаты, но спросила все-таки у попавшейся мне навстречу сестры:
- Скажите, сестра, а что с человеком, который лежит на первой от входа койке справа?
- Трещина в копчике. Он вам кто? "Ого!" - подумала я.
- Никто.
- А никто, так чего расспрашиваете, - грубо, как и положено сестрам в таких занюханных больницах, отрезала она.
Но ответ я получила. Итак, два моих личных врага в одной палате лежат поверженные двумя разными - как я понимала - силами, которые почему-то активно взялись мне помогать. В конце концов, остаться без помощи - что может быть хуже, но та помощь, которую оказывали мне Алмазный Старик и Бурелом, была мне чем-то очень подозрительна. Несчастный Валерка. Тысячи тысяч воров живут себе припеваючи, свысока поглядывая на честных дураков, вроде моего отца - и им хоть бы хны. А Валерка, может, и не удержался от воровства в первый раз. просто потому, что камушек сам притянул его к себе своей безмерной исключительностью - и вот он уже тихопомешанный. Да не хочу я, чтобы людские пороки карались так избирательно. Идея ада с его массовостью казалась мне сейчас куда более справедливой.
Однако в автобусе я уже думала о другом, о более приятном. Я вспоминала Феникса. Как коснулся он моего плеча, как мне стало хорошо, и не успела я оглянуться, а уже поймала себя на том, что глупо и счастливо улыбаюсь, словно и не было никакой больницы в промежутке. Холодок испуга возник во мне: не слишком ли быстро я влюбилась? А! Быстро-медленно! Кто осмелится отмерять время, необходимое для того, чтобы один человек потянулся к другому?.. Во всяком случае - не я.
У дверей ресторана мне встретилась Маруся, посудомойка. Она была в расстегнутом ватнике.
- Маруся, не простудись, холодища на улице.
- Не, Николавна, я привыкши.
- А чего это ты тащишь?
- Да вот, Лев Петрович распорядились в соседних дворах кошек кормить. Как думаете, Николавна, они не стронулись?
- Думаю, нет, Маруся. Просто, очевидно, и ему не чуждо все человеческое.
Я рассмеялась. Мне было смешно, что это "человеческое" Бурелом проделывает чужими руками, как, очевидно, и большинство своих грязных - я не сомневалась, что они у него были - дел. С другой стороны, пришла мысль, что вот ведь: слушает человек, что ему говорят, прислушивается...
У директрисы, когда я вошла к ней, были шеф-повар и завпроизводством. Я уже повернулась выйти, как Раиса, директриса наша, позвала:
- Маша, не уходите, мы уже закончили.
- Ну, что у тебя? - спросила она, приторно мне улыбаясь, когда сотрудники вышли.
Эта приторная улыбка, совершенно не свойственная Раисе в обращении со мной в прежние времена, яснее ясного говорила: уже весь ресторан знает об особых милостях, расточаемых мне Буреломом. А если бы он, наоборот, - не симпатизировал мне, что было бы тогда, каким было бы выражение Раисиного лица? Вопрос был каверзным, и я не стала отвечать на него, хотя ответ был очевидным.
- Раиса Владимировна, мне говорили, что один из ваших родственников работает в Бехтеревке?
- Да, двоюродный брат, а что?
Было видно, что братом своим Раиса очень гордится.
- Мог бы он съездить со мной к одному больному? Я, разумеется, заплачу за визит.
- Машенька, брат мой так загружен. Даже и не знаю, - Раиса набивала цену. - Впрочем, для вас он не откажется, я думаю. А что случилось?
Человеческое любопытство надо удовлетворять по мере возможности, чтобы неинформированная фантазия не подсказывала пакостных вариантов.
- Мой одноклассник, кажется, немного того. Мне очень жалко его мать, а она не способна пойти дальше того, что может предложить районный диспансер.
- И что - у него мания преследования? - Ох, как же нравится людям показывать свою осведомленность во всех областях знания!
- Вроде того: его преследуют герои телесериалов.
- О-о! Этим мой брат займется обязательно, Машенька, будьте спокойны. Его интересует эта проблематика.
Вышла я из кабинета Раисы, как из профессорского.
В коридоре пахло борщом и подгоревшим мясом. О чем-то переругивались официанты. Я подумала немного и снова возвратилась в Раисин кабинет:
- Да, еще забыла, Раиса Владимировна, скажите, кому на самом деле принадлежит ресторан? Я знаю, что его выкупил коллектив, но вижу, что Лев Петрович играет у нас тут в руководстве немаленькую роль.
Приторность Раисы превзошла самое себя. Она прямо сочилась подобострастием:
- Вы не ошибаетесь, Машенька, основной капитал был вложен фирмой Льва Петровича.
- А что это за фирма?
- Богатая и надежная фирма. А все остальное, если так интересно, вы ведь можете узнать у него самого. Хотя не понимаю, зачем вам это...
- Спасибо.
Вечер проходил по обычному сценарию. Я уже готовилась к последнему выходу, когда заглянул Мишка и сказал:
- Мария, там тебя спрашивают.
- Кто еще? - спросила я с раздражением, потому что не любила посещений ресторанных гостей.
- Говорит, знакомый. Я думаю, артист.
- Ладно, где он?
- У сцены, за кулисами.
За кулисами стоял и с интересом смотрел на выламывания кордебалета Лева-Феникс.
- Это вы?! - вырвалось у меня. От неожиданности, от радостного удивления я залилась краской.
- Это вы?! - вырвалось у меня. От неожиданности, от радостного удивления я залилась краской.
- Не ожидали? - спросил тезка Бурелома, явно довольный произведенным эффектом. - Вечер у меня свободный, а целый день я думал о вас, захотелось увидеть, поболтать, познакомиться поближе. Надеюсь, вы разрешите проводить вас до дому?
Давненько я не слышала более приятных предложений, да еще выраженных столь изысканно, но в голову сразу же пришла мысль о машине Бурелома, и я поняла, что возникшую ситуацию разрешить мне будет непросто.
- Даже и не знаю, - сказала я грустно.
- У вас уже есть провожатый? - спросил Лев Петрович и посмотрел мне прямо в глаза. - Неужели кто-нибудь из этой кодлы? - он кивнул на запьянцовский зал.
- Сейчас у меня выход, поговорим потом, - ответила я.
Сердце у меня колотилось, но я заставила себя собраться. Небольшую, с рискованными шуточками, но вполне изящную сценку я сыграла с тем подъемом, который возникал только, если у тебя на душе хорошо. На танцевальный финал ко мне выскочили два балетных мальчика и один из них шепнул: "Машка, ты сегодня особенно легонькая..." Я ослепительно ему улыбнулась.
- Блестяще!.. - сказал мне Феникс. - И почему вы не в театре? Ваши способности и возможности повыше этого заведения.
Забавно! Разве не этот же вопрос задавал мне совсем недавно Бурелом?! Вот только ответ был слишком длинен и тягостен, чтобы отвечать.
- Так получилось, - коротко ответила я и ушла разгримировываться и переодеваться.
- Какой красавец, блин, был с тобой за кулисами, - сказала мне Вера.
Я и без того была взволнована, а еще этот ее искренний восторг.
- Так уж и красавец, - отмахнулась я. И вдруг Верка с неожиданной для нее наблюдательностью утвердила:
- Мужественные мужики всегда красивы. Но Бурелом, блин, конкуренции не потерпит!..
- Ну сколько раз тебе и всем остальным говорить!.. - Я взорвалась от этого упоминания Бурелома. - Не терплю я этих ваших блинов - масленицу целую вашими блинами накормить можно! Но у нас же не масленица!
- Но и не Версаль, блин, - обиделась Вера.
Что с ними спорить: книг они не читают, роскошную жизнь любят, а их поклонники язык этот не только принимают, но сами явились его создателями. Новая культура! А копнуть, сама-то я на какую культуру работаю?! Да и не Верка виновата, что я запуталась сегодня основательно.
- Ладно, не обижайся, - сказала я Вере. - Держи конфетку.
- Конфеты, блин, меня и погубят, - весело откликнулась она, уже простив мне мою вспышку.
Феникс и Бурелом. Чего я раздумываю? Почему не могу поступать, как считаю нужным?!
Решение было принято импульсивно, едва я увидела Феникса: сначала я разберусь с Буреломом, освобожусь от него, а потом уже все остальное. Потому что невозможно от души чем бы то ни было насладиться, когда на шее камень... Сегодня, во всяком случае, я против Бурелома не пойду. Камень мой недовольно пошевелился. "Камень на шее" я имела в виду совсем другой, а откликнулся этот - алмазный...
- Хотелось бы пойти с вами, - сказала я Леве-Фениксу, - но у меня сегодня назначена встреча, и меня ждут... Я перехватила его иронию:
- Это - совсем не то, о чем вы думаете...
- Я был бы полным кретином, Маша, если бы предполагал, что у такой интересной женщины никого нет.
- О, господи! Я же сказала - это тут ни при чем! - и словно что-то толкнуло меня под руку, произнесла взахлеб. - Вы мне нравитесь, вы мне, правда, очень нравитесь. И если захотите, я увижусь с вами завтра - у меня выходной, а сегодня не могу, никак не могу...
Он стал серьезным и грустным:
- Вот ведь какое совпадение: и вы мне нравитесь. Давно уже никто мне так не нравился, сам не знаю, что со мной.
- Не грустите, - подначила я, - может, пройдет?
- А вы милы...
И хорошо и плохо иметь дело с воспитанными людьми: больше Лева настаивать ни на чем не стал.
Он видел, как я погрузилась в машину к Николаю. Ну что ж, видел, так видел. Значит, будет знать, под чьим покровительством я нахожусь. И может, после того, как узнает, я ему и разонравлюсь. Хотелось реветь.
- Мария Николаевна, - спросил меня Николай, провожая к лифту, - у вас завтра выходной?
- Да, Николай, наконец-то вы от меня свободны.
- Не вы, так кто-нибудь другой. Я не про то. Вы где продукты закупаете?
- В магазине, а что за странный вопрос?
- А на рынке? - Николай смотрел на меня, но каким-то ускользающим взглядом.
- На рынке, Коля, нам не по карману. Давненько я уже на рынок не хожу.
- Ну и правильно.
Подошел лифт, Николай поднялся со мной, посмотрел, как я вхожу в квартиру, и только после этого поехал вниз.
Отец с грустью во взгляде помог мне раздеться, поделился какими-то незначительными новостями, хотел, видимо, еще что-то нелестное сказать по поводу моего "ухажера", но воздержался. Я долго приводила себя в порядок, положила на лицо французский ночной крем - слишком активный, чтобы пользоваться им часто, но зато незаменимый, если хочешь наутро выглядеть особенно хорошо, и засыпала с мыслями о том, чтобы прийти на свидание со Львом во всеоружии, чтобы произвести на него впечатление, не разочаровать. Камушку моему нравилось направление моих мыслей, потому что он был теплым и уютным и успокоение исходило от него, как от свернувшейся на груди кошки...
V
Лева позвонил в девять утра. Спала я меньше своих законных восьми часов, но обычной для недосыпа разбитости вовсе не чувствовала. Наоборот, услышав его голос, ощутила прилив радостного и счастливого бодрствования.
- Маша, что если нам поехать за город, покататься на лыжах? - спросил он.
- Я бы не против, но из меня лыжник больно никудышный, - ответила я. Боюсь опозориться.
- Это мелочи. Научу.
- Да и лыж у меня нет.
- А какой размер ты носишь?
- Тридцать шестой.
- Найдем на базе.
- На какой базе?
- У нас с приятелями в Кавголово снята дачка... Сколько тебе нужно времени, чтобы собраться?
- Не меньше часа.
- Хорошо. Тогда встречаемся на Финляндском в одиннадцать. Идет?
- Идет, - сказала я.
Во мне поселилось праздничное настроение. Было великое искушение не делать зарядки. Но я поборола искушение, хотя упражнения на растяжку сократила почти до нуля. Когда одевалась, радовалась: вид у меня получился вполне спортивный, и недавно купленный пуховик довершил картину очень даже пристойно.
Уже без десяти одиннадцать я была на вокзале. И Лева тоже был там.
- Ну, молодчина. Бежим. Электричка сейчас отчаливает, а следующая через два часа. Я уж волновался...
Он подхватил мой рюкзачок, заботливо собранный мамой, и мы понеслись.
В будний день народу за город ехало немного, так что мы расположились очень удобно. Я посмотрела за окно: солнце, снег, дачные постройки... Меня захватила перспектива глотнуть свежего загородного воздуха - оказывается, мне так его не хватало.
А Лева говорил:
- И что еще мне в тебе нравится: отсутствие дешевого кокетства. На первое свидание по всем дурацким правилам девице требовалось бы опоздать...
- Так ты разочарован?.. - иронизируя, перехватила я комплимент.
- Да ты что!.. Я был бы жутко разочарован, если бы пришлось менять планы.
- Ты этого не любишь?
- Есть грех.
- А еще есть в тебе грехи?
Я вспомнила реакцию Бурелома на разговор о нем самом и решила воспользоваться проверенным ходом.
- Давай, расскажем друг другу о своих грехах. Ты - первый.
- Да ни за что! - возмутился Феникс. - Перед тобой - только в розовом свете!
- Или, - снова подхватила я, - в пламенных тонах!.. Расскажи, как вы там горите? Это не страшно?
- Когда есть знания и подготовка - ни черта не страшно! - лихо отрапортовал Лева.
Мы рассмеялись. Господи, как же мне было легко с ним, как замечательно. И мне так нравилось его мужское внимание.
- Хотя, если хочешь серьезно, - отсмеиваясь еще, продолжил Лева, - то без осторожности и страховки, тысячу раз проверенной, отработанной поэтапно, по деталям - в нашу профессию лучше не соваться. Помню, падаю я как-то с четырнадцатого этажа - уже тело у меня пошло, уже падения не остановить - и показалось мне в последний момент, что у оператора что-то с камерой не ладится. "Ну, - думаю, - помоги, господи, благополучно приземлиться! Я тебе покажу - второй дубль!.. Ты у меня сам прыгать будешь!.. Попрыгаешь, растакую мамашу!"
- Ну и?..
- Да еще раз сто прыгнуть пришлось, - сказал он небрежно.
- Ему?
- Как же - ему!.. - в голосе Феникса звучали неприкрытые хвастовство и гордость.
- Вот уж не думала, что каскадеры вроде рыбаков - так и норовят преувеличить свои подвиги! Феникс рассмеялся:
- Не обращай внимания: в каждом из мужчин живет маленький Том Сойер, выступающий перед девочкой своей мечты - Бекки...
- Ну так то - Бекки, а то - я...
- Не вижу разницы, - заметил Лева и взял меня за руку.
Рука у него была горячая, крепкая, и от нее исходила такая резкая чувственная волна, что в одно мгновение се импульсы захватили все мое тело. Я была беззащитна и открыта этому напору. И была счастлива своей открытости.