Она – это настоящая кожаная куртка военного лётчика. Тёмно-коричневая. На молнии. Со множеством карманов. На шёлковой подкладке с потайными отделениями. С отстёгивающимся меховым воротником. Совсем новая, хоть и пошита, поди, до моего рождения. Лежала, родимая, на складе, никого не трогала, пока не дотянулись до неё длинные интендантские ручки.
Кожа мягкая, ласковая, хорошо выделанная, чем-то умащённая, коли не пересохла за все эти годы. На правом рукаве шеврон с эмблемой военно-воздушных сил – запрещённый имперский герб в обрамлении золотых крылышек. И отпороть шеврон нет никакой возможности – он не пришит, а словно бы вплавлен в кожу.
Вчера поддатый Князь объявил, что и не надо отпарывать. В правительстве, сказал он, давно уже идут разговоры о том, что следует восстановить имперскую символику, упразднённую сдуру и по горячке. Тем более, что этот герб возник ещё в те времена, когда наша маленькая Отчизна и не помышляла стать Империей.
– Старый герб, – сказал Князь, – это само совершенство. Он гениален. Он прост, ярок и понятен любому. Белый круг. В нижней его части – чёрная дуга, обозначающая контур Чаши Творца. И над Чашей – алый кружок, символизирующий Мировой Свет. Всё. Воспроизведёт даже ребёнок и даже по устному описанию… Правда, враги называли наш герб «Весёлый пьянчуга», но это от зависти. Береги подарок, Чаки, это тебе не кожимитовый новодел…
Да, о такой курточке наверняка мечтает любой парень в Стране Отцов. Особенно после фильма «Самый долгий полёт». Это первая лента, снятая после войны. Там кожанку носит старший пилот Нарди Тагари, которого играл незабвенный Кел-Сат Вески. Ясен день, этот пилот остался без работы, как сотни других воздушных бойцов. И вот возвращается он в свой родной городок вроде нашего, а у самого ни денег, ни профессии, ни хрена. Родителей унесла эпидемия, дом национализировали, поскольку считали, что пилот давно подох (слова гадины-мэра – а в каком фильме мэр не гадина?) Девушка его вышла замуж за интенданта – всё понятно. Власть в городке принадлежит бандитам, а бандитами руководят замаскированные выродки. И всякая сволочь к нему цепляется именно из-за шеврона. И Нарди Тагари снимает куртку и вешает в гостиничный шкаф. И горничная Лина спрашивает, почему он носит тёмные очки. А Нарди отвечает: «Чтобы Отчизне не было стыдно смотреть мне в глаза»…
Я этот фильм, ещё чёрно-белый, раз двадцать видел. И каждый раз плакал, как маленький, когда никто во всём городке так и не пришёл пилоту на помощь, и Нарди умирал на булыжной мостовой возле ратуши, а Лина пыталась его поднять и говорила, что из столицы примчалась Боевая Гвардия, что выродков повязали, что она ждёт ребёнка и жить они будут долго-долго… и ясно было, что она врёт. Но только она правильно врёт.
И последний кадр – имперский герб на шевроне, залитый кровью.
Короче, вы поняли.
Недавно этот фильм пересняли в цвете и с другими актёрами. Но смотреть его второй раз я не пойду даже под конвоем. Потому что вместо печального пилота там геройствовал мордастый отставной капрал Боевой Гвардии, который вовсе не помер в финале, а сам всех до одного выродков поубивал, получив лишь лёгкое касательное ранение в плечико. Жалко, что не сквозное в жопу. А у бедной Лины было такое огромное вымя, что аж противно. Всем всё ясно – и никаких тебе тёмных очков…
Как Рыба догадалась, что я именно от такой кожанки заторчу? Всё-таки ведьма она.
И Князю она очень вмастила с подарком. Привезла ему тоже кожаный, но чёрный плащ с поясом и погончиками. Той же самой довоенной фирмы. Князь немедленно соврал, что именно в этих зловещих плащах ходили агенты имперской тайной полиции. Ха-ха, говорю. Какая же тогда она тайная – в униформе-то! «Вот из-за таких мелочей они и проморгали революцию Неизвестных Отцов!» – не растерялся Князь. Хрен ты его переговоришь.
Славя Рыбу, мы с песнями отправились на грибалку. Сегодня мы были готовы собирать урожай вагонами, отправлять в столицу и получать взамен вагоны же денег.
Жизнь впереди намечалась двух типов: или очень хорошая, или, если не повезёт, просто хорошая.
А покончив к вечеру с заготовками, мы втроём спустились в подвал и стали просматривать ментограммы, записанные доктором. Разговаривать при этом старались тихонько, чтобы не потревожить нашего странного лётчика.
Как и ожидал Князь, вслед за картинами детства началась сплошная учёба. В гимназию невидимого (мы же смотрели на всё как бы его глазами) мальчика повели родители (мы уже чётко выделили их среди прочих персонажей). Они покинули свой музейный дворец, по длинной зелёной аллее вышли на дорогу и… уселись прямо на асфальт. Но всё-таки не совсем асфальт.
По этой дороге не надо было ни ходить, ни ехать.
Она сама двигалась.
И не было на дорожном покрытии ни пыли, ни мусора, ни трещин, ни выбоин. Оно словно бы текло и даже казалось каким-то… живым, что ли?
Увы, всё-таки – «Волшебное путешествие»! Проезжал старый замок мимо нашей кареты, рыжий кучер облаивал стаю собак…
Чудная дорога текла по высоченному виадуку. Вокруг лежали бескрайние ярко-зелёные поля. Но что-то во всём этом было неправильное. Я даже сперва не понял.
Потом догадался.
Мальчик видел мир именно таким, каким рисуют его дети и художники-примитивисты. Массаракш, мир не был для него ни чашей, ни, тем более, сферой, а какой-то жалкой лепёшкой…
– Дефект зрения, – прошептал Князь. – Такое бывает, я читал…
– Всё равно у дока спросим, – откликнулся я.
Ехали наши герои недолго – до вокзала. Вокзал был лёгкий, стеклянный и такой огромный, что трудно было даже представить, какой величины поезда от него отходят.
Но поездов и не было.
Они ступили на эскалатор и поехали вверх. Наш мальчик как уставился на ступени, так и ехал всю дорогу – а вокзал толком рассмотреть и не дал.
Потом по остеклённому тоннелю (там тоже был движущийся пол), они переехали в вагон. Но всё-таки не в вагон, потому что вагоны не летают. Значит, это был пассажирский самолёт. Только иллюминаторы очень большие. И людей совсем немного. Богато там жили, коли могли себе позволить гонять воздушный транспорт почти порожняком…
О том, как выглядит Саракш сверху, я знал только по фотографиям да по старой кинохронике. Дину говорит, что летал дважды на гвардейской платформе, но на ней не больно-то чего внизу рассмотришь, когда ты маленький, а вокруг здоровые мужики. Может быть, хоть сейчас?..
Тут, видно, память подвела мальчонку: самолёт рванул в небо со страшной силой, но в салоне никто из стоящих даже не покачнулся, а никто из сидящих не пристегнулся в кресле. Должно быть, такие мелочи парню не запомнились, потому что он сразу прилип к иллюминатору.
Сейчас мы увидим, каков мир с высоты птичьего полёта…
Но вместо этого оказались над снежной равниной. Не сразу я сообразил, что под нами облака. Джакч. Пассажирские самолёты не могут достигнуть такой высоты, а боевые ракеты не перевозят пассажиров. Это у него воображение разыгралось. За стеклом была чернота, а в черноте вспыхивали крошечные огоньки. Куда же подевался Мировой Свет? Рассыпался, что ли, на эти искры?
И слишком уж недолгим было путешествие.
Мы почти сразу же очутились в гимназии. Вернее, в интернате. Потому что родители попрощались с нами (с будущим лётчиком, конечно, но получалось – вроде как с нами, зрителями).
Интернат… Ничего себе интернат! У нас богатеи до войны так не жили, как тамошние детки! В такой интернат я бы сам побежал, обгоняя поезда, автомобили и даже самолёты!
Местность, в которой он располагался, чем-то напоминала Горный край, только горы были пониже, и деревья здесь росли совсем другие. И росли они повсюду – даже непонятно, как работали строители, как они умудрялись возводить учебные корпуса и коттеджи для проживания, не потревожив природу. У нас бы первым делом всё вокруг повырубили, проложили дороги и прочее…
А тут гимназисты ходили на занятия (вернее, бегали) по лесным тропинкам. Как в детском лагере. Тропинки были нормальные, не текучие…
Нашего мальчика поселили в коттедже вместе с тремя другими пацанами – видно, их родители тоже были важными шишками. Представляю себе здешнюю плату за обучение.
Пацаны были чистенькие, ухоженные – ни прыщей, ни чёрных зубов, ни шрамов, ни пёстрого лишая. Видно, на руках носили их мамки-няньки и следили за ними персональные лекари, опекали особые слуги…
Но в интернате ихняя лафа кончилась – к радости бывшего кадета. Никто над ними тут не трясся и даже не особенно надзирал: сами заправляли постели, сами драили полы – это при том, что ездили по коттеджу и какие-то сильно самостоятельные пылесосы с манипуляторами – механические уборщики…
– Да уж, эти принцы крови не чета вам, засранцам! – злорадно заметила жестокая Рыба. Но за вчерашний пир и подарки мы были готовы простить ей всё, что угодно.
И ведь сглазила ведьма принцев: наш подопечный непонятно из-за чего сцепился с самым высоким и крепким из соседей!
Но чья победа вышла, мы, джакч, так и не узнали: кончилась плёнка на катушке в записывающем узле, о чём любезно сообщила надпись на экране. Массаракш-и-массаракш!
Мы пошли на поклон к доктору.
Жизнь под крышкой гроба
Господина Мора Моорса эта новость нисколько не огорчила.
– Знаете, ребята, – сказал он, – меня сейчас интересует не столько психика, сколько физиология нашего пациента. Потому что она имеет весьма важное прикладное значение. Слов нет, ментограммы чрезвычайно любопытные, и в другое время я бы только ими и занимался. Но долг перед Отчизной, перед народом диктует другое… Жалко, право слово. А вам я не возбраняю работать с ментоскопом – в меру, конечно. Записывайте на эту катушку, сколько войдёт, переносите увиденное на бумагу – тут пригодится талант нашего поэта, – а потом пишите поверх старой записи. Конечно, лучше бы создать полноценный и последовательный архив, но ничего не поделаешь…
Морды у нас с Князем вытянулись.
– Господин доктор, – сказал Князь. – Но это ведь очень важная информация. Нужно, во-первых, сохранить её в полном объёме, а во-вторых – привлечь самых компетентных специалистов…
– Компетентных специалистов?! – воскликнул доктор. – Ты хочешь сказать – этих бездарных столичных плагиаторов? Этих стервятников от психиатрии вроде лжеучёного шарлатана Аллу Зефа? Вот им!
И откинутой от пояса рукой показал, что именно этим гадам причитается.
– Есть выход, – вдруг сказала Рыба. – Ничего не пропадёт.
Мы все уставились на неё, знахаркину внучку.
– В кабинете покойного главного врача, – сказала Нолу Мирош, – хранится полная мнемотека пациентов санатория. Вы же сами мне показали стальной сейф. Там этих катушек сотни. А пациентов, может, уже и в живых-то нет. И весь материал теперь не годится даже для шантажа. Зачем нам хранить этот бездарный бред? «Волшебное путешествие» за бесплатно обогащать?
Надо же – «для шантажа»! Определённо не пропадёт Рыба в столице…
Доктор Мор вытаращил глаза, хмыкнул и сказал, устремив на Рыбу короткий палец:
– Прекрасно! Назначаю тебя старшей. Слушайтесь умницу Нолу, лоботрясы! Ментоскопирование продолжать. Все катушки маркировать и складывать в хронологической последовательности. Все просмотры заносить в особый журнал. Когда-нибудь я вернусь к этой проблеме…
Князь не сдавался:
– Но ведь это важнее всякой физиологии! Там показано… Да, там показано наше будущее! Помните старика-нищего у Верблибена в «Роковом визите»? «Всё, что тебе предстоит, уже пройдено мною, каждый твой шаг или жест ведаю я наперёд. Слепо доверься мне – лоцману в жизненном море, скалы и мели его будут тебе не страшны. Знай же, что ты – это я, получивший возможность вернуться, выгребший вверх по реке, именуемой Время»… Вот кто такой ваш пациент! Посланец из будущего! Он может нас предупредить о чём-то очень важном…
А я, кажется, знаю, подумал я, где находится лодка этого посланца… Та самая, которая может вверх по реке…
Чуть вслух не сказал.
Доктор, судя по движению бороды, улыбнулся.
– Фантастика, юноша. Старая добрая фантастика. Сам посуди – даже если бы существовал такой посланец в действительности, то уж наверное прибыл бы он не в нынешние дни, а в довоенное время, когда всё можно было ещё спасти – хотя бы теоретически. Нет, наш больной просто-напросто проецирует свои представления об идеальной жизни. Идеальный дом. Идеальные родители. Идеальные дороги. Идеальный транспорт. Идеальная школа, наконец. Ручаюсь, что впереди вас ждут картины идеального общественного устройства. «Остров счастливых» старины Леганта Кидонского с поправкой на технический прогресс.
– Разве это не самое важное? – сказал Князь.
Тут господина Моорса, как видно, растащило на очередную лекцию: я не Творец и так далее…
– Увы, – сказал он и раскинул коротенькими ручками. – Принято считать, что войны способствуют резкому ускорению этого самого прогресса. Да так оно и было – до последней войны. Слишком жестокой и разрушительной она оказалась. И теперь нам не до прогресса – только бы выжить. К счастью, вы были слишком малы в первые послевоенные годы. К счастью, вам повезло больше, чем миллионам других детей и взрослых. К счастью, Неизвестные Отцы не дали погибнуть всему населению Отчизны. Но предотвратить гибель отечественной науки они не могли. Это было выше человеческих сил. Наука – это институты, лаборатории, мастерские, однако самое главное – люди. А Империя людей не жалела. В идиотском и бессмысленном Его Императорского Величества Академии батальоне погибли сотни, тысячи учёных – от академиков до студентов. Их даже не успели довезти до фронта. Проклятый старый венценосный дурак! Вся эта джаканная семейка! Наука – это книги. Учебники. Монографии. Справочники. Таблицы. Словари. Энциклопедии. Миллиарды, триллионы печатных знаков, расставленных в надлежащем порядке. Но когда облака радиоактивного пепла закрыли Мировой Свет и наступили холода, все эти знаки вместе с бумагой в буквальном смысле вылетели в трубу за несколько месяцев! А те, которые не попали в ненасытные утробы самодельных печурок, сгорели вместе с библиотеками в разрушенных городах и никого не спасли. Две-три типографии в столице не успевают размножать те немногие научные источники, которые чудом сохранились. Именно поэтому вы переписываете учебники для следующих гимназистов. Да и в костяных ваших башках кое-что застревает…
Он набрал воздуху побольше:
– Так называемый Департамент науки в нынешнем правительстве состоит в основном из проходимцев и карьеристов, увильнувших от призыва! Уверяю вас, там вы не найдёте гениев. Лучший человеческий материал спалила война. Отечественная наука не просто отброшена назад. Её попросту нет. Есть несколько сумасшедших фанатиков знания вроде меня, но это – капля в море. Они даже не могут выбить средства на исследования, в отличие от Департамента пропаганды! На киностудию у страны деньги есть, а на типографию нет! Один мой знакомый сказал такие слова: вся беда в том, что энергетика Саракша слишком сильно опередила информатику. Когда вы научитесь соображать – если вообще научитесь, – вы поймёте, что он был прав. Древние жрецы в предвидении грядущих катастроф озаботились занести свои знания на каменные скрижали. Именно так дошли до нас и календарь, и периодическая система элементов. До сих пор непонятно, как им удалось эти открытия совершить. Ну ладно, календарь – это необходимость, но зачем им понадобилась таблица элементов? И как они вычисляли атомный вес – теоретически, что ли? Мы этого не знаем, а теперь уже не узнаем никогда. Они-то о нас позаботились, а мы в своей гордыне даже не создали надёжного хранилища для банков информации. Теперь собираем её по крупицам… Так что никто не будет сейчас разбираться с происхождением нашего таинственного незнакомца. Некому. Но всё-таки он появился не зря. И он поможет нашему народу не только выжить, но и возродиться. Уж я об этом позабочусь! Сейчас судьба Отчизны в моих руках! Ваши имена тоже не будут забыты…
И наступила тишина.
Потом Князь робко сказал:
– Господин доктор! Можно вопрос?
Доктор устало кивнул.
– Почему в этих ложных, как вы говорите, воспоминаниях, мир не похож на настоящий?
– Не ложных, – сказал доктор, – и не воспоминаниях. Больной воображает идеальное мироустройство. Открытый Саракш. Такой, каким его считали наши предки. Ну, почти такой. Понятие Чаши Мира, или Чаши Творца мы считали примитивной метафорой, упрощением. Глядели на людей прошлого свысока. Но вспомните слова Писания: «На пиру Творца моего чаши многие ходят вкруговую». Многие! Тысячи Саракшей, подобных тому, в котором живём мы! И разное содержимое наполняет эти Чаши! А потом пришла Её Величество Наука и неопровержимо доказала, что нет никакой Чаши, а есть Сфера, маленький пузырёк в бесконечной тверди. Корабль, вышедший из гавани, может совершить кругосветное путешествие и вернуться в ту же самую гавань. Что и было многократно подтверждено на практике. Вот ведь парадокс: религия, косная и невежественная, открывала перед человечеством бесконечность, а всезнающая наука захлопнула над ним крышку котла. Или кубка. Или гроба, как вам больше нравится… Это было тяжелейшим потрясением. Разумеется, не для земледельца-ковырялы, не для ремесленника, не для благородного невежды. Но все мыслящие люди пребывали в трансе. Узнать, что твой ещё вчера просторный и щедрый мир – всего-навсего воздушный пузырёк в бракованном стекле, что за пределы его ты не можешь ступить даже в воображении, потому что отныне воображать больше некуда – не в этом ли весь ужас бытия? Пузырёк, в котором от сырости завелась, как плесень, Первоматерия… Немудрено, что многие из лучших умов того времени предпочли добровольно уйти из жизни! А потом ничего – привыкли, притерпелись, смирились. Ну, для утешения возникла теория соприкасающихся сфер. Определили даже области этих соприкосновений. Одна из таких областей, по расчётам покойных адептов сей теории, даже расположена неподалёку от нас… Не исключено, что гость наш пришёл именно оттуда. Но кто теперь помнит про эту теорию? Кто будет её развивать? Кто станет исследовать странные области? Придётся всё начинать сначала. А для этого сначала нужно выжить…