Это был Тим-Гар Рашку, отставной дозер, то есть, извините, штаб-бригадир Гвардии и в прошлом окружной особоуполномоченный Департамента Общественного Здоровья… Говорят, раньше им пугали детей, но Лимон помнил его просто как желчного старика, живущего где-то за городом. Иногда он встречал его в кино. Господин Рашку очень любил кино. И в магазине «У Пёстрого». Там бывший особоуполномоченный покупал чёрную настойку горного барбариса. В больших количествах. У него болела печень. Он загружал бутылками коляску старого армейского «барсука» и уезжал с оглушительным треском, оставляя за собой синий выхлоп скверного бензина. Говорили, что и бензин он гонит сам, добывая нефть из заброшенного хранилища, и разводит чудовищных лесных собак…
Всё это вспомнилось Лимону за какой-то миг, а потом он поставил пистолет на предохранитель и сунул его за пояс.
– Пойдёмте, господин Рашку, – сказал Лимон. – Ребята, свои! Только собаку тут оставьте…
– Это не собака, – сказал Рашку. – Не совсем собака. Мой друг Поль с вами?
– Да. Только… Посветите, пожалуйста, под ноги. Он живой, но без сознания…
– Он совсем не похож на меня.
Никогда в его комнате спящей
Неведомое над изголовьем его не склонялось
И не касалось губами
Его горячего лба, – продолжал Рашку, когда они огибали дом и приближались ко входу.
– Что это за стихи? – спросил Лимон. – Верблибен? Я никогда их не слышал.
– Это Поль. Только он говорит, что не писал их, а лишь перевёл. Врёт, наверное… Сюда?
– Сюда. Ребята, мы входим, не пальните случайно…
Он правильно сделал, что предупредил. Потому что, когда полог откинулся и голубоватый свет фонаря проник внутрь, огромный пёс вырвался у господина Рашку – и с каким-то невозможным звуком, похожим скорее на орлиный клёкот, бросился на грудь Полю! А тот, треща и хрустя, как связка хвороста, стремительно сел, обхватил пса за шею и замер…
Глава тринадцатая
– …и я не то чтобы совсем к ним переехал с имуществом, но как бы на правах постоянного гостя был… в старину, если книжки читали, знаете, что в обычае было у господ – приезжать к соседу поохотиться, там, или порыбачить, да и оставаться на год, на три, а то и побольше. А что? – развлечений вокруг мало, всё земледельцы да монахи, а тут люди твоего круга – вот и не отпускали их… Честно скажу, была у меня корысть, и сильная корысть. Хоть Моорс и оставил мне своих пилюль полный мешок, но со временем действие их ослабевало – то ли привыкание вырабатывалось, то ли вещества выдыхались. И, джакч, бывали вечера, когда я думал: а какого демона, массаракш?.. – взять «графа», дослать патрон – и в лоб, и конец мучениям. Почему-то именно вечерами… да. У ваших-то родных ни у кого болей нет? Ну так вы и не знаете ничего…
Кое-что знаем, подумал Лимон. Книги «Затаившаяся смерть» и «Змея под подушкой», кино «Найди меня и убей»… Особенно хорошо было кино – про двух братьев-выродков, один из которых стал знаменитым учёным, а второй – хонтийским шпионом.
– А Поль – он как-то умел боль снимать. Просто руками. Я и… загостился. Тана его сначала на меня косилась, потом привыкла. Я полезным пытался быть, я ведь много чего умею – ну, работу всякую делать… дрова там, и… впрочем, я не об этом. В тот день мы на охоту собирались, на коз. Коз, если знаете, брать лучше ночью, в темноте, с ночным прицелом. Это ж не для развлечения, а для мяса… Хотели три-четыре тушки взять, потом закоптить. Ну и начали неторопливо: мешки, соль, перец, травы, упряжки – мясо мы на собаках собирались везти. Вот… И вдруг меня накрыло, да так, что я сознание почти сразу потерял – с отвычки, что ли. Или удар был сильнее обычного, не знаю…
– А что вас так испугало? – хмуро спросил Порох.
– Испугало? – кажется, не сразу понял господин Рашку. – Ах, вы об этом… Дело в том, мальчики и девочки, что боли у выродков на самом-то деле бывают не от испуга или там угрызений совести. Таков побочный эффект работы башен ПБЗ…
– Что? – не понял Лимон. – Почему же тогда?..
– Потому что это – государственная тайна.
– И вы нам её выдаёте?
– Можно и так сказать. Дело в том, что теперь, надо полагать, никакой тайны больше не существует. Она умерла вместе с системой ПБЗ.
– Как это? – вскинулся Лимон. – Башни на месте…
– Башни на месте, – кивнул Рашку. – Но они не работают.
– То есть нас могут в любой момент?..
– Да. И я не исключаю, что – уже.
Стало тихо. Невозможно тихо. Лимон почувствовал, что его мелко трясёт. Не снаружи, а внутри. Как будто он совсем пустой, и там, в пустоте, что-то трепещется. Флаг на пронизывающем ветру.
Илли медленно поднялась на ноги.
– Но можно же проверить, – сказала она. Голос её был слишком спокойным. – Радио, телевидение…
– В нашей провинции ретрансляция шла всё через те же башни ПБЗ. Так сделали в своё время… вроде как временно. Оно и осталось. Видно, либо наша башня отключилась, либо где-то по цепочке. Есть ещё прямой военный кабель – телефон там и прочее. Я попытался позвонить. Сигнала нет. Совсем никакого.
– Но было бы что-то видно… слышно… – пробормотал Гас.
– Прошлый раз – не было, – сказал Рашку. – Ни видно, ни слышно. Вот так же связь отрубилась… и всё. Потом дожди пошли…
Он наклонился вперёд и уткнулся лицом в ладони.
– Но ведь дождей нет, – сказал Порох.
Не поднимая головы, Рашку кивнул. Что-то сказал, никто не понял. Он сильно потёр руками щёки и глаза. Слёзы всё равно остались.
– Да, – повторил он. – Дождей нет. На это и надежда.
– То есть, ещё может быть… – начал Лимон.
– Я дорасскажу, – сказал Рашку. – Что было в тот день.
– Конечно.
– Так вот: нас было трое взрослых и четверо ребятишек – ну, вы ребятишек Поля должны знать?
– Я знаю, – сказала Зее. – То есть я знаю, что они есть. Наша одна учительница…
– Кайме Лаар, – подхватил Рашку. – Двух её дочек – врачи от них совсем отказались, а Поль на ноги поставил… – так она с его детьми года три занималась, ни венди не взяла… Когда всё началось, мы с Полем были в гараже, а Тана с дочерью – во дворе, как раз напротив нас, развешивали бельё. Мы их хорошо видели. Поль ещё сказал что-то вроде: вот лучшее, что я сумел сделать в жизни… И тут меня долбануло. Очнулся, лежу в блевотине, сам весь как под танком побывал – и тут меня на обиду пробило, потому что друг мой Поль ко мне не подходил и помощи мне в моём положении не оказывал, а сидел рядом с жёнушкой, обнимал её – а жёнушка-то, между прочим, вполне нормальная дама, никаких болей не испытывает, ничего такого… В общем, обиделся я, как малое дитё, и даже заплакал. Такая дурная слабость накатила… Человек после такого приступа минут на пять глупенький становится и мягонький, как щеночек, что хочешь с ним делай. И как-то отвык я с Полем от подобного состояния… Но – собрался, встал, под кран залез, рубашку замызганную с себя содрал, в общем, оправился – и в армейском смысле, и в штатском. Выхожу к нему, а он всё так же с Таной сидит, и тут я начинаю понимать, что всё это мне очень не нравится. В общем, выяснилось, что все полтора часа, что я в отключке валялся, Тана тоже в отключке валялась, только в другой совсем, и было ей настолько худо, что Поль сам страшно перепугался, как бы она не умерла прямо у него на руках – ничего он сделать не мог. И потом, когда я уже вроде как отошёл, Тана всё никак прийти в себя не могла – очень перепугалась. Мне-то что: поболело – прошло. А она всё помнила, что ей намерещилось, а намерещилось ей много всего разного, тут уж и я стал вспоминать, что санаторий этот на проклятой земле поставлен. В общем, худо ей было по-чёрному. А дети ничего, быстро отошли и как-то сразу вес этот джакч забыли. Как сон забывается. У вашего брата это легко…
– Просто маленькие крепче, – сказал Шило.
– Ну да… А Тане всё хуже становится, и смотрю я – Поль запаниковал, не знает, что делать. В общем, решил он в город за доктором съездить… вернее, сначала он хотел Тану туда отвезти, да я его отговорил. И поехал Поль один – взял мой мотоцикл и поехал. А я, значит, остался присматривать за Таной и остальными… Посмотрите, как он – спит?
Лимон и Илли одновременно шагнули к лежбищу Поля, наклонились над спящим. Да, сейчас Поль был именно глубоко спящим человеком, пусть страшно худым, но, в общем, здоровым. Он дышал глубоко и ровно, страдальческие складки у губ исчезли. Собака лежала, прижавшись к нему, и сторожила. Она лишь открыла глаза и предостерегающе посмотрела – так выразительно, как будто приложила палец к губам. Лимон кивнул ей и вернулся.
– Спит, – сказал он.
– Это хорошо… Часа три прошло, наверное. Я Тане догадался пилюлю скормить, которыми меня Моорс снабдил, и её вроде как отпустило. Даже что-то по хозяйству попыталась делать… А я слышу: едут. Сначала подумал, что Поль доктора везёт, а потом соображаю – не тот мотор. Не мотоцикл и не легковушка, и даже не санитарная. А броневичок. Какой броневичок, откуда? Погнал штатских в подвал, сам ружьишко в руки – и на чердак. Смотрю – въезжает во двор «росомаха» без башни, ну, такая у нас одна – в штабе гарнизона, связничок. Тормозит – и вываливается из неё инженер-подполковник Трикс в одних подштанниках, но в портупее и с пулемётом наперевес. Помните Трикса, наверное – здоровый такой кабан, в ручной борьбе чемпион? Вываливается он – и сразу прёт с пулемётом ко мне на чердак, я даже удивиться не успел. На чердаке огляделся, меня не увидел, к северному окну бросился, пулемёт установил, приложился – ну, вот сейчас горская банда из-за ската вылезет, бренча монистами…
Рашку внезапно замолчал, будто услышав что-то далёкое, потом достал из нагрудного кармана фляжку, приложился к ней и сделал три громких глотка.
– Береги печень смолоду, – сипло сказал он. – Понятно, молодёжь? Впрочем, вы уже какие-то не такие… не пьёте, не курите…
– Это плохо? – спросил Шило.
– Да не то чтобы плохо, – сказал Рашку. – Не совсем понятно… Это как десять лет назад – вдруг тараканы исчезли. Вы и не знаете теперь, что такое тараканы. Не вывести их было, особенно в казармах, спящим солдатикам пятки до живого мяса обкусывали. Ничто их не брало, никакой яд. И вдруг за какой-то год – как и не было никогда, джакч. Спорили учёные, в чём природа феномена, но так во мнениях и не сошлись… Наподобие этого и с вами. Вроде бы всё хорошо, а почему хорошо, непонятно. Поэтому иногда страшновато.
– Я курю, – сказал вдруг Гас.
– Ну, слава Творцу, – сказал Рашку. – Ещё не всё пропало… Заканчиваю. Подошёл я к Триксу аккуратно, спрашиваю – а мы с ним знакомы и на «ты», – что ты, мол, тут делаешь? А он меня увидел – ну и как будто так и надо, хорошо, мол, Тим, что и ты со мной, а то эти сволочи всё норовят со спины зайти. И целится во что-то. Я спрашиваю, что, мол, происходит, а он – ты что, не слышал, вторжение пандейцев вкупе с немирными горцами, да ещё какие-то летающие обезьяны с ними и карлики-наездники на обезьянах…
– Мы видели, – сказал Лимон.
– Кого?
– Обезьяну с карликом-наездником.
– Летающую?
– Нет, простую. Но огромную, таких не бывает.
– Ну, хоть не летающую… Нет, ребята, я вам верю, я сам за эти дни много нового для себя открыл. Просто в тот момент всё это звучало как бред. Да и было бредом. В общем, он понёс что-то про прорыв из туннеля, про голых девок в канализации… много ещё чего. Вроде он уже который день с ними сражается. Тут я понимаю, что у него куку замкнуло и что не зря его в санаторий потянуло… вот что хотите мне говорите, а место там специфическое… А потом он говорит: но я всех их положил, я их, гадов, заманил в город и взорвал газовые мины. И теперь им полный чёрный джакч. Постой, говорю, а как же жители? А я, говорит, сигнал воздушной тревоги дал, чтобы в бомбоубежища все ушли… И тут я понял, что он говорит правду, – а он это во мне почувствовал… психи – они всё понимают куда лучше собак. Только реагируют иначе… Ты, спрашивает, кто? Ты не Рашку – и за пистолетом. Только зацепился у него пистолет… Вот, собственно, и всё.
Он помолчал.
– Бомбоубежищ, которые и от газа защитили бы, у нас в городе три штуки всего. Остальные – вентилируемого типа… Я на пятый день в город съездил – когда Тане полегче стало. Я понял уже, что Поль под газовую атаку попал. Надеялся, конечно, его найти, но мне только рассказали про вас – что это вы его подобрали…
– Кто рассказал? – жадно спросил Лимон.
– Шиху Ремис, из «чёрной» гимназии, знаете его?
– Маркиза? Конечно. Как они там?
– Тяжело. Они как будто закрепились в Военном, мосты перекрыли, но там жрать нечего, склады-то в основном на станции… В общем, там сейчас… – Рашку покачал головой. – Безнадёга. Деревенские грабят город. Дней пять ребята ещё продержатся…
– А потом?
– Пойдут на поклон к деревенским. Деревенские выкатили ультиматум: вы работаете, мы кормим. Типа, по справедливости.
– С самого начала об этом говорили, ещё до… до того дня, – сказал Лимон.
– Это верно, это верно… – покивал головой Рашку. – Дело-то всё в деталях… в отношениях…
– А что? Какие детали?
– Ну… берут в полную собственность. Могут делать, что хотят. А кто не желает в рабство – что ж, тому полная свобода. На все четыре стороны. С пустыми руками…
– Ну почему так? – вдруг с отчаянием спросила Зее. – Ну почему всегда так?..
– Деревенские, – сказал Рашку и стал смотреть куда-то мимо всех. – Я, когда совсем молодой был, вот чуть постарше вас – батрачил у фермера. И меня знаете что поразило тогда больше всего? Вот у него два десятка свиней. И каждую он знает, у каждой имя – Синеглазка там, Цветик, Кубышка… Они у него розовые все, чистые, отмытые, хоть целуй, хоть за стол с батраками сажай – батраки, те позаскорузлее будут. А потом он их режет. И никак не может понять, почему меня от этой хренотени корёжит. Ведь всё правильно, всё разумно, а я какими-то детскими глупостями маюсь. В общем, ушёл я от него. Взял окорок Синеглазки – и ушёл… Н-да. Чего это я в воспоминания-то ударился? А-а… сообразил. Как раз тогда война с Кидоном закончилась. У них такая же система ПБЗ была, как у нас сейчас, а мы их всё-таки завалили. ПБЗ ведь как действует? – сбивает боеголовки с траектории, а кроме того – не позволяет детонаторам сработать синхронно. Чтобы атомная или там термоядерная бомба взорвалась – нужно, чтобы внутри неё две сотни детонаторов сработали абсолютно одновременно. И вот излучение башен эту синхронность каким-то образом расстраивает, и бомба сама себя разрушает. Но при переходе с частоты на частоту излучение заодно зацепляет по голове некоторых особо невезучих граждан… Многие обижаются и даже преступают закон. Их тоже понять можно – хотя и не простить, всё-таки измена не прощается… Так вот, наши использовали для разрушения их системы башен обычные боеголовки, не ядерные. И добились того, что ретрансляционное поле распалось. Говорят, что и без диверсионных групп не обошлось. В общем, как только появились бреши – тут и долбанули во всю мощь… Я вот к чему, мальчики и девочки: с того дня, как нас всех прибило какой-то ненормальной депрессией, у меня полностью прошли все боли. А это может означать только одно: система ПБЗ мертва…
Элу Мичеду, класс 5-й «синий»
«Как я провёл лето» сочинение
Сочинение № 7 из 12
Я пешу черес двадцать шест дней. Это были самые трудные дни для всех нас. Мы нашли убежища и открыли их. Там были все мёртвые. Но не просто мёртвые а какие то высохшие. Говорят, горцы когда то хоронили своих вождей так что, те не сгнивали а, оставались такими как есть на много лет. Что то похожее мы увидели в убежищах. Запах был странный как будто запах старых листьев или старой травы. Мы не стали даже спускаться а, закрыли убежища и завалили их сверху, так было страшно. Но мы поняли что, почти никто живой не остался, кроме одного убежища. Оно было под новым клубом и само новое. Оттуда вышли двенадцать человек, а двое остались мёртвые, сказали что, они сошли сума. Убили друг дружку, обе женщины, одна уборщица а, другая кассир. Которые вышли тоже почти все были женщины, только директор и инструктор в тире. Мне кажется они ничего не понимают, только лежат и плачут. Я посылаю бойцов чтобы их кормить и с ними разговаривать.
Очень мало еды. Всё что собрали в домах и магазинах, уже кончилось. Кто-то захватил пограничный склад и никого туда не пускает стреляет не знаю кто. А со станции всё вывозят фермеры а, мы туда, хотели ночью, но те стали стрелять и ранели у нас господина Дачу, он был хороший человек и храбрый воин. И ещё двоих других ранели. Тогда я подполз и сжог им грузовик. У нас мало оружия и совсем мало патронов.
Вчера я встречался с Заки Робушем. Я про него уже песал. Это фермерский мальчик который ездил в город учиться на велосипеде. Деревенские его послали как парламентёра типа ты их всех знаиш. Мы с ним поговорили. Со взрослыми у них то же беда. Они или всё забросили и только пьют мёртвую, или злые и всех бьют. Это в основном молодые парни. За хозяйством приходится упираться ребятам. Поэтому они снова предлагают нашим всем перебраться на фермы и работать там и есть.
Может так и придётся сделать. И будет правильно. Но после стрельбы на станции наши боятся.
Конец сочинения №7
Глава четырнадцатая
Лимон сидел и строгал палочку. С одной стороны, предложение Рашку было заманчивым, с другой – он уже как-то привык к лесному лагерю и только начал его обустраивать… Там комфортнее, здесь – незаметнее. Там больше народу, там нормальные взрослые, там есть пулемёт и собаки – здесь свобода и… и что-то ещё. Почему-то приходилось себя убеждать, что нужно уходить в санаторий. Что так будет лучше для всех…
Подошла собака. Её звали Илин. Или Илир? Лимон слышал про них раньше, но вот так, вплотную, общался впервые. Сначала ему было не по себе от её взгляда. Из-под тёмных бровей пристально смотрели серо-жёлтые глаза с овальными фиолетовыми зрачками. Рашку говорил, что эти собаки полностью понимают простую человеческую речь и могли бы сами говорить, если бы правильно было устроено горло. Когда-то док Моорс даже операции им делал, пытаясь сформировать говорильный аппарат – или как он там называется? Но когда пандейцы произвели налёт на лабораторию, говорящие собаки дружно сбежали…
– А ты как считаешь? – спросил Лимон. – Оставаться нам здесь или идти с вами?
Собака помотала толстой башкой: не знаю, мол. Если бы у неё был ответ, она заколотила бы лапой по земле, требуя, чтобы ей нарисовали знаки, из которых она выберет нужный.