Мы обыскали всю заставу чтобы, найти оружие хоть какое. Всё обыскали до нас но, мы нашли. На кухне. В поварской в сундуке лежали два охотничьи ружья старые, и патроны. И ещё порох и капсуля. И там же нож потом топорик-лопатка потом старый штык от шкендера это, такая императорская винтовка даже с гербом на ложе. Штык очень хороший. Жалко что один штык я, давно хотел шкендер себе. В гараже не осталось машин а должны. И лыжы пропали все. И мы похоронили Эмина и пошли обратно.
На ночь пришлос разбить палатку. Деревья тут низкие и широкие называются стланцы. Очень сильный запах. Потому что на этой высоте только идёт весна и растут шишки. Я проснулса сильно болела голова ещё, было темно. Рядом кто то шол какие то звери. Очень тижело. Всё хрустело и дрожжало. Я сидел с ружьём не уснул до утра. Когда зажогся Мировой Свет я вылес и увидил что, все кусты и деревья вокруг изломанные но, ни кого нет. Кто ходил? Не знаю. Потом мы сняли палатку побежали в нис. Нашли домик. В нём была кровь и рвота. Вожатого Трампа не было ни где. И следов. Я не знаю что, могло случитса. Маркис сказал что, что угодно. Я с ним, согласный. Мы долго сидели у домика и думали куда, теперь итти. Маркис сказал надо итти к Пороху. Но не через город. А если не через город то, по горам через речки к санаторию потом дальше. И мы пошли.
Конец соченения № 9
Глава восемнадцатая
Первую машину пришлось пропустить, над кабиной торчали головы, и когда она поехала мимо, Лимон насчитал в ней семь человек, а Зее – восемь. Зато вторая была небольшим пикапом, в котором явно ехали только двое. Лимон махнул рукой, и молчаливая девочка – Эрта, – волоча за собой обоих третьеклассников, выбежала на дорогу. Они кричали и размахивали руками. Пикап притормозил и пополз небыстро, однако не останавливаясь совсем; водитель и пассажир энергично озирались, не без основания предполагая засаду, да где там – Лимон кое-что смыслил в маскировке. Наконец машина остановилась на самой осевой напротив детишек, пассажирская дверь приоткрылась, там завязался какой-то разговор. Лимон не слушал – он считал до десяти.
На счёт «восемь» один из третьеклассников – это был полный джакч, но Лимон так и не мог запомнить их имена: Прек и Резар? Перт и Ренор? – в общем, что-то из древней истории… – и уж тем более научиться различать их (вы что, братья? – нет, раньше даже не знали друг друга…) – так вот, один из Прека-Ренора завопил, показывая рукой вверх по склону. Конечно, оба в машине уставились на невидимую угрозу…
Девять… десять.
Лимон выскользнул из-под травяной накидки, метнулся к кабине и сунул ствол ружья под рёбра пассажиру. Тут же раздался глухой удар: Зее стволом своего ружья пробила боковое стекло со стороны водителя, прохрипела:
– Руки!
– Вылезай! – в свою очередь рявкнул Лимон.
Пассажир – костлявый прыщавый парнишка лет шестнадцати, одетый в слишком просторную для него дорогую жёлтую кожаную куртку, – посмотрел на водителя – водительницу – и начал медленно выбираться наружу.
– На колени, потом мордой вниз, – сказал Лимон.
– Что вы делаете? – воскликнула водительница. Лимон мельком взглянул не неё. Взрослая тётка в очках, цветастом платке и меховой жилетке, светлые волосы стянуты назад в косичку или хвостик…
– Руки! – повторила Зее. – Руки на руль, джакч, смотреть перед собой, не шевелиться. Я психованная, поняла?! И молчать!
Лимон наскоро ощупал парнишку. Вроде бы пустой.
– Лежать, – повторил он. – Народ, быстро помогли Дину.
Дину уже плёлся, болтаясь вокруг толстого дрына.
Ребятня бросилась помогать.
– Отполз в кювет, – сказал Лимон парнишке. – Лёг, руки на голову, замер. Имей в виду – мне тебя пристрелить легче, чем так оставлять. Понял?
Тот ухитрился кивнуть.
Лимон не сдвигаясь с места, проследил, чтобы Дину погрузили в кузов. Туда же забрались и третьеклассники.
– Эрта!
Молчаливая девочка выросла перед ним.
– Гранату. Положи ему на спину.
Гранат у них, конечно, не было, но у Эрты в карманах была припасена пара булыжников – ровно на этот случай. Она наклонилась над лежащим, примостила булыжник у него между лопаток, выбралась из кювета.
– В кузов, – сказал Лимон.
Сам он достал из-за пояса пистолет, демонстративно передёрнул затвор, забрался в кабину, поставил ружьё между колен, сунул пистолетный ствол в бок водительнице.
– Зее, заходи с моей стороны.
Дождался, пока она села и захлопнула дверь.
– Поехали.
– Я никуда!.. – в голосе водительницы попёрли истерические нотки. – Без сына я никуда!..
– Ничего с ним не случится, – сказал Лимон. – Это просто камень. Поехали – быстро. У нас раненый. Или я пристрелю тебя и поведу сам. Доступно? До трёх. Раз… два…
Тётка газанула. От нервов – чересчур сильно, завизжали покрышки.
– Полегче. Раненого везёшь.
– Куда мы едем? Нигде никого… никаких врачей…
– Молча – вперёд. Когда надо будет, я скажу, что делать.
На самом деле он по-настоящему не знал, что будет дальше. Нельзя «засвечивать» санаторий. И что? Убить потом эту дурную тётку? Или высадить её где-то возле города, а дальше постараться вести машину самому? Не по ровному шоссе, а по крутому горному серпантину?
– Давай её здесь выкинем, – сказала Зее. – Я поведу.
– Нет, – сказал Лимон, поняв смысл сказанного. – Подальше. Около поворота на башню.
– Почему?
– Да просто так. Час топать обратно…
– Твоё слово, командир.
Некоторое время ехали молча.
– Дети, – сказала наконец тётка. – Почему вы такие жестокие?
– Э-э… – подавился словами Лимон.
– Подожди, – сказала ему Зее. – Жестокие. Потому что. За нас некому заступиться, кроме нас самих. Это жестокость? Мы жили и никого не трогали. Это жестокость? Нас захватили, связали, избили. Кого-то изнасиловали, кого-то убили. Просто так. Но это ведь не жестокость, потому что это же ваши сделали, не мы…
– Какие ещё наши? – испуганно спросила тётка.
– Деревенские. Ваши – это деревенские.
– Но мы никакие не деревенские! Я работаю в Передвижной школе, преподаю…
– Всё равно, – сказал Лимон. – Живёте среди них… Зачем едете в город, а?
Тётка испуганно посмотрела на него и промолчала.
– Вот и всё, – сказал Лимон. – Главное сказано.
– Но ведь…
– Там наши дома, – медленно и как-то в сторону сказала Зее. – Наши вещи. Наши родные. Наши, понимаете? Наши мёртвые. Вы ведь едете, чтобы пограбить нас? Порыться в могилах? Думаете, это легко и безопасно, да?
– Не пугай её, – попросил Лимон.
– Как скажешь, – и Зее, отвернувшись, стала смотреть в окно. – Только…
– Что?
– Мародёров всегда ставили к стенке, – сказала Зее.
– Хорошо, – сказал Лимон и ткнул тётку стволом в рёбра. – Останови.
Он никогда не видел, чтобы человек бледнел настолько быстро и до такой степени. Даже тот, без подбородка… впрочем, он, кажется, так до конца и не поверил…
Машина остановилась.
– Выходи, – сказал Лимон.
Тётка, не попадая по скобе замка, пыталась открыть дверь. Наконец открыла, выбралась. Застыла, зачарованно глядя на пистолет в руке Лимона.
– Садись на её место, – сказал Лимон Зее. Она кивнула, быстро перелезла на водительское сиденье, захлопнула дверь, поёрзала, дотянулась до педалей…
– Как тут всё противно, – сказала он. – Захватано…
– Поехали уж.
Зее ещё раз посмотрела на тётку, потом решительно нажала педаль. Машина прыгнула вперёд и понеслась, подпрыгивая.
Некоторое время ехали молча. Потом Лимон сказал:
– Спасибо.
Зее только дёрнула плечом.
Настоящая проблема возникла тогда, когда начало казаться, что всё уже позади. Лимон и забыл, что хорошая бетонка ведёт до Новых шахт, а дальше, к дамбе и к санаторию, дорога резко сужается, да и покрытие там не чинили лет… ну, давно не чинили; а зачем? Специально для семейства Поля и примкнувшего к ним старика Рашку? Какое дело городу до этих отшельников?..
Потряслись немного по колдобинам и ямам, а потом пришлось машину остановить: впереди лежало несколько валунов и плоских каменных плит, полностью исключающих проезд. Лимон вылез, подошёл к камням. Если подцепить тросом… можно убрать этот и вон тот. А остальные… крайне сомнительно. Лимон посмотрел вверх. Да, похоже, камни не сами упали с невысокого обрывчика, а привезены откуда-то и аккуратно выгружены. В любом случае…
В любом случае идти километра три. Не меньше.
Он вернулся к машине. Дину сидел, опершись спиной о заднее колесо. Молчаливая девочка Эрта обмахивала его куском картона.
– А где Зее? – спросил Лимон.
– Пошла с пацанами за водой, – сказал Дину и показал вниз; в колючих кустах виден был проход. – Ну что, дороги не будет?
– Не будет, – сказал Лимон. – Придётся пешком.
– Я так и знал. Джакч…
– Как себя чувствуешь?
– Не думал, что будет так хреново. Вы ведь меня не донесёте…
Настоящая проблема возникла тогда, когда начало казаться, что всё уже позади. Лимон и забыл, что хорошая бетонка ведёт до Новых шахт, а дальше, к дамбе и к санаторию, дорога резко сужается, да и покрытие там не чинили лет… ну, давно не чинили; а зачем? Специально для семейства Поля и примкнувшего к ним старика Рашку? Какое дело городу до этих отшельников?..
Потряслись немного по колдобинам и ямам, а потом пришлось машину остановить: впереди лежало несколько валунов и плоских каменных плит, полностью исключающих проезд. Лимон вылез, подошёл к камням. Если подцепить тросом… можно убрать этот и вон тот. А остальные… крайне сомнительно. Лимон посмотрел вверх. Да, похоже, камни не сами упали с невысокого обрывчика, а привезены откуда-то и аккуратно выгружены. В любом случае…
В любом случае идти километра три. Не меньше.
Он вернулся к машине. Дину сидел, опершись спиной о заднее колесо. Молчаливая девочка Эрта обмахивала его куском картона.
– А где Зее? – спросил Лимон.
– Пошла с пацанами за водой, – сказал Дину и показал вниз; в колючих кустах виден был проход. – Ну что, дороги не будет?
– Не будет, – сказал Лимон. – Придётся пешком.
– Я так и знал. Джакч…
– Как себя чувствуешь?
– Не думал, что будет так хреново. Вы ведь меня не донесёте…
– Донесём, не суть. Другое дело, что… Наверняка должна быть другая дорога. Порох с Рашку где-то же проехали?
– Может, завалило уже после их проезда?
– Камни спецом привезли. На грузовике. С той стороны. И просто выгрузили.
– Забавно, – сказал Дину, хотя уж чего-чего, а забавного в происходящем не просматривалось. – То есть они изнутри заперлись… а как самим ездить, не подумали? А им ведь ездить надо…
– Мотоцикл пройдёт, – сказал Лимон. – Тютелька в тютельку.
– Не тот размерчик, мотоциклом много не навозишь… Я вот вспоминаю: на великах мы обычно этой дорогой ездили, но к озёрам была тропа и поверху… постой-постой…
Он закрыл глаза. Лицо у него было совсем серое, в мелких бисеринках пота.
– Должна быть другая дорога, – сказал Дину, не открывая глаз. – Через Старые шахты. Точно. Не могли ставить шахты без дорог…
– Старые шахты – это которые бункер или которые санаторий?
– Бункер, конечно. И ведь там могут солдаты оставаться, как я не подумал…
– Там давно нет солдат, так, пара сторожей…
– А вдруг? В городе есть электричество, вода. Откуда берётся? Потому что пульт – в бункере…
– Ты бредишь.
– Нет-нет. Я тоже кое-что помню. Кто-то говорил… что этот бункер – типа резервного командного пункта… только он замаскирован, сильно замаскирован, поэтому…
Раздалось шуршание. Из кустов по одному выбрались Зее и третьеклашки – каждый с большой бутылью в руках.
– Хватит? – спросила Зее.
– Не знаю, механик, вам виднее, – отозвался Лимон. – Может, и вообще не понадобится. Дину говорит, что должна быть дорога через Старые шахты. Не которые санаторий, а которые старый военный бункер. Ты там бывала когда-нибудь?
– Нет, – покачала головой Зее. – По логике вещей – дорога там может быть… но я тех мест не знаю совсем.
– Ясно, – сказал Лимон и задумался. Потом решил: – Давай так. Машину под откос – и пошли. Искать объезд… рискованно. Нет?
– Слушай, – сказала Зее. – Ты решаешь – я делаю. Потому что… иначе… я боюсь, что…
– Я понял, – сказал Лимон. – Давай столкнём машину и пойдём в санаторий пешком. Всё.
– Поможешь?
– Конечно. Дину, мы тебя малость потревожим…
– Зря, – сказал Дину. – Поехали бы через старые…
– Уже всё, – сказал Лимон. – Решение принято. Даже если оно неверное, отвечать мне.
– Понял, командир, – сказал Дину и протянул руки – чтобы ему помогли встать.
Потом, когда пикап подтолкнули с горки, и он исчез под обрывом, Лимон и Зее подхватили Дину с двух сторон, третьеклашки важно перебросили через плечи двустволки и подсумки с патронами, а молчаливая девочка Эрта теперь уже с настоящей гранатой в руке ушла вперёд и вскоре скрылась из виду. Дорога была чрезвычайно извилистая…
Дину держался неплохо, но всё же выдохся быстрее, чем хотелось бы. Он скрипел зубами, подстанывал, потом начинал издеваться над собой и над теми, кто его тащил, ругаться, требовать, чтобы его пристрелили, или требовал пить, или декламировал что-то, чего Лимон опознать не мог. Пить ему давали, и это минуты на две облегчало ситуацию; потом всё начиналось заново.
И поэтому, когда Эрта появилась снова – неподвижная, посреди дороги – её не сразу заметили.
Она стояла, держа правую руку на отлёте, абсолютно неподвижная, а напротив неё, точно такая же неподвижная, стояла, припав на передние лапы, большеголовая собака…
– Илир! – позвал кто-то сверху. – Илир, это свои!
Посыпались камешки, и по заросшему стелющимся можжевельником склону соскользнул незнакомый мальчишка лет двенадцати – в коротких штанах и безрукавой майке, весь ободранный, с короткими белёсыми волосами и необычными светлыми глазами. Лимон никогда его не видел раньше…
– Привет, – сказал он. – Это ведь вы – друзья Лея? Я вас сразу узнал. Ты – Джедо, а ты – Илли, правильно? И… не знаю…
– Не совсем, – сказал Лимон. – Но если ты поможешь нам дотащить этого парня до санатория, то будет просто замечательно. Кстати, мой брательник у вас? Хом, Хоммиль. Он же Шило.
– У нас, да. Так, а вам… вас… что-то серьёзное? А то я сбегаю за повозкой.
– Далеко ещё?
– Нормальным шагом – минут десять.
– Тогда понесли так. Подмени девушку, и вперёд.
– Меня зовут Брюан.
– Ты сын Поля?
– Да. Младший. Вы не представляете, как здорово, что вы его спасли…
– Ну, почему же не представляем, – сказал Лимон. – Очень даже представляем…
Глава девятнадцатая
Прошло дня четыре. Или пять. Или семь. Лимон вдруг не то чтобы потерял ощущение времени – но оно для него размылось, утратило важность и чёткость. Он засыпал когда попало и когда попало просыпался, что-то ел, не задумываясь о том, откуда бралась еда и где её взять завтра…
Из Дину вытащили дюжину крупных дробин и ввели лошадиную дозу микроцида; оперировал аптекарь Пщщь, в прошлом армейский фельдшер, гость этого дома; ему помогал Эдон, старший сын Поля. После операции Пщщь сказал, что несколько дробин так и останутся в теле, но это уже не так опасно – опаснее будет пытаться их достать. Он как-то не очень был похож на врача, скорее на пожилого рыболова с плаката про бдительность: это где рыболов вроде бы смотрит на поплавок, но видит и вражеского пловца-незаметчика… Неплохие были плакаты, Лимону они нравились; о серьёзных вещах в них говорилось с хорошей порцией юмора.
После операции Дину тоже по преимуществу спал, а когда не спал, с ним сидел Порох. Пороха было просто не оттащить от друга; Лимону казалось, что Порох и сам испытывает неловкость от такого своего поведения, но сделать с собой ничего не может. Ничего, сказал Эдон, когда Лимон поделился с ним наблюдением, это нормальная реакция… ну вот представь: сейчас появится твоя мать; ты ведь от неё ни на сантиметр не отойдёшь?
Про мать он сказал зря. А вот Шило… Шило два дня прятался, потом пришёл с повинной. Его спасло только то, что он не оправдывался и не врал. Лимон так и сказал: о прощении не меня просить надо, а Илли и Гаса. Это потом, когда всё кончится, найдёшь жреца, он тебе объяснит, что делать и как дальше жить. А сейчас просто запомни, что доверия к тебе нет – но это вовсе не значит, что надо бежать и вешаться на первом же суку. Просто я тебя не буду ставить на ответственные места. Смирись. Перевари это в себе. Любой мог уснуть. Выпало тебе. Обычно за такое пристреливают – другим в острастку. Но мне стращать некого…
Не Зее же?
– Давай так: будто ничего не было, – сказала она.
– Почему? – довольно глупо спросил Лимон.
– Мне… надо понять, – сказала она. – Это займёт… время.
Она странно выговаривала слова.
– У тебя кто-то?.. – Лимон не закончил, потому что боялся выбрать между «был» и «есть».
– Да, но не в этом дело. И вообще не в этом. Я даже не знаю… – и она повернулась и ушла.
Больше Лимон к ней с вопросами не приставал.
Поль захотел его увидеть на третий день. Лимон почему-то заволновался. Хотя, конечно, нервы что у него, что у остальных были просто никуда, всех бросало из жара в холод, из депрессии в возбуждение – как говорил отец, «мотыляло». Мотылёк, если кто не знает, это такая здоровенная ночная бабочка, которая летает по совершенно шальной непредсказуемой траектории, кидаясь из стороны в сторону. На подобные случаи Эдон держал два термоса с отварами сухих грибочков и трав: одни отвары успокаивали, другие, точно такие же на вкус – возвращали охоту жить. Лимон каждый раз на всякий случай пил из обоих.
Он сидел и на пару с Рашку набивал пулемётные ленты; пустых, ещё в заводской смазке, лент было много, патронов тоже немало, а припеки вдруг – и готовых лент на полчаса не хватит. Набить ленту – это тебе не автоматный магазин натыкать, тут не торопливость нужна, а обстоятельность. Неразработанные звенья ленты принимают патрон туго, неохотно, и иной раз приходится помогать себе лёгкими ударами деревянного молотка. И потом ещё раз проверить, чтобы донышки гильз все были в одну линию, ни одно не выступало… Мало смазки – плохо, много смазки – гораздо хуже, к ней прилипает пыль и песок, а значит – повышается вероятность отказа или задержки. Единый пулемёт П-96 «Огневал», возможных отказов – одиннадцать, возможных задержек – тридцать девять. Отказ отличается от задержки тем, что не может быть устранён силами боевого расчёта. Итак, отказы: первое: прогар гильзы газового двигателя; второе: прогар поршня газового двигателя; третье: чрезмерный износ боевой личинки затвора; четвёртое…