Люся не стала мешать телефонному разговору, хотела просто подслушать его за дверью, но проходившая мимо медсестра строго ей выговорила:
– Женщина, здесь нельзя околачиваться. Проходите, чего под дверью торчите?
Ничего не оставалось делать, как убираться в свой корпус. И все-таки сегодня день прошел не зря. Люся познакомилась с Даниловым! Правда, он совсем ничего не сказал про несчастных женщин, хоть и был с ними знаком. Однако было видно, как изменилось его лицо при упоминании об этих старушках. Неужели это он? Такой милый, добрый, смеется так заразительно… И про его командировку она ничего не узнала нового. Ну да ладно, завтра еще будет время. Вечером по телевизору показывали старинное кино про любовь, и все три женщины в палате со слезами на глазах переживали чувства героини.
– Какие страсти! – хлюпала носом Танечка. – Бедные, голодные, одеты так несовременно, а какая любовь! А мой, как павлин, хвост расправит и не замечает, что у меня даже элементарного бриллиантового колье не имеется! О чем тут говорить!
Соседки сочувственно качали головами и Танечку жалели. Потом приняли на сон грядущий по таблеточке димедрола и спокойно засопели.
Утром Людмилу Ефимовну пригласили на процедуры, и бедная, невыспавшаяся женщина, посылая пылкие проклятия в адрес Василисы, стойко все перенесла. Вернулась она в палату, когда там уже никого не было – соседок тоже пригласили на процедуры. Вообще, женщины друг другу не надоедали. Сразу после завтрака они опять разбрелись по своим делам, и в палате осталась только Люся. К Танечке приехал муж, и она убежала щебетать с ним на улицу, а Нина Федоровна подалась в соседний магазинчик прикупить новый роман. Люся торопливо набрала номер лечащего врача Данилова, который еще вчера заметила на двери его кабинета, и плаксивым голосом поинтересовалась:
– Скажите, а когда Данилов сможет ходить?
– Данилов? А с кем, простите, имею честь общаться?
– Это его родственница. Ближайшая. Так когда?
– Я думаю, денька через три будет бегать.
– Нам бы не бегать, а хоть на ногу наступать.
– Уважаемая родственница… Ближайшая… когда вы в последний раз навещали Юрия Андреевича? Он уже давненько на нее наступает. Даже ходит, хоть я иногда и протестую, травма была достаточно серьезная. Вот к концу недельки – пожалуйста, приходите и начинайте с ним помаленьку прогуливаться.
– Спасибо, до свидания, – поблагодарила Люся за информацию.
Итак, что получается? А получается, что Данилов никак не мог лишить жизни двух последних старушек. Если уж врач говорит, что травма серьезная, куда уж Юрию Андреевичу гоняться за Зайцевой или Климко. Еще бы узнать, кто ему эту аварию устроил. Но с этим должна была разобраться Василиса.
Василиса подошла к заданию со всей серьезностью. Спровадив Люсю обследовать организм, она вернулась домой и завалилась на диван. По идее, надо было бы квартиру привести хотя бы в какой-то порядок, но если следовать народным приметам, то убираться как раз в такой момент строго запрещается. Чтобы не нарушать народных традиций, Василиса с интересом уставилась в телевизор. Кот Финли тут же взгромоздился к ней на грудь и громко заурчал. В доме поселились тишина и спокойствие. И все же нельзя было забывать о деле.
– Пашенька, твои не приехали? – звонила Василиса сыну на работу. – Ты приезжай ко мне на ужин. Люси нет, я одна, здесь и переночуешь… От меня ближе до твоей работы, утром лишнюю минутку и поспать сможешь… Где Люся?.. Приезжай, все расска… Да она совершенно здорова, не волнуйся.
Сегодня Василиса угощала сына мантами. Манты – удивительно удобная вещь, если удается их купить хорошего качества. Подруги уже давненько присмотрели магазинчик, где этот продукт был самым вкусным, и Василисе не пришлось тратить много времени на гастрономические пробежки. Она еще успела и салат нарезать.
Пашка влетел к матери раньше положенного времени и с порога закричал:
– Мама! Не юли! Говори сразу – что задумали?! Почему тетя Люся в больнице?!
– Обычное обследование, чего ты взвился? – как можно спокойнее объясняла Василиса. – У нас, между прочим, такой возраст, когда требуется серьезнее относиться к своему здоровью. Люсе предложили, она согласилась, вот и все.
Пашка недоверчиво покосился на мать, но не нашел, что ответить, и отправился в ванную. Вышел оттуда уже в прекрасном настроении, свежий и бодрый.
– Долго ты плюхался, вот уже и манты сготовились, садись. Ты где сегодня спать будешь – на моей кровати или в комнате, на диване?
– На диване. Хочу после ужина завалиться в хрустящую простыню и уснуть перед телевизором. Чтобы только отдыхать и ни о чем не думать.
– Так и не думай, отдыхай, – лопотала Василиса, выкладывая манты на тарелку. – Обо всех-то разве передумаешь! Я вон газеты читаю, так это же уму непостижимо! То резня, то грабеж, то изнасилование! Слава богу, хоть старух перестали истреблять.
– Мам… Давай о другом, а? Ну дай поесть спокойно. Кстати, этот нелюдь еще не найден, так что по ночам не гуляйте.
– Так вы ищите лучше! Сколько же нам можно по ночам дома сидеть?
– А ты что – мартовская кошка? Куда тебя тянет? Мы и так ищем. Кадецкая вон днюет и ночует на работе. Умнющая баба, самых запутанных глухарей ей оставляют. И это дело тоже ей поручили. У нее там свои счеты. А чего это у тебя глаза загорелись? Ты смотри, к этому делу даже не приближайся, знаю я тебя!
– Да что ж я, совсем неумная? – обиделась Василиса, подкладывая сыну салатик и наполняя высокий стакан пивом.
Она уже всерьез опасалась, как бы Павел после ее разговоров не пристрастился к янтарному напитку, но после стаканчика-другого у Пашки удивительным образом развязывался язык и из него уже можно было что-то вытянуть.
– Я просто о тебе беспокоюсь, – продолжала мать. – Столько сейчас разных напастей. Вот журналистов взять. Журавлева отравили, Данилова вообще с балкона выбросили.
– Чего-то ты, мать, того… Я, например, не слышал ни про какого Журавлева, а Данилова никто никуда не скидывал, сам он в чужую тачку впечатался.
– Вот видишь, аварию ему устроили.
– Да не ему устроили, а он! Напился – ни тяти, ни мамы, а уселся за руль! Ладно еще сам пострадал, а если бы кого другого на тот свет отправил? Будь моя воля, я бы его после больницы за такие вольности – за решетку! Сколько несчастных случаев на дорогах из-за пьяных!
– А это точно, что сам он?
– Куда точнее! Про него даже в «Перекрестке» хотели сюжет показать, только друзья отмазали, вроде как негоже своего брата-журналиста позором клеймить.
– Ну да ладно, чего это мы, хотели ведь отдохнуть, – успокоила сына Василиса и уселась перед экраном.
Вскоре Пашка уже храпел под нестареющую песенку трех мушкетеров, а она все размышляла. Значит, маньяк затаился, как они с Люсей и предполагали. Пашка ничего не сказал про обещание: через месяц подкинуть еще труп. Это и понятно, сын хоть и пил пиво, но есть вещи, про которые он не скажет даже под гипнозом… Ну они-то это и без него знают. И теперь совершенно точно ясно, что травма у Данилова самая настоящая. Даже если он сам ее подстроил, чтобы обеспечить себе алиби, вряд ли смог таскаться по бабушкам после всех этих переломов. Точнее об этом узнает Люся.
Люся же в это время опять сидела у Данилова и заливала ему очередную байку:
– Ой, и не говорите! А я в этом году в Куропаткино ездила, там у моей подруги свекровь живет, так я попала прямо на День смеха! Вы не представляете! Я еще так никогда не смеялась!
– Вы были в Куропаткине? Прямо на Дне смеха? – непонятно чему обрадовался Данилов. – Я тоже был, молодцы сельчане, хорошо постарались. Это у них, конечно, директор птицефабрики умница – нанял хороших организаторов, и праздник получился на славу.
– Вам тоже понравилось? Мне особенно запомнился конкурс на звание «лучший пингвин года», – «делилась впечатлениями» Люся. – Я просто ухохатывалась, когда увидела мужиков в костюмах!
– А когда это было? – не понял Данилов.
– Ну как же, вечером, часов в девять, Помните, все у озера собрались…
– Там вроде нет никакого озера… Это вы тот водоемчик имеете в виду, где утки плавают? Так это же обычная лужа!
– Я вам и говорю в шутку – «озеро»! Ну так там собрались мужчины, на них напялили ласты – и кто быстрее эту лужу перебежит!
– Это же апрель! Холодно еще, какая лужа?
– Поэтому и «пингвины», до чего вы непонятливый! – лавировала Люся. – Там весь народ собрался, помните?
– Вы что-то путаете. Первого апреля в девять часов приезжала известная пародистка, ее за большие деньги пригласили, и весь народ как раз был в клубе. Надо сказать, замечательно выступала. У нее микрофон отказал, так она весь вечер на своем голосе, только чаем горло смачивала, я-то видел, в первом ряду сидел.
– А, ну да, да. Помню. Значит, «пингвины» утром были, я перепутала.
– Утром не знаю, спал до двенадцати. Меня с такими ребятами поселили – студентами радиотехнического техникума, так мы с ними до шести утра песни горланили. Проснулся в двенадцать, пока в столовую сходили, потом фотографии пощелкал, а там уже и домой надо было собираться. Так что утром, может, и были «пингвины», только было уже не до них, честное слово.
– Утром не знаю, спал до двенадцати. Меня с такими ребятами поселили – студентами радиотехнического техникума, так мы с ними до шести утра песни горланили. Проснулся в двенадцать, пока в столовую сходили, потом фотографии пощелкал, а там уже и домой надо было собираться. Так что утром, может, и были «пингвины», только было уже не до них, честное слово.
«Не было там никаких пингвинов, откуда бы им там взяться? – размышляла Люся, валяясь в палате. – А вот ты, дружок, похоже, никуда не отлучался, все время был там, если четко знаешь, что было вечером. И всю ночь ты был вместе со студентами, если вместе песни горланили. Конечно, это еще нужно проверить, но что-то подсказывает, что все было так, как говоришь. По всему видно, бабусек убирал кто-то другой».
Сегодня уже к Данилову заходить было неудобно, журналист мог заподозрить что-то неладное, поэтому можно с чистым сердцем собираться домой. Вместе с Василисой они обсудят, что еще надо выудить из Юрия Андреевича, и завтра с утра можно будет уже в последний раз заявиться в больницу, чтобы «поболтать» с Даниловым. Люся дождалась, пока у врачей кончится рабочее время, и подошла к медсестричке Вале.
– Валюша, я посплю сегодня дома, хорошо? Обещаю не есть ничего острого, соленого, а также не пить, не курить и не колоться наркотиками.
– Ловлю на слове, – хихикнула смешливая Валя и напомнила: – Только завтра к восьми, не опаздывайте, а то мне попадет.
Клятвенно заверив девушку в своей дисциплинированности, Люся быстро переоделась и заглянула в палату.
– Девочки, сегодня ночуйте без меня. Не скучайте, утром буду.
Ничто так не радует душу, как стены родного дома. Люся хоть и отсутствовала всего одну ночь, но успела соскучиться.
– Финичка, солнышко мое! – схватила она кота, едва переступив порог. – Как ты похудел, несчастная киска! Васенька тебя не кормила? Нет, ты так по мне тосковал, да? А Вася не похудела от тоски? Где у нас Василиса?
Вася вымыла всю квартиру, вычистила ковры и даже протерла окна. Теперь же, сломленная тяжелой работой, она сопела на диване, забыв про все на свете. Люся, пошарив в холодильнике и не обнаружив ничего съестного, тихо выскользнула за дверь. Решив на ночь не сильно наедаться, она прикупила только две здоровые, как колеса, пиццы, булочек и пачку молока. Пиццу дома сразу же засунула в духовку, и через две минуты по комнате пополз запах чеснока, сыра и разогретых сосисок. На Василису запахи действовали лучше, чем самые новомодные будильники, и она тут же возникла в дверях кухни.
– О, пицца! – обрадовалась подруга здоровенным лепешкам, не обращая внимания на Люсю.
– Между прочим, пицца не сама к нам заявилась. Могла бы и порадоваться любимой подруге! – обиделась Людмила Ефимовна.
– Люсенька, ты не представляешь, как я рада, – сонно пробормотала Василиса и уселась за стол. К концу ужина она окончательно проснулась, и теперь можно было делиться новостями.
Василиса передала все, о чем они беседовали с сыном, а Люся, в свою очередь, рассказала, как проходило знакомство с журналистом. Из беседы пришлось сделать вывод: Данилов женщин не убивал.
– Но тогда почему все его отъезды обязательно связаны с преступлениями?
– Может, он кому-то мог помешать их совершать? – предполагала Люся.
– Помешать мог каждый – ты, я, сосед по лестничной клетке, обычный прохожий. Все. Но выбирают именно время командировок Данилова.
– Тогда получается, что он что-то знает или догадывается.
– Придется тебе завтра попробовать его еще потрясти. Только осторожненько, как лампочку. Иначе можно попросту спугнуть.
До глубокой ночи подруги придумывали план, как заставить разговориться Юрия Андреевича. Легли, когда за окном уже брезжил рассвет. Конечно, Люся проспала. В больницу к началу рабочего дня опаздывала. Только представив себе, что ей придется выслушать, возвращаться туда совсем расхотелось.
– Надо, Люсенька, езжай. И что ты расстраиваешься? Только с Даниловым переговоришь – и вернешься домой, больше тебе там делать нечего, – не открывая глаз, успокаивала подругу Василиса.
Люся завистливо взглянула на разнежившуюся подругу, с глубочайшим вздохом оглянулась на постель и отправилась на автобусную остановку. Стрелки часов показывали десять, когда она подходила к своей палате. Люся придумала уже целую речь, чтобы отбиваться от справедливого гнева медсестер, но произнести ее Люсе не пришлось. Из палаты то и дело выбегали врачи, какие-то люди в серых костюмах, туда-сюда сновали притихшие медсестры, и обстановка была непонятная и удручающая. В коридоре за столиком сидела заплаканная Валя и сморкалась в огромный, как наволочка, платок.
– Валюша, это меня потеряли, да? Ты не переживай, я сейчас сама объясню этим людям…
– У нас Татьяна Ивановна умерла… Отравила-а-ась, – снова навзрыд заревела девушка.
– Татьяна Ивановна? Танечка? Как же так? Я вчера с ней прощалась, она была такой веселой… Она совсем не собиралась травиться, – опешила Люся.
– Табле-е-еткой, – сквозь рыдания проговорила Валя и больше ничего не могла сказать.
Люся вошла в палату. Теперь Танина постель была скручена вместе с матрасом, на голой сетке сидел лысоватый мужчина и о чем-то беседовал с Ниной Федоровной, единственной свидетельницей.
– Вам, женщина, что? – подскочил к Люсе паренек в сером коротковатом пиджачке.
– У меня здесь вещи. Я в этой палате лежу. Только домой на ночь уезжала, производственные дела требовали, – робко топталась на пороге палаты Люся, прислушиваясь, о чем беседует этот лысый.
– Хорошо, посидите, мы с вами тоже побеседуем, – позволил парнишка и достал из папки чистый лист.
Однако очередь до беседы тянулась долго. Отпустив Нину Федоровну, лысоватый подозвал Валю и уже в который раз стал засыпать ее вопросами. Нина Федоровна вышла из палаты, и Люся поспешила за ней.
– Что стряслось?
– Ой, Люсенька, такое несчастье! Вы себе не представляете!
Вечером, после ухода Людмилы Ефимовны, к Тане снова приехал муж, и она выскочила к нему в больничный двор. Погода в начале июня стояла замечательная, острыми заболеваниями Татьяна не страдала, поэтому такие прогулки не возбранялись. Вернулась Танечка слегка огорченной – муж опять не внял ее просьбам и вместо того, чтобы купить жене новую машину, устроил зимний сад.
– Ну и на фига ему сад, когда мне в люди выехать не в чем? – негодовала молодая женщина.
Понятное дело, ее уже совсем не развлекали телевизионные программы, и даже политическое обозрение не действовало как снотворное. В коридоре, возле каждой палаты, на тумбочке лежала картонка, расчерченная на квадратики. В каждый квадратик была вписана фамилия больного, и туда же выкладывались таблетки, которые этому больному следовало принимать. Димедрол из своей клеточки Танечка уже выпила, но уснуть не могла. Люсе на ночь тоже давали таблеточку успокоительного, но она ушла ночевать домой и в лекарстве не нуждалась. Танечка позаимствовала ее пилюлю, улеглась в кровать и сунула таблетку в рот. Когда Нина Федоровна оторвалась от экрана, женщина уже спала, свесив руку. Чтобы не будить соседку, Нина Федоровна потихоньку выключила свет и вскоре уснула. Разбудил ее дикий крик. Валечка, которая приходила делать Татьяне в семь утра уколы, обнаружила женщину мертвой. Конечно же, сразу вызвали милицию, будут разбираться, а сейчас допрашивали всех, кто может внести хоть какую-то ясность.
– Я не знаю, как вы, Люсенька, но я срочно отбываю домой. Бог с ними, с болячками, с моими-то можно прожить, а вот со здоровьем не всякому удается, – объявила Нина Федоровна, затягиваясь сигаретой.
– Я тоже здесь не останусь, – решительно заявила Люся и побежала к лысому мужчине, который все еще терзал вопросами медсестру. – Скажите, а меня скоро допрашивать будут?
– Женщина, не мешайте работать, – взвился следователь.
– Вас вызовут, когда понадобитесь, – свысока бросил ей парнишка в коротком пиджачке.
Люся фыркнула, оглядела свою тумбочку и решила ничего с собой не забирать. Однако оставалась целая сумка продуктов, которую домой тащить тоже не хотелось.
– У вас здесь есть одинокие старушки, к которым родственники не приезжают? – спросила она у пожилой женщины, таскавшей за собой ведро с тряпкой.
– А как же. Вон на первом этаже и стариков и старух полным полно, и ни одна душа к ним неделями не заявляется. Очерствел народ. Выщелкнут из родителей самое семечко, а потом их как шелуху выбрасывают.
– Вот, возьмите, там продукты. Можете и себе взять, и с больными поделиться, – брякнула на пол тяжеленный баул Люся. – Вам куда отнести?
Старушка засуетилась, а потом толкнула дверь в маленькую комнатушку с ведрами и швабрами.
– А чего сама-то не ешь?
– Домой ухожу, с собой тащить не хочется, а оставлять в палате – плохая примета, обязательно вернешься.
– А чего уходишь? Вылечилась? – спрашивала старушка, освобождая сумку.