– – Вот ты мне скажи, тебе что, больше всех надо? Рисковать собой… медаль заработать хочешь? Кому и что ты хочешь доказать?
– – Да нет, я просто не хочу, чтобы эта малышка, что в яме, мне в один прекрасный момент шарахнула по одному месту. А также место на Пятом километре занимать тоже не тороплюсь.
– – Ну, ты все равно будь осторожен.
– – Оксана, для тебя это важно?
– – Я просто не хочу ходить в лишние наряды по военкомату вместо тебя. – сказала она и направилась за остальными.
– – Свято место пусто не бывает, – кинул я ей вдогонку.
Во дворе уже никого не было. Поднялся ветер, принес свежие запахи гари и кучу взвешенного в воздухе песка. На левой часте фасада здания военкомата зияла трещина с конька крыши до подвала – от взрыва в ЗПУ просел немного фундамент и эту часть дома повело. В пустых глазницах окон не было ни одного целого стекла. В штукатурке куча отверстий и трещинок от осколков. Кровь, грязные бинты и вата на асфальте говорили о чьей-то трагедии, смерти. Но все это не важно на данный момент. Главное сейчас – это содержимое асфальтного пролома.
Сначала думал тупо закидать гранатами яму. Но тут ведь кассетная бомба! Ну рванет, но при этом разбросает свою начинку по округе. И тут тогда начнется “тихая Варфоломеевская ночь”. Поэтому решил сделать немного по-другому: осторожненько, не прикасаясь к бомбе, подложить гранату, и с помощью веревки выдернуть кольцо. Веревку не нашел, но, сбегав к себе в кабинет, взял катушку с довольно прочной капроновой нитью, которой обычно сшивал личные дела на кандидатов на контрактную службу. Взял сумку с гранатами и пополз к бомбе.
Вот и яма, а точнее пролом в асфальте. Нахлобучил каску, положил гранаты недалеко от себя. Вот Она родимая! Дорогуша, какая же ты большая! Прямо как женщина – такая же капризная и непредсказуемая. Одно неправильное движение и ты взрываешься. С женщиной еще как-то можно договориться. А этой все равно, кто ты – красавец или урод, хорошо ли у тебя подвешен язык. Много ли у тебя денег в кармане. В свое время много читал о бомбах. Вон даже видно рэм для подвески. О-о-о, дорогая, так ты даже с украшениями! Ну что ж. Ух, я тебя сейчас, стерва американская! Усилием воли, а также мысленно пинком под зад, сам себя гнал к пролому асфальта, где лежала Она.
Лег на край пролома и осторожно начал рукой выкапывать ямку возле бомбы, поближе к остаткам стабилизатора, где обычно у них находился одни из взрывателей. Крылья при ударе об асфальт обломались. Руки трясутся как у паралитика. “Страшно зыть хоцеца! А вдруг эта тварюка бахнет?” – подумал я. Это же не ржавое железо времен 2-ой Мировой! Когда ямка стала глубокой настолько, что могла в себя вместить инициирующий заряд, взял одну из “своих помошниц”, привязал конец капроновой нити к кольцу, отогнул усики, на шпонках колец, положил связку в яму, начал засыпать. Когда песок с щебенкой закрыл корпуса, сверху поперек ямки положил кусок асфальта так, чтобы кольцо и предохранительные рычаги были свободными. Потому что если чека не отлетит, то и взрыва не будет. И только тут заметил и почувствовал, что содрал свои пальцы до крови. И осторожно начал разматывать нитку. Не дай Бог дернуть раньше времени! Тогда мое повествование можно закончить. Отмотав, необходимую длину до щели, где собирался спрятаться на время взрыва, достал нож, обрезал нить и осторожно намотал на торчащий в стене гвоздь. Теперь подлез к бомбе с другой стороны и проделал тоже самое со второй связкой гранат, но уже ближе к носовой части, где тоже обычно помещался взрыватель. Потом, чтобы направить взрыв вниз и не дать начинке бомбы разлететься по округе – натаскал около трех десятков мешков с песком из здания военкомата. Уложил их сверху, проверив заодно, чтобы нитки свободно ходили, присел возле возведенной пирамиды на асфальт, закурил, переводя дыхание и вытирал выступивший пот на лбу. Ну, ничего, сейчас взорвем эту гадость! Главное, чтобы все прошло нормально. Максимум, что может случиться – это разбросает начинку бомбы по округе. Народу уже в основной массе нет, так что можно особо не бояться.
Прошло уже около около часа, но для меня они показались годами. Спрыгнул в щель. Осмотрелся – вокруг вроде никого. Красную ракету в небо. Дернул за первую нитку и сжался на дне щели, но она что-то легко пошла. “Вот черт!!! Оборвалась! Ну, родная, не подкачай!” – взмолился нитке номер 2. Отсчитав до десяти, осторожно выглянул из-за бруствера у выхода из щели. Пока ничего не произошло. Вытер холодный пот на лбу рукавом. Дернул за вторую нитку и с удовлетворением услышал приглушенный хлопок запалов гранат, захлопнул дверь, упал на пол, а теперь хочется превратиться во что-нибудь маленькое и умеющее глубоко зарываться в землю. Сжался в комок на дне щели. Ругал себя самыми крутыми словами из солдатско-казарменного жаргона, за инициативность. А также крыл матом и вспоминал маму того, кто принес эту бомбу сюда, кто ее изготовил. Также вспомнил «не злым тихим словом» родню вышеуказанных до двенадцатого колена, и не обошел стороной кучу способов, чего я с ними бы сделал с помощью дула и мушки автомата Калашникова, проворачивая их в одном интересном месте. Через четыре секунды раздалось три взрыва, которые слились почти в один. Потом еще несколько. Тряхнуло, мама родная! Оглох немного. Но это ерунда по сравнению с Мировой революцией. Еще некоторое время жужжали осколки, падала земля и куски асфальта, мелкой дробью стуча по бревнам наката моего убежища.
Подождал еще пять минут. Попытался открыть дверь – не получается. Рванул ручку во внутрь – тот же результат. Если бы это было приколом, то можно было б сказать себе «Замуровали, демоны!» Но тут аж никак не смешно и своим сигнал не подашь, и задохнуться можно на раз-два. Гранатой дверь не подорвешь – самого посечет осколками. Благо была труба в потолке для «буржуйки», хоть это и не положено. Молодцы все-таки те мужики, что делали эту щель – догадались установить. Заглянул в нее – было видно небо. Значит можно подать сигнал своим и не бояться умереть от нехватки воздуха. Засунул руку с ракетницей (приведенной в боевое положение) насколько мог в спасительную трубу и дернул шнур. С шипением зеленая «звезда» ушла «в зенит». Через минут пять услышал голоса. Крикнул несколько раз в трубу и со стороны двери началась возня – откапывали! С полчаса понадобилось, чтобы открылась дверь и бойцы под руки вывели меня на волю. Ужас! Ну ни хрена себе!!! Часть фасада в военкомате вынесло, а также торцевую стену в соседнем доме. Мешки, которыми мы закладывали окна, раскидало по помещениям, а те, что были уложены на бомбе раскидало по округе. А посреди двора дымилась воронка метров восемь радиусом. Остальные снаряженные гранаты от греха подальше разрядил и положил в сумку. Наконец набравшись смелости, подошел к яме от взрыва. Бомбы там не было. Вот и хорошо. На всякий случай облазил территорию вокруг в радиусе десяти метров, а вдруг ее взрывом отбросило, хотя это было невозможно – потому что взрыв того заряда, что я заложил был не настолько сильным, чтобы отбросить такую бандуру и распотрошить ее содержимое. Тем более, что тогда местность вокруг была бы усеяна воронками от взрывных элементов. Но все оказалось в порядке.
После обследования окрестностей снова подошли бойцы экипажа радиостанции. Они что-то говорили, хлопали по плечу, жали руку. Но я их не слышал, не чувствовал боль в обдертых пальцах от их рукопожатий, в ушах звон стоит и все трясется – и руки, и ноги. Потом подошли остальные военкоматчики. Все отсиживались на заброшенном стадионе «Корабел», что располагался в балке рядом с военкоматом. Там всегда у кандидатов в контрактники принимал физподготовку. А теперь на поле зияли две внушительные воронки.
Военкома тем временем отправили в госпиталь и его обязанности принял Петров. Врачи на всякий случай осмотрели меня и с диагнозом «шок, немного контужен, но безнадежно здоров аж до неприличия» и, обработав на руках пальцы, отпустили.
Чуть позже вызвал к себе Петров. Зашел я в ЗПУ, он сидел за столом и что-то писал в своем уголке.
– – Ну, заходи, герой. Что-то ты бледный как смерть. Ну садись. – сказал он и достал из ящика стола две стопочки и флягу.
Подполковник разлил по полной и выложил два сухаря.
– – Ну, давай, Владимир Анатольевич, за подрыв и за победу.
Мы подняли стопочки и, не чокаясь, выпили. С минуту молча хрустели сухарями. Потом Петров, налил еще и все прошло по тому же сценарию. Чистый медицинский спирт обжигал мое горло, но терпел и молчал. Просто неведомым чутьем чувствовал, что сейчас Петров не просто со мной пьет как с подчиненным, которого таким вот необычным способом он решил поощрить, а как с равным. Когда мы опустошили флягу где-то наполовину, Александр Алексеич даже попросил у меня сигарету. Сколько его знаю, никогда не курил, а тут что-то расслабился. Пуская клубы сизого дыма и глядя в пустоту, подполковник начал рассказывать о своей семье, о том, что у него дочка моя одногодка и что не знает, где родные сейчас. Потом почему-то начал делиться со мной воспоминаниями об Афганистане. Меня тоже эти рассказы навели на грустный лад. Обычно воспоминания старперов наводят тоску, но тут мне было очень интересно. Наверное, потому что сейчас тоже война пришла к нам. Драка страшная будет, вполне возможно, что в ней не будет ни победителей, ни побежденных. Бойня будет на истощение ресурсов не отдельной страны или группы стран, а на «высасывание соков» всего земного шара. Война может закончиться обыкновенной ядерной огненной бурей. Только вот мне интересно, если таким закончится эта «битва титанов», сколько ж уцелеет народу? Да и мне кажется, что на этом ничего не закончится – такова природа людей, даже при таких экстремальных условиях не откажутся от возможности пустить друг другу кровь. В общем, мы так просидели до вечера, а потом я пошел к себе.
Телефонная и мобильная связь перестала работать окончательно. Также и электричество отключили, а движок дизельной электростанции, которая стоял в ЗПУ – был завален. С водой был напряг – приходилось из воронок черпать и процеживать. В общем, все было просто класс! Только никто не завидовал.
Американцы господствовали в воздухе. Особенно после того, как пендосовские морпехи захватили аэродром под Евпаторией, куда перебазировали часть палубной авиации и самолеты US Marines. Сначала они старались бомбить только позиции пэвэошников и атаковать корабли, что стояли в Севастопольской бухте. А теперь бомбят все подряд. Видимо хотели стереть Севастополь с лица земли. Над городом непрерывно стоял черный смог от многочисленных пожаров. Но и он не мешал вражеским “птицам войны” обстреливать колонны с техникой – на бортах всегда были тепловизоры. В центре не осталось почти целых зданий. И вообще, ранее величавый своей гордой исторической красотой неприступности город-герой двух оборон, был теперь какой-то ободраный, пустынный. Как раны и язвы на теле – зияли воронки, развалины. В городе не осталось почти деревьев – все пошли на дрова. Люди по улицам почти не ходили в светлое время суток, а если и отваживались – то только перебежками от укрытия к укрытию. До чего дожили, мать вашу! По родному городу перебежками или ползком. Из под развалин частенько тянуло мертвечиной и фекалиями из разрушенной канализации. Местные власти уже не успевали тушить пожары и разбирать завалы. Поэтому если человек погребен под обломками своего жилища – его уже никто не вытаскивал. Часто были слышны крики из под многотонных куч фрагментов зданий, но освобождать из каменного плена было некому.
Больницы города переполнены ранеными и убитыми. Особо тяжких раненых увозили в Карантинную балку, где их сортировали, грузили на БДКашки и вспомогачи, а потом вывозили в Новороссийск. Теперь оставшиеся корабли Черноморского флота и ВМС Украины только обеспечивали охрану караванов. Несмотря на то, что корабли поднимали флаги с красным крестом – пендосовская авиация продолжала удары, увеличивая и без того большое количество жертв. Цветные, переливающиеся всеми оттенками радуги, пятна солярки, обожженные и обезображенные трупы, покачивающиеся на волнах у берега – показывали какой ценой доставалась переправка людей на Большую землю. Разгрузка техники начиналась обычно в темное время суток. Для того, чтобы не особо было видна броня с воздуха по тепловизорам – движки оборачивали асбестовым полотном. Но и это не особо помогало – выдавали горячие выхлопные газы. К причалам один за одним подходили баркасы с пехотой. Группы людей с оружием быстро перебегали под укрытие прибрежных камней, а потом уходили к технике.
Врачи в приемных покоях больниц не спали уже по трое – четверо суток. Средний медперсонал не успевал даже к половине поступающих жертв. При бомбежках те, кто мог еще передвигаться, спускались в подвалы. Им помогали санитарки, медсестры и сами врачи. Спустив ходячих, они все возвращались к тяжелым раненым. Некоторых успевали переносить, а остальных закрывали матрасами, а иногда и своими телами. Крики и стоны стояли такие, что иногда казалось, что попал в Ад, а не в лечебное учреждение. Больницы и госпиталя брали всех раненых без разбора, не разделяя граждан России и Украины. Мне кажется надо поставить памятник водилам карет «Скорой помощи» и пожарных расчетов – под ударами авиации противника вывозили раненых. Пострадавших тащили на чем только можно. “Рулевые» маршруток, такси отличавшиеся своей небескорыстностью, вызвались добровольно за свой счет вывозить раненых под взрывами бомб и ракет. Одна бомба попала прямо в здание 3-й горбольницы, что на Геннериха, проломив перекрытия, попала в подвал, где спряталось от бомбежки около сотни человек. В живых не осталось никого. Все находящиеся в подвале превратились в кровавую мешанину или были размазаны по стенкам в буквальном смысле этого слова. А те, кто в данный момент находились на верхних этажах здания оказались погребенными под обломками здания. Главной функцией больниц была – оказание первой помощи, регистрация, сортировка и эвакуация в тыл раненых и тяжело больных. Больничный комплекс 7-ой горбольницы, что находился на 5-ом километре Балаклавского шоссе Бог и американцы миловали. Там находилось родильное отделение. Но нет худа без добра – при первом налете, в подвале, под взрывы бомб родилось сразу трое малышей: 2 девочки и мальчик.
Героическими усилиями солдат-срочников и контрактников, прапорщиков и офицеров ПВО, устаревшая, разграбленная и выведенная из строя техника работала. Но все-таки мы показали всему миру, что наши С-200 еще могут показать кузькину мать авиации натовцев и что мы попадаем не случайно (как в израильский самолет на мысе Опук). А то, насажали полный аэробус евреев и сбили украинскую ракету. Всеравно несмотря на переброску частей из России – пэвэошники не смогли «сбросить» врага с неба. Моряки и украинцы, и россияне, героически обеспечивали безопасность подвоза из Новороссийска и Анапы войск, техники, боеприпасов и всего самого нужного. Американская палубная авиация пыталась совершить пару рейдов на Новороссийск и другие крупные города черноморского побережья Кавказа. Но после того, как они потеряли большое количество самолетов – отказались от этой затеи. Один американский летчик успел катапультироваться над Туапсе. После благополучного приземления в одном из жилых кварталов – летун нарвался на толпу гражданских. Отстреливался пендос пока в «Беретте» не закончились патроны. Не успел опомниться, как к нему потянулись десятки рук. Людская злоба потянула, разорвала высокочественную ткань лётного комбинезона, вывернули с хрустом конечности. Появился мужик с топором, на скамейке детской площадки (где от песочницы осталась воронка и окровавленный детский сандалик) отрубил правую руку офицеру US Air Forces. Вопль боли потонул в кровожадном, исполненном жаждой мести, вое толпы. Чьи-то руки начали запихивать в рот вражескому летчику тот самый, обагренный невинной детской кровью, сандалик. «Хэ-ээ-ть!» – крякнул добровольный палач. Правая нога отделилась от туловища под одобрительные крики из скопления народа. Кого-то в толпе стошнило, раздался истеричный женский крик. Весь в брызгах крови, с топором в правой руке и держа в левой над головой вражью ногу за штанину, исполнитель народного гнева демонстрировал результаты своей работы. Тюк! Левая рука упала к ногам толпы. Американец с сандалием во рту уже тихонько мычал и глядел стекленеющим взглядом на своих мучителей. «Йэ-э-эх!» – снова топор повторил свой смертоносный путь, только уже на шею. Отрубить голову удалось только с третьего удара. Насладившись кровью, толпа постепенно рассасывалась. Милиция никого не трогала и не задерживала, в задумчивости стоя в стороне. Приехала труповозка, выскочили санитары, собрали фрагменты тела пендоса на носилки, втащили их в задние двери машины, сели и уехали.
Народ быстро отошел от бомбежек. Страх за свое будущее, ненависть к захватчикам придавала силы. Теперь нам и не надо было оповещать людей – они сами приходили. Частенько в глазах замечал стальную решимость идти до конца. Плотно сжатые губы и кулаки красноречиво говорили о настрое людей. «Сверху» пришло распоряжение о формировании из населения нашего района двух инжбатов и батальона связи. Нарочным прислали Директиву Начальника Генерального Штаба: в ней были изменения относительно военнообязанных, призывников и женщин, которые подлежали призыву на службу. Теперь брали всех подряд – лишь бы могли на ногах стоять. Как всегда на Руси – людей не хватало в лихую годину.
В батальон связи брали только женщин. А мужское население, негодное к строевой службе шло на формирование инженерных батальонов. Ставили в строй всех кто попадался под руку. Городская администрация с помощью доступных средств массовой информации воззвала к гражданскому населению о помощи в строительстве укрепрайонов вокруг Севастополя. На всех уцелевших поверхностях клеились листовки с призывами. Народ для этого собирался на площади Нахимова. Тут же происходили стихийные митинги, на котором представители КПУ, других партий взывали к сознательности и всем, кто может держать шанцевый инструмент, отправиться на работы. Напоминали о том, как стояли насмерть наши деды и отцы в Великую Отечественную войну. На катерах и паромах желающие переправлялись в Инкерман, Балаклаву, Качу и Голландию. Народу было не особо много. Тогда руководство пошло на крайние меры – с помощью полка внутренних войск, милиции, батальона ППС начали сгонять народ на работы. Задарма работать многие не хотели – они думали как бы выбраться из Севастополя в безопасное место. Просто каждый патруль милиции и комендатуры проходили дополнительный инструктаж у представителя военкомата относительно проверки военных документов. В гарнизонную комендатуру поехал от горвоенкомата капитан Ничволодов, в УМВД – майор Елдазин. Народ начал роптать. То тут, то там возникали очаги недовольства, на которых кричали о «нарушении прав человека» и тому подобной чуши. Ребята из милиции особо с такими не церемонились – в районных судах устроили по два-три показательных суда над «возмутителями спокойствия». В результате их приговорили к высшей мере и привели приговор в исполнение. На Нахимова собралась толпа оставшихся жителей. Четверых осужденных поставили к уцелевшей стене Дома Москвы со стороны Ракушки, пять ментов посторились в шеренгу, по команде “К бою!” сняли автоматы с предохранителей и передернули затворы. У одного из приговоренных потекло из штанины, а другой сполз по стене в обморок. Подбежали двое милиционеров, подняли упавшего и всучили остальным расстреливаемым, чтобы держали его. К расстрелной команде подошел майор в форме органов внутренних дел, зачитал решение суда. Очередь из автоматов возвестила о приведении приговора в исполнение.